25//7
Здесь русский дух! Здесь Русью пахнет!.. Здесь сидит еще на своих сундуках кулак Кащей, считавший себя бессмертным и теперь с ужасом убедившийся, что ему приходит конец. — Неточная цитата из вступления к «Руслану и Людмиле» Пушкина: Там царь Кащей над златом чахнет; / Там русский дух… там Русью пахнет! Эта хрестоматийная фантазия на темы народных сказок часто цитировалась и переиначивалась, например: «Про дом Глафиры Петровны местные патриоты говорили: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!» После собраний здесь пахло водкою и махоркою» [Сологуб, Творимая легенда, 177]. «Здесь Цекубу, здесь леший бродит, русалка на пайке сидит» [Н. Асеев, Московские улицы, КН 09.1926] и др. Кащей Бессмертный — «в восточнославянской мифологии злой чародей, смерть которого спрятана в нескольких вложенных друг в друга животных и предметах» [Мифы народов мира, т. 1]. Конец Кащея — намек на «ликвидацию кулачества как класса» в 1929–1931.
Отождествление «русского духа» (старой «Расеи» и т. п.) с кулачеством типично для начала 30-х гг. Ср. наполовину рифмованное выступление А. Безыменского на VI съезде Советов [Пр, Из 16.03.31; указано К. В. Душенко].
Высказывание Остапа о Кащее — еще одна вариация мотива «крушения вековых архетипов», появляющегося в ДС/ЗТ многократно: ср. истории гусара-схимника, неудачливого отшельника Хворобьева, Адама и Евы, Вечного жида [ДС 12//11; ЗТ 8//23; ЗТ 27//4—5].
25//8
Но нам с вами, богатыри, от него кое-что перепадет, в особенности если мы представимся ему в качестве странствующих монахов. — Монахи из ликвидированных советской властью монастырей, странствующие в поисках нового местожительства, — заметный элемент российской жизни 20-х гг. [см., например, Fletcher, Russian Orthodox Church Underground, 38, со ссылкой на: Платонов, Православная церковь в 1917–1935; Wicksteed, Life Under the Soviets, 143–144]. Странствовали они и с целью сбора средств на церковь, протекавшего весьма успешно [см. сетования на это в изд.: Московский пролетарий 46.1928]. Это отражено в пьесе В. Катаева «Авангард» (1929), где монах собирает подаяния на отстройку храма, затопленного при строительстве гидростанции. Остап, вне сомнения, намекает на сочувствие крестьянства к притесняемой церкви, хотя в контексте «богатырей» его шутка кажется аллюзией на что-то средневековое, что, конечно, и провело ее благополучно через цензурные инстанции.
С другой стороны, под видом монахов, собирающих деньги на монастырь, до революции нередко подвизались самозванцы и жулики, в том числе пресловутые «персидские подданные» [Короленко, Современная самозванщина; см. также ДС 5//16]. Намек, таким образом, нарочито двусмыслен, направлен в потенции одновременно на советские реалии и на самих антилоповцев.
25//9
Но Паниковский не успел закончить своей речи. Раздался ужасный тошнотворный треск, и антилоповцы в секунду очутились прямо на дороге в самых разнообразных позах. — Автомобиль, разлетающийся на ходу на мелкие части, — мотив из комических кинолент (есть, например, у Бастера Китона). У соавторов, однако, не менее ощутим литературный фон. Сходно с аварией «Антилопы» оформлена дорожная катастрофа в «Харчевне королевы Гусиной Лапы» А. Франса (действие в XVIII в.). Карета, в которой спасаются от погони герои этого романа, терпит крушение — по-видимому, под действием магических чар — в тот момент, когда аббат Куаньяр, подобно Паниковскому, обращается к спутникам с прочувствованной речью о своих любимых занятиях, мечтах и планах на будущее. Авария обрывает аббата, как и Паниковского, на середине фразы: «Страшный толчок свалил нас всех, осыпав градом битого стекла, на пол кареты в живописном беспорядке… Среди бесформенного хаоса конских крупов, грив, ног и животов торчали задранные к небесам сапоги нашего кучера… Второй кучер, которого отбросило в овраг, плевал кровью… Одна рессора лопнула, одно колесо сломалось и одна лошадь захромала». Как и Паниковский, аббат Куаньяр умирает вскоре после крушения и похоронен своими спутниками на деревенском кладбище.
Катастрофа «Антилопы» подготовлена двумя параллельными рядами нарастающих предвестий: с одной стороны, ее собственной агонией («Антилопе было нехорошо…»; толчки, хрипы в моторе и проч.), с другой — бредовой речью Паниковского о поединке с гусем. Поскольку все авантюры Паниковского кончаются поражением и низвержением на землю, то кажется естественным, чтобы это произошло и в данном случае. И действительно, взрыв машины совпадает с кульминационным моментом охоты на гуся («…я его хвата…»). Таким образом, речь Паниковского по сути дела в той же мере подготавливает к катастрофе, что и нарастающая неисправность машины.
Эта функция его речи, однако, остается замаскированной до последнего момента, так что взрыв «Антилопы», несмотря на двойную подготовленность, оказывается неожиданностью, как это и должно быть в хорошем сюжете со «внезапным поворотом» 4. В самом деле, охота на гуся развертывается не наяву, где читатель уже привык ожидать провала Паниковского, а в воображении последнего, где более естественно ожидать победы. Более того, азарт охоты на гуся и близкий триумф охотника отвлекают внимание от другой линии предвестий — неполадок внутри автомобиля, тем самым частично маскируя и ее. Отсюда вся неожиданность развязки.
Однако гибель «Антилопы» — больше чем очередная неожиданность: она наносит последний удар компании героев и знаменует конец их совместных похождений, и в этом финальном качестве она носит экстраординарный и подчеркнутый характер. Злая судьба Паниковского предстает здесь со своего рода восклицательным знаком по сравнению со всеми предыдущими его неудачами. Этот особый акцент выражается в том, что не только реальные авантюры Паниковского приводят к фиаско и падению на землю, но и его попытка компенсировать эту неудачливость в фантазии парадоксально кончается тем же, и притом падение происходит не в воображенной Паниковским линии событий, а наяву. Усиленный акцент проявляется и в том, что фиаско Паниковского распространяется на сей раз и на его спутников, вместе с ним растягивающихся в дорожной пыли. Кульминация в линии Паниковского переплетена с финальной катастрофой всего совместного предприятия — совмещение, лишний раз свидетельствующее о сюжетной заботливости соавторов романа.
25//10
Адам, нужно идти. — Фраза с «французскими» коннотациями? Ср.: «Тартарен, надо ехать» [Tartarin, il faut partir; А. Доде, Тартарен из Тараскона, гл. 12]. «Il faut partir» — знаменитая ария во франкоязычной опере Г. Доницетти «Дочь полка».
25//11
Жизнь прекрасна, невзирая на недочеты. — Смесь старых и новых выражений. «Жизнь прекрасна» — говорится для подбадривания отчаивающихся: «Жизнь прекрасна! (Покушающимся на самоубийство)» [заглавие рассказа А. Чехова]; «Гражданин Подсекальников! Жизнь прекрасна!» [Эрдман, Самоубийца, д. 1]. «Невзирая на…» — советское клише: «критиковать, невзирая на лица» и проч. «Недочеты» — также современный газетный термин: «Со всеми этими перегибами и недочетами необходимо покончить» [Пр 1928–1929].
25//12
— Хлопнули Алешу Поповича да по могутной спинушке! — сказал Остап, проходя. — Бендер довольно верно имитирует стиль былин. Ср. такие былинные стихи, как: И ляпнул он в Идолище поганое; // Захватил Добрыню за могуты плеча; // Сорубил враг буйную головушку, и т. п. [Былины, 83,153, 157]. См. также былинную цитату выше, в конце примечания 3.
25//13
Смерть Паниковского. — Один из усталых путников отстает от группы, затем вовсе исчезает из виду; хватившись, товарищи отправляются на поиски отставшего и находят его мертвым. Выразительность подобного построения делает его удобным для развертывания мотива чьей-то смерти в пути, и поэтому трудно верить, чтобы ЗТ 25 было единственным местом данного типа. Действительно, мы находим сходную сцену в романе Т. Готье «Капитан Фракасс», и сходство не обязательно объяснять влиянием. Группа бродячих актеров, дав спектакль в замке маркиза 5, движется в буран через снежную равнину. Самый худой и слабый из них, Матамор, отстает; трое из спутников пускаются на его поиски и обнаруживают замерзший труп. На другой день товарищи хоронят его на пустыре вблизи придорожной гостиницы [гл. VI: Эффект снега].
25//14
После псалма вы скажете: «Бог дал, бог и взял», потом: «Все под богом ходим», а потом еще что-нибудь лишенное смысла, вроде: «Ему теперь все-таки лучше, чем нам». — Остап цитирует наиболее избитые поминальные афоризмы. В одном из рассказов А. Аверченко — писателя весьма чуткого к штампам и, подобно соавторам, склонного воспроизводить их в концентрированном виде — мы встречаемся с тем же их набором, в той же последовательности:
«— Боже, — качает головой толстяк, — жить бы ему еще да жить. — Эта классическая фраза рождает еще три классические фразы:
— Бог дал — бог и взял! — профессиональным тоном заявляет лохматый священник.
— Все под богом ходим, — говорит лиловая женщина.
— Как это говорится: все там будем, — шумно вздыхая, соглашаются три гостя сразу.
— Именно — «как это говорится», — соглашаюсь я. А я, в сущности, завидую Ивану Семенычу!
— Да, — вздыхает толстяк. — Он уже там!
— Ну, там ли он — это еще вопрос. Но он не слышит всего того, что приходится слышать нам» [День человеческий].
25//15
«Владѣение помѣщика отставного майора Георги́я Афанасьевича Волкъ-Лисицкаго». — Именование помещика пронизано реминисценциями из польской и русской ономастики прошлого. В литературе встречаются фамилии Волк-Столбунский, Волк-Демьянский [В. Л. Кигн-Дедлов, Лес // Писатели чеховской поры, т. 2; Аверченко, Дьявольские козни]. В «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова [гл. 5] изображен помещик Гаврило Афанасьевич Оболт-Оболдуев. Он имел предка, о котором говорится: