Волками и лисицами / Он тешил государыню, да который и сам является азартным охотником на лисиц. Имя и отчество некрасовского помещика, в свою очередь, восходят к пушкинскому «Арапу Петра Великого» (боярин Гаврила Афанасьевич Ржевский). Возможно, в этом месте ЗТ — стрела в сторону недруженственной Польши, ее консерватизма и реакционности. В двойной фамилии отставного майора слышится также созвучие с именем художника-авангардиста Эль Лисицкого, весьма активного в эти годы.
25//16
Надгробная речь Бендера о Паниковском. — Ряд элементов этой второй надгробной речи Бендера о Паниковском (первая была произнесена в ЗТ 1) напоминает стилистику И. В. Сталина. Как ранее отмечалось, соавторы склонны сгущать в пределах одной главы, одного эпизода серию образов и реминисценций одного и того же тематического ареала — см., например, лермонтовско-николаевские мотивы в ДС 36//3, 11 и 13; французские в ЗТ 7//2 и 13; гомеровские в ДС 34; пушкинско-онегинские в ЗТ 35//4, б, 7, 11,16 и 17. В этом свете появление в данной главе ЗТ сталинских интонаций, наряду с обилием в ней же фольклорного, «деревенского» элемента едва ли можно считать случайным, поскольку вся она проходит под знаком коллективизации деревни [см. выше, примечания 5–8], неотделимой от персоны Сталина.
Я часто был несправедлив к покойному. Но был ли покойный нравственным человеком?.. Нет, он не был нравственным человеком… Все свои силы он положил на то, чтобы жить за счет общества. Но общество не хотело, чтобы он жил за его счет. — Переносы из предложения в предложение одних и тех же сочетаний слов весьма характерны для Сталина:
«Еще требуется, чтобы эта власть пользовалась поддержкой миллионных масс рабочих и крестьян. Пользуется ли она такой поддержкой? Да, пользуется. Во всем мире не найдете вы другой такой власти, которая бы пользовалась такой поддержкой рабочих и крестьян, какой пользуется Советская власть… Все эти факты, в которых наглядно видна поддержка Советской власти со стороны миллионных масс, общеизвестны» [О задачах хозяйственников (февраль 1931), Соч., т. 13: 32; курсив мой. — Ю. Щ.].
Риторика вопросов и отрицательных ответов с повтором одних и тех же слов (Но был ли покойный… и т. д.) особенно типична для Сталина:
«Верно ли это? К сожалению, неверно»; «Случайны ли эти лозунги? Нет, к сожалению, не случайны»; «Можно ли утверждать, что у нас были уже все эти условия года два или три назад? Нет, нельзя утверждать этого»; «Можно ли уничтожить классы? Нет, нельзя»; «Есть ли в этих требованиях что-либо унизительное для людей, желающих остаться большевиками? Ясно, что тут нет и не может быть ничего унизительного» и мн. др. в этом роде [О правом уклоне в ВКПб (апрель 1929); Политический отчет XVI съезду ВКП(б) (июнь 1930) — Соч., т. 12: 3,13, 32, 65, 79; т. 13: 8] 6.
Примечания к комментариям
1 [к 25//1]. См.: Ю. Щеглов, Семиотический анализ…, где детально разбирается и данная острота Бендера.
2 [к 25//3]. Стоит отметить, что с Добрыней Никитичем сравнивается хулиган в одноименном стихотворении Маяковского [1926; Поли. собр. соч., т. 7]: сравнением этим защитники хулигана пытаются перекрасить его в «русского богатыря», не умеющего сдержать свою силу. Там упомянута, между прочим, и «матроска в полоску», подобная той, в которую рядит Балаганова Бендер. Заметим, что из спутников Бендера слова «хулиган», «бандит» применяются именно к Балаганову — так квалифицирует его Корейко в воображаемой Шурой стычке [ЗТ12] и владелица украденной сумочки [ЗТ 32]. Таким образом, при всем «вежестве» Добрыни, существовала определенная цепочка ассоциаций, связывавшая — с необходимым ироническим преображением — разухабистую силу русского удальца Добрыни с матросско-хулиганским (хотя тоже, как мы видели, не чуждым определенного «вежества») типом удальства, воплощенном в Балаганове. Как и многие другие ходячие ассоциации в современном им дискурсе, связь эта уловлена соавторами и зафиксирована в серии метафор, атрибутов и образных именований, сопровождающих Балаганова в романе.
3 [к 25//6]. Бляха с номером — принадлежность дворников, носильщиков, извозчиков (об «извозчичьем» элементе в юморе 20-х гг. см. ЗТ 13//23).
4 [к 25//9]. О конструкции «Внезапный поворот» см.: Shcheglov and Zholkovsky, Poetics of Expressiveness, 130–142.
5 [к 25//13]. Вероятно, надо считать случайным совпадением то, что и смерть Паниковского также наступает после спектакля (правда, несостоявшегося), даваемого силами путешественников.
6 [к 25//16]. Ср. пародию на Сталина, сложившуюся в кругах интеллигенции; комментатор слышал ее в юности от знакомого профессора, с отличной передачей сталинских интонаций, пауз и акцента: «О мэждународных авантюристах. Мэждународные авантюристы / потому и называются авантюристами, / что аны пускаются во всэвозможные авантюры. // Спрашивается: / ПАЧЭМУ мэждународные авантюристы / пускаются во всевозможные авантюры? // Аны пускаются во всэвозможные авантюры ПАТАМУ, / что, будучи ПА САМОЙ СВОЕЙ ПРИРОДЕ авантюристами, / аны НЭ МОГУТ / нэ пускаться в авантюры».
26. Пассажир литерного поезда
26//1
Один из провожающих, человек с розовым плюшевым носом и бархатными височками, произнес пророчество, страшно всех напугавшее. — Согласно неопубликованным мемуарам С. В. Токаревича, «редактор с плюшевым носом и бархатными височками… — Михаил Кольцов» [цит. в примечаниях А. И. Ильф в ИЗК, 175]. И в самом деле, замечательный журналист и редактор без труда узнается и по отмеченным здесь внешним чертам, и по беспощадной, насмешливой проницательности его «пророчеств», основанных на глубоком знании людей. Что касается наружности, то знавшие Кольцова часто описывают его — как и соавторы в этой сцене ЗТ — мягкими, ласково-уменьшительными словами: «С нежно вылепленным, насмешливым ртом и торчащим хохолком мягких каштановых волос» (Т. Тэсс). «Ростом маленький, «как перочинный ножичек», подумала я… Я подумала, что имя Миша ему очень подходит, даже если написать его с маленькой буквы: миша-медвежонок» (Н. Сац). От игрушечного мишки до плюшевого носа, очевидно, лишь один шаг. Из этих же мемуаров ясно видны такие персональные черты прославленного журналиста, знакомые всем читателям его многочисленных эссе и фельетонов, как доброжелательно-авторитарно-ироничный стиль обращения с собеседником, угадывание его жизненных обстоятельств и предсказание поведения. [Цит. по кн.: М. Кольцов, каким он был, 403-04, 315, 320.]
Эпизод с «плюшевым пророком», как и многие другие известные места среднеазиатских глав, перенесен в роман из путевых очерков Ильфа и Петрова об их командировке на Турксиб в 1930 (очерки перепечатаны в пятом томе Собр. соч. и в кн.: Ильф, Петров, Необыкновенные истории…, где в примечаниях [452] дан и полный список всего опубликованного соавторами на эту тему в тогдашней печати). Отдельные детали турксибских глав восходят к записям И. Ильфа о поездке в Среднюю Азию в 1925 [см. ЗТ 31//3].
26//2
…Все вы по вечерам будете петь в вагоне «Стеньку Разина», будете глупо реветь «И за борт ее бросает в надлежащую волну». — Народная песня на основе стихотворения «Из-за острова на стрежень» поэта-фольклориста Д. Н. Садовникова о любви Степана Разина к пленной персидской княжне, которую, по преданию, он в ответ на насмешки товарищей бросил в Волгу [текст литературной и народной версий — в кн.: Песни и романсы русских поэтов, 826, 957].
Песня пользовалась всенародной популярностью начиная с 1890-х гг., инсценировалась, экранизировалась немым кино и долгие годы была едва ли не неизбежным номером любого коллективного времяпровождения. «Где-то в роще, под звон гитары, кто-то нежнейшим тенором запевал песню о Стеньке Разине. Она слушала песню, прикрыв глаза, видела волжские волны, поглощающие персидскую княжну…» [Гумилевский, Собачий переулок, 142]. «…[На свадьбе омещанившегося пролетария] пели всей комнатой, вразброд и старательно, про персидскую княжну и Разина, про кавалеристов Буденного, про вольную цыганскую палатку» [Фибих, Дикое мясо, 24]. Иностранный гость слушает пение «Stenka Razin» в 1929 на волжском пароходе [Farson, Seeing Red, 185] 1. Под романсом «про вольную цыганскую палатку» может подразумеваться популярное «Все сметено могучим ураганом» (И там в кибитке забудем пытки…, см. ДС 34//7), или «Мой костер в тумане светит» на слова Я. Полонского (За кибиткой кочевой…), или какая-то другая из многочисленных цыганских песен. О «Марше Буденного» см. ЗТ 32//6.
Песня о Разине была широко известна в Европе: эмигрантский беллетрист свидетельствует, что в баварском Оберланде ее в немецком переводе «поют все уличные певцы, все пьяные и все горничные»: Auf der Wolga breiten Fluten / Durch das enge Inseltor / Bricht auf buntbemalten Booten / Stenka Basins Schar hervor… [Белогорский, Тринадцать щепок крушенья, 160]. Ее пели в венских трактирах члены «российского землячества» — союза бывших военнопленных в России [Шверубович, О старом Художественном театре, 319]. Мелодия песни «докатилась до чужих морских и океанских берегов» и звучит без слов во многих портах мира, наигрываемая на гитаре и аккордеоне [3. Арбатов, Батько Махно, Возрождение, 29.1953:102].
Манера «отводить душу» — в общественных местах или в компании — хоровым исполнением двух-трех популярнейших народных песен (среди которых песня про Разина и княжну была номером первым) — заметная черта неофициальной массовой культуры 20-х гг., о которой см. ДС 31//14.
Слова «В надлежащую волну…» — переиначивание текста в бюрократическом стиле: в оригинале — в