ву разбивает всех белых». «Вождь команчей» Перо Дьявола фигурирует в рассказе А. Бухова «Сказка в цепях» [НС 18.1916].
Игра слов «предводитель дворянства — предводитель команчей», видимо, была в ходу уже в гимназические годы Бендера. Вспоминая мир подростка 10-х гг., В. Каверин пишет: «…дом предводителя дворянства на Кохановском бульваре. У дворянства был свой предводитель, как у дикарей в романах Густава Эмара» [Освещенные окна, 81]. «Уездный П. К.» — как «Гамлет Щигровского уезда», «Леди Макбет Мценского уезда» и т. п.
6//7
— А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы! — Употребительное на всем протяжении 20-х годов, выражение «пролетарий умственного труда» стоит в ряду острот и словечек на темы чисток, анкет и мимикрии «бывших» людей, пытающихся выдумать для себя политически благонадежный ярлык. В рассказе М. Булгакова «Чаша жизни» (1922) мимикрирующий нэпман хватает в руки дворницкую метлу и кричит: «Я — интеллигентный пролетарий! Не гнушаюсь работой!». В рассказе В. Катаева «Сорвалось!» (1924) бывший помощник присяжного поверенного отвечает на вопрос председателя жил-товарищества, рабочего, о том, рабочий ли он: «Почти… Стопроцентный пролетарий умственного труда» [Булгаков, Ранняя неизданная проза; Катаев, Собр. соч.,т. 2]. «[Вместо того, чтобы быть раввином], он мог бы сделаться пролетарием умственного труда, бухгалтером», в отчаянии думает о своем отце герой рассказа И. Ильфа, посвященного проблеме детей лишенцев [Блудный сын возвращается домой, Ог 15.01.30].
Возрожденный в новом применении советскими юмористами, термин «пролетарий умственного труда» восходит к социологическим спорам 1860-х гг. В сочинении одного из тогдашних «властителей дум» Вильгельма Риля (Riehl), многократно переводившегося в России, «есть целая глава о «пролетариях умственной работы», к которым он относит, между прочим, литераторов, журналистов и художников всякого рода — «от странствующих виртуозов и трупп комедиантов до органистов и уличных певцов»» [Б. Эйхенбаум, Лев Толстой. Книга 2: 60-е гг. ГИХЛ, 1931, 85–87].
Перифразы типа «работник метлы» также имели хождение с давних времен. У Г. Гейне портной назван «рыцарем иглы» [Путевые картины, 97]. «Тружениками прилавка» назывались работники торговли [Ни 24.1912: 482]. Выражение «работник прилавка» употребляется В. Кавериным [Художник неизвестен, VI.8]. Писатели еще до революции именовались «работниками пера» [см. Тэффи, Воспоминания, гл. 8]. Один из советских журналистов в литерном поезде охарактеризует Бендера как «профессионала пера» [ЗТ 27]. См. также ДС 3//4; ДС 11//5; ДС 13//17.
6//8
Но из дворницкого рта, в котором зубы росли не подряд, а через один, вырвался оглушительный крик: — Бывывывали дни весссе-лые… Из песни (музыка М. Ф. Штольца) на стихотворение «Изменница» П. Г. Горохова (1869–1925): Бывали дни веселые, /Гулял я, молодец… Содержание: красавица любит, затем бросает героя (Тогда она, красавица, / Забыла про меня, / Оставила, покинула, / В хоромы жить пошла). Он убивает ее и соперника топором и идет на каторгу. Популярная в городском и солдатском фольклоре, песня включалась в песенники с 10-х гг. [Текст стихов Горохова — в кн.: Песни и романсы русских поэтов; песенная версия в кн.: Чернов, Народные русские песни и романсы, т. 2]. Зубы, растущие «не подряд», напоминают о рассказе М. Зощенко «Зубное дело».
6//9
Дворницкая наполнилась громом и звоном. — Образы дворников у соавторов (Тихон и дворник жилтоварищества в ДС, Пряхин в ЗТ) во многом стилизованы, собраны из имевшихся в литературе образцов. Скрываясь в своих подземных помещениях, дворники иногда напоминают сказочных великанов и диких обитателей пещер, вроде гомеровских циклопов. Чудовищный рот, оглушительный рев дворника [см. также предыдущее примечание] фигурируют в рассказе М. Слонимского «Черныш» (1925): «И снова пошел по двору громовой грохот, отдаваясь в стенах домов и прогоняя все остальные шумы. Черныш поглядел туда, откуда шел смех, — в открытый настежь рот дворника, — и тоже загоготал» [гл. 14]. О пении в дворницкой см. также ДС 11//1.
6//10
…Ипполит Матвеевич… оставшись в заштопанном егерском белье… полез под одеяло. — Егерское (егеровское) белье ведет свое наименование не от «егеря», а от немецкого естествоиспытателя и гигиениста Густава Йегера (Jaeger). Последний приобрел известность в 70-80-е гг. XIX в. своей проповедью «нормальной одежды», единственным правильным материалом для которой он считал шерстяные ткани, применяемые как для платья, так и для белья [Энциклопедический словарь, т. XIII, 620]. Особенно часто упоминаются нательные «егеровские» фуфайки и кальсоны: «Чемпионы [борьбы], в егеровских фуфайках с короткими рукавами или в ситцевых рубахах, в спущенных подтяжках, играли за непокрытым столом в домино» [Катаев, Разбитая жизнь]; «Открылись летние театры. На открытой сцене вы можете полюбоваться «Прекрасной Еленой», у которой через классический разрез туники проглядывает стеганая на вате юбка, а хор вместо соблазнительных декольте представляет живую рекламу егеровским фуфайкам из сосновой шерсти» [Тэффи, Погода]. В рассказе И. Бабеля «Эскадронный Трунов» на польском пленном надеты «егеревские кальсоны»; они же в «Свидетеле истории» М. Осоргина [глава «Мишень»]. В катаевских «Растратчиках» (1926) сосед героев по купе «сидел на лавочке в егерском белье» [гл. 11].
Отметим традиционность деепричастия: «Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике… [Баздеев] сел на диван» [Войнаимир, II.2.1]. «Скидывал пиджачок и свои миньятюрные брючки, оставаясь в вязаных, плотно обтянутых панталонах… Оставшись в нижнем белье, перед отходом ко сну Аполлон Аполлонович укреплял свое тело гимнастикой» [Белый, Петербург, гл. 3: Второе пространство сенатора].
7. Следы «Титаника»
7//1
В зеркальце отразились большой нос и зеленый, как молодая травка, левый ус… Правый ус был того же омерзительного цвета. — Неудачное перекрашивание, обычно в рамках попыток сексуального омоложения и разного рода эротических или матримониальных проектов, — древний мотив. В новелле Сервантеса «Лиценциат Видриера» описаны разные случаи перекраски: у одного «борода от плохой краски стала словно из яшмы: вся разноцветная»; другой, ухаживая за молоденькой девушкой, перекрасил свои седины в черный цвет, но разоблачен. В повести Некрасова «Краска братьев Дирлинг» (1850) щеголь, сватаясь к богатой невесте, красит усы в черный цвет, усы линяют. Одновременно он приволакивается за немочкой, женой красильщика; раздраженный муж с подмастерьем выкрашивают ему лицо несмываемой зеленой краской; женитьба расстраивается. Полиняние крашеных усов и позеленение героя здесь взаимонезависимы. Но часто эти два момента совмещались: крашеные волосы, усы, борода, линяя, зеленеют. В «Истории лейтенанта Ергунова» Тургенева стареющий дамский угодник красит усы персидской фаброй, «которая, впрочем, отливала больше багрянцем и даже зеленью, чем чернотой».
Проблема омолаживания была в 20-е годы весьма животрепещущей — не в последнюю очередь благодаря сенсационным опытам профессора С. А. Воронова по пересадке человеку половых желез обезьяны. В советских иллюстрированных журналах часто можно было видеть фотографии Воронова, его европейских клиник, вилл и питомников обезьян, читать интервью с самим доктором и с омоложенными им пациентами.
Близкая параллель к ДС — в «Собачьем сердце» М. Булгакова (1925), где перекрашивается омолаживаемый пациент профессора Ф. Ф. Преображенского: «На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы… — А почему вы позеленели? — [спросил Преображенский]. Лицо пришельца затуманилось. — Проклятая Жиркость! [она же ТЭЖЭ — трест, выпускавший мыло и парфюмерные изделия]. Вы не можете себе представить, профессор, что эти бездельники подсунули мне вместо краски… Что же мне теперь делать, профессор?… — Хм, обрейтесь наголо» [гл. 2; именно это случается в ДС]. Напомним, что в линии Ипполита Матвеевича будет попытка сексуального обновления — эпизод с Лизой [ДС 18–20]. Перекраску волос и усов, связанную с попыткой возрождения чувств, мы встречаем в «Смерти в Венеции» Т. Манна и в «Возвращенной молодости» М. Зощенко [гл. 29]. Ср. ниже, примечания 8–9.
В своих записках о нелегальном приезде в Россию бывший депутат Государственной Думы В. В. Шульгин рассказывает о собственном неудачном перекрашивании, близком к тому, что приключилось с Воробьяниновым, но без сексуального подтекста. Шульгин попросил киевского парикмахера покрасить ему бороду и усы хной. Тот взялся за работу с готовностью, но, недовольный результатом, предложил клиенту смыть краску. Это удалось лишь наполовину, пишет Шульгин, и в итоге «в маленьком зеркальце я увидел ярко освещенную красно-зеленую бородку». В конечном счете пришлось сбрить и усы, и бороду. «Через несколько мгновений я почувствовал, что моя наружность еще более выиграла в смысле мимикричности. В витринах магазинов я видел явственного партийца. Бритого, в модной фуражке, в высоких сапогах» [Три столицы]. Об этом пассаже из Шульгина напоминает реакция обритого Воробьянинова: «То, что он увидел, ему неожиданно понравилось. На него смотрело искаженное страданиями, но довольно юное лицо актера без ангажемента» [см. ниже, примечание 11].
Книга Шульгина не могла не быть известна соавторам. К ней не раз привлекалось внимание советского читателя [см. фельетон М. Кольцова «Дворянин на родине», Избр. произведения, т. 1; заметку в ТД 03.1927 и др.].
7//2
Нагнув голову, словно желая забодать зеркальце, несчастный увидел, что радикальный черный цвет… по краям был обсажен тою же травянистой каймой. — Реминисценция из Пушкина? Ср.: Приятно зреть, как он упрямо, / Склонив бодливые рога, / Невольно в зеркало глядится / И узнавать себя стыдится… [Евгений Онегин, 6.XXXIII].
7//3
…Бендер… сейчас же сомкнул сонные вежды. — Архаизм, употреблявшийся иронически; ср.: