Слились в одно — в который раз —
И «Агроцикл», и «Сильва», и «Рабгаз»!
Я какофонию не в силах слушать эту!!
Эй!.. Скорой помощи карету!!! [Чу 07.1929]
2 [к 8//27]. Ср. несколько похожий плеоназм: «Нелепые претензии, лишенные логики» — в фельетоне А. Зорича о реакции бюрократов на жалобы трудящихся [Чу 11.1929].
9. Где ваши локоны?
9//1
Золотые битюги… — Битюг — «сильная ломовая лошадь особо крупной породы; от названия реки Битюг в Воронежской обл., издавна известной коневодством» [ССРЛЯ, т. I]. «Ломовики с их громадными «качками», с колесами в рост невысокого мужчины, с дугами толщиной в мужскую ногу, с конями-битюгами, важно шествовавшими на мохнатых, обросших по «щеткам» длинной шерстью ногах» [Успенский, Записки старого петербуржца, 102].
9//2
Приехав в родной город, он увидел, что ничего не понимает. — Растерянность Воробьянинова понятна — как и другие российские города, Старгород должен был стать иным за послереволюционные годы. Массовые перемены в названиях и функциях старых зданий воспринимались многими как удивительный маскарад. «Переменилась Пермь на советский трудовой лад», — торжествующе пишет в очерках «По советской земле» В. Каменский. «Например: где жил и царствовал губернатор — там медико-санитарный отдел и на заборе написано «Береги здоровье!» Где была женская гимназия Барбатенко — там ГПУ. Где была Мариинская гимназия — там Дворец труда. Где была земская управа — там университет. Где было дворянское собрание — там клуб красноармейцев» и т. п. [НМ 04.1925]. В том же духе описывает М. Кольцов новую Эривань: «Раньше эта улица называлась Московской, теперь… Советской. Там, где жил губернатор, теперь партийный комитет; там, где мужская гимназия, — исполком; в особняке бывшей купчихи — Рабоче-крестьянская инспекция; там, где была почтовая контора, — теперь финотдел и суд» [18 городов].
9//3
В прежнее время, проезжая по городу в экипаже, он обязательно встречал знакомых или же известных ему с лица людей. Сейчас он прошел уже четыре квартала… но знакомые не встречались. — Ср. в записках В. В. Шульгина о его нелегальном приезде в Киев: «Я подумал о том, что за 10-дневное пребывание, из которого 6 дней я непрерывно шатался по улицам, я не встретил ни одного знакомого лица. В любом большом городе Европы это было бы невозможно: кого-нибудь я бы узнал или кто-нибудь меня бы узнал. А здесь… никто, можно сказать, даже не чихнул. Вот тебе и родной город» [Три столицы].
В «Путевых картинах» Г. Гейне описано сходное возвращение на родину: «Если и встречались мне на улице знакомые, то они не узнавали меня, и самый город глядел на меня чужими глазами. Многие дома были выкрашены заново (ср. далее в ДС: «Весь город был другого цвета. Синие дома стали зелеными, желтые — серыми…»), из окон выглядывали чужие лица» [Идеи. Книга Le Grand, гл. 10]. В романе Ж. Жироду [см. ДС 11//2] рассказчик, не раз бывавший в довоенной Германии, заходит в знакомое кафе в послевоенном Мюнхене, но не видит ни одного из завсегдатаев, которых встречал там 15 лет назад [гл. 2].
Параллели к ДС содержит также «Рип Ван Винкль» В. Ирвинга. Герой возвращается в родные места после 20-летнего сна, во время которого, как и у соавторов и Жироду, произошли война и революция. «Подойдя к деревне, он встретил многих людей, но среди них не было ни одного знакомого, что его несколько удивило, ибо он думал, что лично знает всех в округе». Как и Воробьянинова, его принимают за эмигранта и шпиона.
9//4
…С каланчи исчезли бомбы, по ней не ходил больше пожарный… — В дотелефонную эпоху сигнал о пожаре давался не с места бедствия, а с каланчи, на которой день и ночь дежурил часовой. Заметив где-либо признаки пожара, он дергал за веревку колокола, висевшего во дворе части. Когда пожарные по сигналу выбегали во двор, он сообщал им район пожара и его размеры по пятибалльной шкале. Ностальгически вспоминает мемуарист о фигуре часового:
«На самой вышке, обведенной незамысловатой решетчатой оградой, с утра до вечера и с вечера до утра, равномерно, как маятник, взад и вперед, во всем своем непревзойденном величии, шагал тот самый красавец-пожарный, без которого не было бы ни города, ни уезда, ни красоты, ни легенды» [Дон-Аминадо, Поезд на третьем пути, 8].
В его ведение входили бомбы (шары), число которых указывало, в каком из пожарных участков города замечен огонь.
«Москвичи оповещались о пожарах вывешиванием над каланчами на канатах рычага черных кожаных шаров размером с человеческую голову. У каждой части был особый знак: один шар — это означало центральную часть, так называемую «городскую», у других были два, и три, и четыре шара, некоторые части обозначались шарами с интервалами, некоторые с прибавлением крестов и т. д. А когда пожары становились угрожающими, то вывешивался еще и красный флаг. Это означало — «сбор всех частей»» [Телешов, Записки писателя, 243].
То же значение, что и флаг, имел черный куб. Шары оповещали также о сильном морозе — ниже 15° по Реомюру, — когда отменялись уроки в школах [Пастернак, Воспоминания, 66; Успенский, Записки старого петербуржца, 161, и др.].
Вся эта система сигнализации многократно упоминается в художественной литературе:
«На каланче Александровского участка висело два черных шарика, означавших, что во второй части — пожар» [Катаев, Белеет парус…, гл. 28–29]. «В январские морозы каланча выбрасывает виноградины сигнальных шаров — к сбору частей» [О. Мандельштам, Египетская марка, гл. 5]. Отметим у поэта ассоциативную цепочку между данным образом и строками Шевелящимися виноградинами / Угрожают нам эти миры (Стихи о неизвестном солдате): и там, и здесь метафоризированы взятые в двух разных смыслах «бомбы».
9//5
…Из-за угла показался стекольщик с ящиком бемского стекла… — Бемское (богемское, от Bohmen) стекло — сорт шлифованного оконного листового стекла. «Качества хорошего бемского стекла: бесцветность и отсутствие пузырей, волнистой поверхности и радужных полос» [БСЭ,1-е изд., т. 5].
9//6
За ним выбежали дети… с книжками в ремешках. — Принадлежность гимназиста — «клеенчатая книгоноска, за ремешки которой был заложен пенал с переводной картинкой на крышке» [Катаев, Сухой лиман, гл. 8]. Ср. у А. Ахматовой: В ремешках пенал и книги были… Будучи старым, еще общеевропейским элементом школьной культуры (мы видим ее, например, у детей на так называемых «викторианских scraps» — цветных рельефных литографиях 1880-90-х гг.), книгоноска дожила в СССР по крайней мере до 1930-х гг. [Гранин, Ленинградский каталог, 485].
9//7
Московская гайзета «Звестие», журнал «Смехач», «Красная нива»!.. — Ср. сходные выкрики газетчиков на крымском пляже: ««Правда»! «Звистия»! Московские, харьковские!» [А. Жаров, Под солнцем юга, ТД 06.1927]. Тот же набор в рассказе М. Слонимского «Машина Эмери» (1924): «Московские, харьковские газеты… Возьмите «Известия»! «Красную Ниву!»» Для выкриков мальчишек-газетчиков, как их передают писатели, характерны коверканье слов, диалектизмы, украинизмы: ««Вичерняя Москва!», «Вичирняя» Красная газита»!»… Умористическа газита «Пушка»!» и т. д. [В. Шибанов, Из-под власти улицы, Ог 25.08.29; Шефнер, Имя для птицы, 456; место — Ленинград, 1926].
Журнал «Смехач» выходил в 1924–1928. Соавторы опубликовали в нем ряд фельетонов (наиболее интенсивное сотрудничество — в 1927–1928). «Красная Нива» — московский еженедельник (изд. «Известий», 1923–1931). Наряду со своим ленинградским близнецом «Красной панорамой», был одним из самых пестрых, занимательных и высоких по художественно-литературному уровню тонких журналов. В них уделялось большое место науке, искусству, историческим материалам, мировым событиям, печатались рисунки лучших графиков; цветные литографированные обложки журнала с 1926 г. исполнялись известными художниками тех лет. Общий стиль «Красной Нивы» и «Красной панорамы» (за вычетом обязательного налога революционной тематике) был доброжелательным, недогматичным, направленным на всестороннее просвещение читателя. Очерки, фотографии, рисунки «Красной Нивы» — увлекательный источник для изучения жизни и культуры 1920-х гг.
9//8
Потрясая город, проехал грузовик Мельстроя. — Мельстрой — «трест, затем акционерное общество по строительству мельниц и зерновых агрегатов, по их оборудованию и торговле техническими принадлежностями… Мельстрой был привилегированной организацией и располагал редкими тогда в СССР тяжелыми грузовиками» [Одесский и Фельдман, ДС, 476].
9//9
— Я вам морду побью, отец Федор! — Руки коротки, — ответил батюшка. — Эта комичная перебранка — угроза и ответ на нее — восходит к Гоголю. Ср.: «Ступайте, Иван Иванович, ступайте! да глядите, не попадайтесь мне: а не то я вам, Иван Иванович, всю морду побью!» [Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем]. «Городничий:…Я вас под арест… Почтмейстер: Коротки руки!» [Ревизор]. Оба выражения встречаются в классике и позже: «Если ты, мерзавец, будешь еще много разговаривать, то я тебе всю морду побью» [Чехов, Моя жизнь, гл. 7]. «Шалишь, князья Утятины / Останутся без вотчины? / Нет, руки коротки» [Некрасов, Кому на Руси жить хорошо: Последыш, гл. 2]. «Руки коротки», — отвечает Счастливцев Несчастливцеву на угрозу «убить» его [Островский, Лес].
Ср. в современной ДС юмореске перебранку, возникающую между актерами во время спектакля вне связи с текстом пьесы:
«— Постой, постой, язва, — переждав аплодисменты, продолжал капиталист, — мы тебе хвост прижмем!
Революционерка, звеня кандалами, ссучила на обеих руках по кукишу: — Видел? Вот!
Руки коротки! Хам!» [В. Ардов, Сцена и жизнь, Ог 10.06.28; см. также ЗТ 1//13].
9//10
Раньше это делали верблюды, / Раньше так плясали ба-та-ку-ды, / А теперь уже танцует шимми це-лый мир…