Эти слова служили припевом, основной же текст песни состоял из строф пушкинского «Вещего Олега». Помимо рефрена, в пушкинский текст вставлялись шуточные реплики; например, на вопрос: «Что сбудется в жизни со мною?» — кудесник отвечал: «Не могу знать, ваше сиятельство» [см. Булгаков, Белая гвардия (пьеса), 42,111]. Песня была одним из номеров театра Никиты Балиева «Летучая мышь», о чем генерал В. Н. фон Дрейер рассказывает: «На занавесе изображалась группа солдат, а в вырезанные дыры просовывались головы певцов. И хор пел: «Как ныне сбирается вещий Олег…», и затем: «Из темного леса навстречу ему / Идет вдохновенный кудесник». — Здорово, кудесник, — раздавалось за кулисами. — Здравия желаем, Ваше Превосходительство, — отвечал хор и продолжал: «И громче, музыка, играй победу» и т. д.» [На закате империи, 197]; описание номера см. также в воспоминаниях И. Ильинского [Сам о себе, 117] 2. В1927 эту песню можно было слышать в исполнении русских певцов в парижском ресторане [см. Никулин, Годы нашей жизни, 207].
Третья строка припева часто менялась смотря по обстоятельствам, например: Так за Корнилова, за Родину, за веру… [Гуль, Конь рыжий, 113]. Были также советские и антицарские версии всей песни: Как ныне мы, властно рабочей рукой / Правим российской землею... с припевом, завершающимся словами: Так за Совет народных комиссаров… и т. д. [Комсомольский песенник, 28; Булгаков, Дни Турбиных, финал].
Рефрен Так громче музыка… иногда придавался другим песням патриотического содержания, например: «Было дело под Полтавой» [Горький, Жизнь Клима Самгина, ч. 4].
Это не первое в советской юмористике применение данной цитаты в тривиальном бытовом контексте. В фельетоне Б. Левина «Ужасно партийный» персонаж поет: «Ура! Мы победили, и враг бежал, бежал, бежал!» — когда ему, благодаря выезду одного из жильцов, достается комната в коммунальной квартире [Сатирический чтец-декламатор].
12//9
Батистовые портянки будем носить, крем Марго кушать. — Крем упоминается С. Герасимовым как элемент «сладкой жизни» в Одессе: «Спуститься в ресторан, где уже играли Саксонский и Митник, где подавали вкуснейшие киевские котлеты, отличнейший крем «Марго» и яблоки в тесте…» [в кн.: Воспоминания о Ю. Олеше]. По-видимому, навеяно Блоком: Гетры серые носила, / Шоколад Миньон жрала… [Двенадцать, гл. 5; отмечено U.-M. Zehrer, 209].
12//10
Будем работать по-марксистски. Предоставим небо птицам, а сами обратимся к стульям. — «Будем работать по-марксистски» — т. е. в соответствии с известным изречением А. Бебеля, которое тот, в свою очередь, перифразировал из первой главы «Германии» Г. Гейне: Den Himmel iiberlassen wir / Den Engeln und den Spatzen — «Предоставим небо ангелам и воробьям». Бебелевская фраза ввиду своей общеизвестности часто цитировалась без указания источника — например, у А. Белого в «Серебряном голубе» [гл. 1: В чайной] и «Петербурге» [гл. 3: На митинг]. Мы находим ее в ранней прозе И. Ильфа: «По-прежнему предоставляя небо птицам, я все еще обращен к земле» [С. Бондарин, Милые, давние годы // Воспоминания об Ильфе и Петрове]. Со ссылкой на Бебеля фраза о небе и птицах приводится на обложке советского юмористического журнала [См 19.1927].
12//11
Рассказ о гусаре-схимнике *****. — У графа Алексея Буланова было немало реальных прототипов — военных и светских львов, пошедших в монахи. Получил известность старец Оптиной пустыни иеромонах Варсонофий (ум. 1912) — бывший казачий полковник П. И. Плеханков; в Валаамском монастыре еще в 1920-е годы жили иеромонах о. Андрей, «красавец, бывший лейб-гвардии гусарского полка» и схиархимандрит Вячеслав, бывший кавалергард [Концевич, Оптина пустынь и ее время, 322; Оболенский, Мои воспоминания и размышления, 106]. Были и другие подобные случаи.
Непосредственным историческим образцом для Буланова послужил А. К. Булатович (1870–1919), путешественник, автор трудов об Абиссинии [см. БСЭ, 3-е изд., т. 4]. На эту зависимость впервые указал М. Гельцер:
«В 1903 г. русский журнал «Разведчик» опубликовал следующее: «Блестящий ротмистр Б., известный путешественник по Абиссинии, близкий к негусу Менелику, инструктор абиссинских войск, отважный охотник на львов и слонов, спортсмен, удалился от мира… Молодому человеку представлялась широкая арена деятельности, но он предпочел подать в отставку и удалился в Задне-Никифоровский монастырь, за Невской заставой… Теперь Б. можно видеть в грубой рясе послушника, исполняющего монастырские работы. Никто бы не узнал в скромном аскете-послушнике бывшего гусара и героя. Б. готовится к постригу в монашество».
Кто же был ротмистр Б.? Среди русских путешественников и исследователей Абиссинии в конце прошлого века известен поручик Александр Ксаверьевич Булатович. Он состоял в русском санитарном отряде и совершал поездки по стране вместе с абиссинскими войсками. Булатович описал два своих путешествия по Абиссинии, которые служат до сих пор источниками по истории и этнографии Абиссинии конца XIX века. Во время одного из походов Булатович взял на воспитание осиротевшего мальчика и назвал его Васькой. В книге А. К. Булатовича «С войсками Менелика 11» опубликована фотография этого ребенка.
…За свои географические труды А. К. Булатович был удостоен малой серебряной медали Русского географического общества. Ему не удалось закончить своих исследований. Последняя рукопись с отчетом путешествия осталась неопубликованной. Возвратившись из Абиссинии, он вскоре вынужден был отправиться в Китай. По возвращении же из Китая А. К. Булатович, как отмечено в протоколах заседания Русского географического общества за 1905 г., «ушел, как известно, в монахи»» [Гельцер, Гусар-монах, 31; курсивом выделены фразы-штампы] 3.
Ближайшим литературным источником «Рассказа о гусаре-схимнике» следует, очевидно, считать толстовского «Отца Сергия». «Домыслы о том, что стало бы с отцом Сергием, если бы тот дожил в своих религиозно-аскетических самоистязаниях до наших дней» А. Эрлих слышал от соавторов незадолго до начала их работы над романом. «Некогда эту историю Петров импровизировал лишь в кругу нескольких своих товарищей по «Гудку»» [Нас учила жизнь]. Ряд текстуальных и мотивных параллелей между новеллой ДС и Толстым указывается ниже (многие из них впервые отмечены в кн.: Zehrer, 211).
Легко заметить, однако, что «Отец Сергий» использован в романе не как данное произведение Толстого, а лишь как разновидность сюжета о блестящих бонвиванах, о святых отшельниках и о превращении первых во вторых. Вся собственно толстовская тематика «Отца Сергия», как, например, проблема плотского греха, в истории гусара-схимника игнорируется. Нельзя, следовательно, сказать, что рассказ о графе Алексее Буланове специально нацелен на Толстого; Толстой здесь лишь повод, подобно тому как Н. Ф. Щербина послужил отправной точкой для «античных» пародий Козьмы Пруткова.
Рассказы о превращениях грешников (светских львов, блестящих офицеров и т. п.) в отшельников и святых имеют давнюю традицию; это один из известных агиографических сюжетов. Так, св. Мартин отвергает воинский долг ради служения Богу. В беллетристике нового времени можно указать на такие примеры, как история Горного Отшельника (Филдинг, «Том Джонс», VIII), рассказы о дон Хуане, ушедшем в монастырь (Мериме, «Души чистилища»), о разбойнике Кудеяре, удалившемся в пустыню замаливать грехи (Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо»), о св. Антонии и Юлиане Странноприимце (Флобер), о старце Зосиме, который в юности был обер-офицером на Кавказе («Братья Карамазовы») и др. После толстовского «Отца Сергия» весь этот комплекс мотивов уже осознается как приевшийся стереотип.
Ср., например, рассказ М. Кузмина «Секрет о. Гервасия»: «Будь Успенский монастырь ближе к губернскому городу…дамы не замедлили бы создать вокруг сравнительно молодого игумена романтическую легенду… Конечно, сейчас же оказалось бы, что он был лихим гусаром, графом, имел массу связей, дуэль с сановным лицом, что ему грозила опасность ссылки и т. п. И, наверное, не одна из губернских львиц захотела бы повторить историю «Отца Сергия»». «Бывший кавалергард и князь, мохом поросший седенький попик в черной ряске, архиепископ Сильвестр» в романе Б. Пильняка «Голый год» [гл. 1] обнаруживает стилизаторскую зависимость от классических образцов, равно как и «генерал-майор Комаровский Эшаппар де Бионкур, командир лейб-гвардии уланского Его Величества полка» из «Театрального романа» М. Булгакова, чье послушничество в Независимом Театре перекликается с аскезой пустынников и монахов [см. В. Шверубович. О старом Художественном театре. М.: Искусство, 1990, 82]. Объектом комизма послужила здесь, с одной стороны, подвижническая атмосфера МХТа, его идеал почти что культового служения искусству, а с другой — личная история ярого поклонника МХТа А. А. Стаховича, блестящего конногвардейца, богача и светского льва, который в признательность за финансовую поддержку театра был принят в его труппу, хотя сценического таланта не имел и выполнял в основном технические функции (отметим, кстати, сугубый анахронизм в легенде об Эшаппаре, который у Булгакова служит при Александре III).
Обычная развязка подобного сюжета, представленная и в рассказе о гусаре-схимнике, — та или иная неудача отшельничества: святость в конце концов не выдерживает испытания, герой изменяет аскезе и иногда вынужден бывает вернуться к людям, причем часто уже не в прежней блестящей роли, а как рядовой, незаметный человек. В некоторых версиях он поддается провокации и совершает убийство (дон Хуан у Мериме, Кудеяр-разбойник), в других уступает плотскому соблазну (отец Сергий). У Достоевского неудача святости открывается после смерти старца, чье тело, вопреки ожиданиям, оказывается тленным; функция «возвращения в мир» передается здесь ученику Зосимы — Алеше. В рассказе Кузмина «Пример ближним» [кавычки Кузмина] отшельник Геннадий, совращенный дьяволом, гибнет оттого, что, подобно толстовскому герою, начинает думать больше о своем престиже и достоинстве, чем о душе и о ближних. В ДС как искушение, так и возврат к людям имеют сниженную форму (клопы, ассенизационный обоз). По