— А также что он обнаружил и где это находится. — Внезапно его голос зазвучал очень резко. — Это Норвегия, мистер Гансерт. И металлы находятся в Норвегии. Я намерен позаботиться о том, чтобы в разработке минеральных ресурсов моей страны не доминировал иностранный капитал. Наша страна совсем небольшая, и без некоторой помощи нам их не добыть. Я предложил мистеру Клинтону сорок процентов участия. И мое предложение остается в силе.
— Но известно ли вам, где находятся месторождения? — поинтересовался я. — Или что в них скрывается? Вы не можете делать такие предложения, пока не получите всю необходимую информацию.
— А вы ею располагаете? — он расхохотался. — Нет, мистер Гансерт. Если бы она у вас была, вы бы не стали гоняться за призраком мертвого Фарнелла. Вы бы уже находились в горах со своим металлургическим оборудованием, а английское министерство иностранных дел употребило бы все свое влияние для того, чтобы получить концессию на добычу металлов. Но я не хочу, чтобы меня сочли неучтивым по отношению к представителю большой британской промышленной организации. Вы можете рассчитывать на мое всяческое содействие в ваших поисках, мистер Гансерт. Вы позволите мне воспользоваться вашим передатчиком сегодня в восемь часов вечера?
— Зачем? — спросил я.
— Как вам уже, возможно, сообщил Дахлер, после войны я приобрел его бизнес. «Бовааген Хвал» теперь одно из моих предприятий. Мне принадлежит контрольный пакет акций этой компании. В восемь часов китобои отчитываются перед базой. Я мог бы связаться с управляющим и договориться о том, чтобы для вашего судна заранее приготовили воду и горючее. Я также поручил бы ему провести предварительное расследование относительно того, кто мог сунуть это сообщение в партию китового мяса, отгруженного в Великобританию. Вас ведь это интересует, не так ли?
Отпираться не было никакого смысла. Я решил, что позову в рубку Джилл, чтобы узнать, что он станет говорить управляющему.
— Хорошо, — согласился я и тут же вспомнил о калеке, лежащем на койке у себя в каюте.
— Как насчет Дахлера? — спросил я.
— А что насчет Дахлера? — переспросил он.
— Вы угрожали ему арестом, — напомнил я ему.
Он принялся снова играть с линейкой.
— Не думаю, чтобы в этом был какой-то смысл, — медленно произнес он. — У этого человека не в порядке вот здесь, — он постучал себя пальцем по лбу. — Если он будет вести себя тихо, я ничего не стану предпринимать. Я надеюсь, что вам удастся убедить его не покидать яхту в «Бовааген Хвал». До войны его слово было там законом. Кто знает, как он поведет себя, оказавшись там сейчас, когда он ничто.
Подобный пафос показался мне неуместным. «Сейчас, когда он ничто». Ничем для Йоргенсена был человек, не располагавший властью над другими людьми. Власть он любил и ценил больше всего на свете. Власть над людьми. Над мужчинами, а возможно, и над женщинами. Даже в чужой одежде он держался так, как будто был облачен во фрак. Мешковатые свитера не скрывали его элегантности и респектабельности. И все же за всем этим скрывалась не знающая меры жажда власти. Он упивался властью, и этот восторг светился в его глазах, в стремительных движениях насупленных густых бровей. Но все это было тщательно заретушировано и приглажено. Железная рука в бархатной перчатке. Я видел это множество раз. Этот человек принадлежал к элите. К числу тех, кто управляет машиной, загребающей деньги.
Внезапно я увидел, что он наблюдает за мной так, как будто знает, что у меня на уме. Он улыбнулся.
— Видите ли, Гансерт, — произнес он, — вы могли бы очень недурно на этом заработать. Для этого всего лишь необходимо правильно распорядиться выпавшей вам картой.
Он встал, но остановился у входа в рубку, положив одну руку мне на плечо.
— Вы варитесь в этом уже достаточно давно, чтобы знать, что означает вся эта толчея в погоне за новыми минералами. И вы сам себе господин. Подумайте над этим хорошенько.
— Что он хотел этим сказать? — поинтересовался Кертис, когда норвежец ушел.
Я посмотрел на него и вдруг понял, что, будучи офицером регулярной армии, он просто не в состоянии рассматривать себя как отдельное звено. Он был частью команды и в качестве таковой всегда был надежно защищен рамками своей организации, выйти за которые ему никогда и в голову не приходило.
— Это все означает, что, хотя это и не прозвучало вслух, мне только что предложили крупную сумму денег, если я приму его условия.
На его лице читалось неподдельное удивление.
— Взятка, что ли?
— Назовем это поощрением, — уточнил я.
Внезапно мне ужасно захотелось вывести его из состояния постоянного безразличия.
— Вы представляете себе, какими деньгами может пахнуть вся эта минеральная история, если залежи окажутся достаточно богатыми, что вполне возможно?
— Ни малейшего представления, старина, — все так же равнодушно откликнулся он.
— Это может означать несколько миллионов для того, кто правильно распорядится обстоятельствами.
Он рассмеялся.
— Со мной разговаривать о миллионах не имеет смысла. Мое жалованье составляет полторы тысячи в год. О, я понимаю, что вы и в самом деле говорите о миллионах. Но я и представить себе не могу, что бы я стал делать с такими деньгами, даже если бы они мне достались. Да и вы тоже, — добавил он. — Посмотрите на себя. У вас отличная яхта, свобода, моря и океаны и впридачу к этому некоторое вполне достаточное количество денег. Зачем вам бремя в виде нескольких миллионов?
— Все зависит от планов и желаний, — ответил я. — В настоящий момент моя жизнь меня вполне устраивает. Это то, чего я всегда хотел — просто бороздить море на собственной яхте. Но стоит испытать волнение, которое сопровождает открытие шахты… Это вполне способно увлечь. Дело не в деньгах. Это радость от того, что ты чем-то владеешь. Я уже когда-то занимался этим в Канаде, где мне посчастливилось набрести на никель. Это ощущение власти, радость от преодоления проблем, которые наваливаются на тебя со всех сторон.
Он кивнул.
— Это я понимаю, — медленно произнес он, но тут же нахмурился. — Чего я понять не могу, так это того, как Фарнеллу удалось предоставить образцы руды. Я понимаю, что хороший геолог способен отыскать жилу. Но я считал, что для того, чтобы получить образцы, необходимо располагать техникой.
Это было дельное замечание.
— Сначала это тоже меня озадачило, — признался я. — Могу только предположить, что эти куски руды вышли на поверхность вследствие ледовой эрозии. Он мог найти эти образцы даже в каменных осыпях у подножия ледника.
— Понятно, — кивнул он. — Но мне все равно кажется, что вы с Йоргенсеном чрезмерно полагаетесь на открытие, достоверность которого до сих пор никто не подтвердил.
— Нет, — покачал головой я. — Я так не думаю. Фарнелл был лучшим из лучших. Прежде чем отправить образцы, он обязательно учел бы геологические характеристики местности, а также результаты своих собственных исследований. Он никогда и ничего не упускал из виду. Йоргенсену это известно. Если бы мы с ним объединили наши усилия, мы могли бы извлечь из этого предприятия кучу денег.
Он смотрел на меня, высоко подняв брови.
— Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь принять его предложение?
— Нет, — расхохотался я. — Но в моем случае этот выбор не столь очевиден, как для вас. Я не связан никакими обязательствами и никому ничего не должен. Я сам себе хозяин.
— Что же вы собираетесь делать?
— О, я собираюсь распорядиться выпавшей картой по своему собственному усмотрению. Разумеется, если она будет достаточно хороша.
Я встал и вышел на палубу. Стоя у поручня, я задумчиво смотрел на темное море и очертания берегов Норвегии вдали. Однажды я уже сказал себе: «Поезжайте на запад, молодой человек». Ну что ж, я поехал на запад и нашел никель.
Сейчас я смотрел на восток и задавался вопросом, не является ли эта холодная, укрытая снегом земля страной возможностей. Фарнелла сюда влекло, и он сметал все препятствия, выраставшие на его пути. Он и крал, и дезертировал, и сражался, повинуясь зову минералов, залегающих под этими горами. Я тоже ощущал этот зов и это волнение в крови. И у меня было то, чем не располагал Фарнелл — возможность организовать добычу обнаруженного мной минерала.
Я все еще пребывал в этом приподнятом состоянии, когда снизу поднялся Йоргенсен.
— Восемь часов, — произнес он. — Я вызову «Бовааген Хвал». Разумеется, вы пригласите мисс Сомерс для того, чтобы она перевела вам то, о чем я буду говорить.
Он улыбнулся и спустился в рубку.
Он был прав. Конечно же, я хотел знать, что он скажет. Я позвал Джилл, и мы тоже расположились в рубке. Йоргенсен уже настроился, и чей-то голос говорил на незнакомом мне языке, предположительно на норвежском. Внезапно он произнес: «Две чертовых корзины, вот и все, Джонни».
— Шотландские траулеры, — пояснил Йоргенсен и тут же добавил: — А вот и то, что нам нужно. — На фоне негромких голосов рыбаков с траулера в рубку ворвался низкий мужской голос: «Ullo — ullo — ullo — ullo — ullo. Ul — lo “Bovaagen Hval”. Ul — lo “Bovaagen Hval”. Dette er “Hval To”. Ullo — ullo — ullo… “Bovaagen Hval”». — Раздался двойной свист, и другой голос ответил: «Ullo — ullo — ullo. “Hval To”. “Bovaagen Hval” her».
Снова двойной свист, и вернулся первый голос, выпустив в эфир длинную очередь предложений по-норвежски.
— «Кит Два» — это один из китобоев — докладывает о добыче семидесятифутового кита, — прошептала Джилл.
Когда он закончил, раздался второй голос — «Кит Пять».
— Он ничего не видел, — снова прошептала мне на ухо Джилл. — Говорит, погода у них по-прежнему плохая. Думаю, они находятся милях в двухстах к северу отсюда.
Как только «Кит Пять» покинул эфир, Йоргенсен переключился на передачу и, поднеся микрофон к самому рту, произнес:
— Ullo — ullo — ullo — ullo