АУКЦИОНЕ СЕНСАЦИЯ ТОЧКА ИМУЩЕСТВО ПРИОБРЕЛ НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОКУПАТЕЛЬ ЧЕРЕЗ АДВОКАТА ИЗ ВЕНЕЦИИ ЗА ЧЕТЫРЕ МИЛЛИОНА СТО ТЫСЯЧ" ТОЧКА. МАНЧИНИ ПРЕКРАТИЛ ТОРГ НА ДВУХ МИЛЛИОНАХ ВАЛЬДИНИ НА ЧЕТЫРЕХ ТОЧКА БЛЭЙР
Спустившись в гостиную, я увидел Форелли, сидящую в одиночестве у бара. Я направился к двери, но, она окликнула.
— Мистер Блэйр!
Я обернулся. Она стояла, прислонившись к стойке, ласково улыбаясь и приглашая меня глазами.
— Составьте мне компанию,- — попросила она. — Я не люблю пить одна. Кроме того, хочу поговорить с вами. Меня все еще интересует та фотография.
Я чувствовал себя неловко. Что я мог ответить на вопрос, каким образом фотография оказалась у меня?
— Извините, но я должен спуститься в Кортино, — сухо ответил я.
Форелли отодвинула рюмку и почти бесшумно подошла ко мне. В ее лыжных ботинках можно было даже танцевать.
— Ну, так легко вы не отделаетесь, — беря меня под руку, заметила она. — Мне тоже нужно в Кортино, и вы, конечно, не откажетесь меня проводить? — Не ожидая -ответа, Форелли тут же воскликнула: — Ну, почему вы, англичане, такие сухари? Не смеетесь, не веселитесь, боитесь женщин, держитесь замкнуто. И все же вы милы. У вас есть, как это сказать... ну, достоинство, что ли, и это мне нравится. Ведь вы проводите меня в Кортино, правда? — Она склонила голову набок и лукаво взглянула на меня,- — Да не будьте же вы таким чопорным, мистер Блэйр! Я не собираюсь соблазнять вас. — Она вздохнула. — Если бы раньше... но теперь ... все мы стареем... — Форелли пожала плечами и пошла надевать лыжи.
— Боюсь, что это вам придется сопровождать меня, — прилаживая лыжи, заметил я. — Я уже несколько лет не вставал на снег.
— Не беспокоитесь, это мигом восстанавливается. Трасса в Кортино не трудна. Сперва, правда, нужно часто тормозить, а потом лыжня идет полого и без поворотов. — Она стояла на вершине склона, спускавшегося в сосновый лес.
На лыжах я чувствовал себя очень неловко и вспоминал слова Джо о каноэ. Такое же ощущение испытал сейчас я, сожалея, что поведал Форелли о необходимости побывать в Кортино
— Мне почему-то кажется, что мы будем добрыми друзьями, — уже совсем с другим настроением заметила Форелли, положив изящную руку в белой перчатке на мою. — Я буду называть вас Нейль, это такое красивое имя. Вы же зовите меня Карла. — Она бросила на меня быстрый взгляд, желая убедиться, все ли я понял, затем улыбнулась и, взмахнув палками, ринулась вниз, в гущу темных сосен.
Лыжня действительно была не очень крутой, но мне с непривычки показалась чуть ли не отвесной, особенно там, где она избивалась среди темных стволов сосен. У меня не было даже времени задуматься над тем, почему вдруг Форелли признала, что она и есть та самая Карла.
Пройдя примерно половину трассы, я увидел, что она поджидает меня на освещенной солнцем небольшой полянке, сделав на ходу очень рискованный, но удачно получившийся поворот, я, как вкопанный, остановился около нее, подняв облако снега. Честно говоря, ноги у меня дрожали.
— Браво! — воскликнула Форелли. Она протянула пачку сигарет мне.
Я был доволен собой. Нечего скрывать, я старался показать себя в лучшем свете, и ее «браво» доставило мне огромное удовольствие. Закуривая, я видел, что от только что испытанного нервного напряжения у меня все еще дрожат руки.
Некоторое время мы оба молчали. Каждый из нас пытался определить, как вести себя дальше и что говорить. В лесу стояла тишина, ярко светило теплое солнце. Я испытывал приятную усталость. Покуривая сигарету, оказавшуюся турецкой, я наслаждался ее ароматом, таким необычным здесь, среди снега и сосен. Я знал, о чем хочет спросить меня Форелли, и спешно обдумывал ответ, ведь только для этого она ждала меня тут. Мне нужно было более или менее правдоподобно объяснить, каким образом у меня оказалась фотография. А как достал ее Инглез? Я бросил взгляд на Форелли, она наблюдала за мной, ожидая, что первым заговорю я. Наконец, я решился прервать затянувшуюся паузу.
— Значит, все же это ваша фотография? — спросил я, надеясь, что сумел скрыть охватившее меня волнение.
— Да, — глубоко затянувшись, тихо подтвердила она. — Вы были правы. Когда-то меня действительно звали Карла Рометта... — Она заколебалась, но, видя, что я жду, добавила: — Мы мало знакомы, однако вы, видимо, много знаете о. моих делах, и это не может нравиться мне. Ведь раньше мы с вами никогда не встречались?
— Да, — согласился я, — раньше мы никогда не встречались.
— И тогда, в отеле, вы сказали неправду?
—Должен же был я как-то начать разговор.
— Ну хорошо, раньше мы не были знакомы, но все же у вас оказалась моя фотография, сделанная... о, очень давно, в Берлине.
— Да, снимок сделан берлинским фотографом.
— Можно мне еще раз взглянуть на нее?
— У меня ее нет с собой, — солгал я.
Форелли испытующе взглянула на меня,
— Да? А все же странно... Несмотря на то, что мы не были знакомы, у вас оказалась моя фотография. Вы скажете мне, почему?
Она не спускала с меня глаз.
— На ней написано что-нибудь?
Я кивнул.
— А что там написано? Пожалуйста, скажите мне, — дрожащим голосом попросила она.
— Вы подарили ее Гейндриху.
Форелли вздохнула, помолчала, а потом повторила:
— Вы, видимо, очень хорошо осведомлены о моих делах. По словам Стефана, вы были на аукционе сегодня утром, и вам известно, что он пытался купить для меня «Кол да Варда». Каким образом вы узнали об аукционе?
— От Манчини,
— Манчини — старая паршивая свинья! — презрительно засмеявшись, воскликнула Форелли. — Ему становится известно все, что происходит в Кортино. Он — паук. Он сообщил вам, кто все-таки купил отель? Тот коротышка, который торговался со Стефаном, всего лишь подставное лицо.
— Манчини не сказал мне, кто именно купил, но, по его словам, адвокат этот является совладельцем юридической конторы в Венеции, ведущей финансовые дела промышленных! концернов. По-моему, Манчини опасается, что покупателем стал или какой-нибудь большой синдикат, или же крупная туристская фирма.
— Возможно, хотя и странно. Деловые люди не платят фантастические деньги за такие приобретения, как «Кол да Варда», — пожимая плечами, сказала Форелли. — И вы, наверное, спрашиваете себя, почему я хотела заплатить такую огромную сумму, не так ли?
—Конечно, это интересно.
— Но почему вам интересно?! — раздраженно проговорила она. — Почему вас интересуют мои дела? Как все утверждают, вы приехали сюда, чтобы написать киносценарий. Однако у вас оказалась моя фотография, вы знаете мое настоящее имя, и вас настолько интересует «Кол да Варда», что вы идете на аукцион. Какое вам дело до этого? Я настаиваю, чтобы вы сказали мне правду.
Я уже приготовил соответствующее объяснение, а она, упомянув о моей работе над киносценарием, сама подсказала мне ответ, при котором все становилось на свои места,
— Я действительно работаю над киносценарием. Естественно, что как писатель интересуюсь всем происходящим вокруг, Работая над своим произведением, писатель пишет о людях, с которыми он встречался, о событиях, которые произошли с ними, о местах, которые он видел, в общем, использует все, что он слышит и видит. Все, о чем писатель пишет, он читал, видел или испытал сам. Случайно мне попалась ваша фотография. Мы не были знакомы. и я ничего не знал о вас. Вы были для меня лишь подписью, связанной с неким Гейндрихом. Однако затем я прочитал в газете, что Гейндрих Штельбен был близок с танцовщицей Карлой Рометтой. Буквально через несколько часов после этого встретил вас, а на следующий день узнал, что вы намерены уплатить фантастическую сумму за «Кол да Варда», в свое время принадлежавшей Гейндриху Штельбену. Согласитесь, сами, что я не мог не заинтересоваться таким странным развитием событий.
Некоторое время Карла молчала; забыв о своей сигарете, она недоумевающе смотрела на меня. У меня мелькнула мысль, что она, очевидно, поверила моему объяснению, так как спросила:
Ну, а фотография? Как: она вам досталась?
— Хорошо, скажу, если вы удовлетворите мое любопытство — почему вы намеревались уплатить за «Кол да Варда» четыре миллиона лир? Извините меня, — поспешил добавить я. — Я знаю, что не вправе спрашивать вас об этом, но все это настолько странно, что заинтриговало меня.
— Понимаю, — чуть ли не шепотом ответила Карла, — вы предлагаете мне сделку... Я объясню вам, почему мне хотелось купить «Кол да Варда», а вы расскажете мне, каким образом фотография оказалась у вас. Нельзя сказать, чтобы вы были галантны. Но ведь вы не имеете никакого права расспрашивать меня, а я имею полное право спросить о фотографии, которую когда-то подарила очень близкому другу.
Мне было неловко, поскольку я действительно не имел права совать нос в ее личные дела. Если ей так хотелось, она могла за любую цену покупать сколько угодно гостиниц. Кроме того, я вовсе не собирался признаваться ей, как и почему у меня оказалась ее фотография.
Я уже хотел извиниться и предложить продолжить спуск в Кортино, но Карла вдруг заявила:
— Я вовсе не возражаю против того, чтобы рассказать вам все, если вы будете молчать об этом. Обещаете?
Я кивнул.
— Фотография была сделана накануне войны. Я танцевала в Берлине. Гейндрих служил в гестапо. Он был женат, и нам приходилось соблюдать осторожность, но мы любили друг друга и были счастливы. Затем началась война и мы вместе побывали в Чехословакии, Франции, Австрии, Венгрии, а потом в Италии. Это было чудесно! — Карла говорила тихо, и взгляд ее больших темных глаз был устремлен вдаль, в мрачные дебри соснового леса. — Потом Германия капитулировала, и Гейндриха арестовали на вилле у озера Комо. Но ему удалось бежать, и вскоре мы снова встретились. Он купил «Кол да Варда» потому, что... — Она внезапно испытующе посмотрела на меня. — Вы, англичане, такие холодные, я сомневаюсь, поймете ли вы меня... Он купил этот отель потому, что здесь мы впервые встретились в январе 1939 года. День был теплый, солнечный, и мы много часов просидели на террасе, болтая, после чего уже виделись ежедневно. Спустя некоторое время я приехала к нему в Берлин, где он устроил для меня контракт с одним из лучших ночных клубов... «Кол да Варда» принадлежала нам месяца три, и мы жили, как в раю. Потом эти паршивые карабинеры арестовали его... После его ареста я жила в Венеции. Как только Гейндриха перевели в «Реджина чели», я отправилась в Рим, чтобы организовать его побег, но Гейндриха вскоре передали англичанам. Это был конец. — Последние слова она произнесла едва слышно.