на скале, как раз у конца ущелья, где начинался крутой спуск; вырезанная под ним стрела указывала прямо вдоль крутой тропинки.
– Наверно, это и есть укрепленный город, – сказал Янг, – и, если сокровищница ацтеков находилась здесь, мы можем беспрепятственно овладеть кладом: ведь тут нет живой души. Подхлесни-ка хорошенько своего вислоухого, Пабло, и пойдем дальше. Какая жалость, что мы были принуждены оставить своих мулов! Если сокровищница наполнена серебряными слитками, нам придется захватить с собой очень мало, потому что у нас теперь остался один Эль-Сабио.
Пабло не понял его слов, сказанных по-английски, но он услыхал свое имя вместе с именем Эль-Сабио, а выразительный жест Янга объяснил ему остальное. Мальчик стал понукать Мудреца и вся наша компания торопливо побежала под гору.
Вообще, наш путь от пещеры оказался гораздо более удобным, чем можно было думать сначала. По мере того как мы подвигались вперед, становилось очевидным, что наша дорога была проложена и выровнена человеческими руками. Во многих местах мы встречали террасы, которые поддерживались отлично выстроенной стеной; глубокие впадины были заложены большими ровными глыбами камня, представлявшими нечто вроде моста; когда же это шоссе делало крутой поворот вокруг высокого выступа скалы, передняя часть утеса оказывалась сглаженной. Все это было сооружено, конечно, в очень отдаленные времена, на что указывали обломки скал, валявшиеся тут и почерневшие от времени.
– Тот же человек, который поставил на место статую идола, работал и здесь, – пояснил Рейбёрн. – И человек этот был первоклассный инженер. Хотелось бы знать, как он ухитрился перебросить такие каменные глыбы через расщелину скалы. Тут решительно негде поставить подъемного крана, и мне удивительно, как мог он ворочать подобные тяжести.
Восхищение Рейбёрна профессиональным искусством давно прошедших времен возрастало еще более, когда дорога повернула в долину и пошла по отлогому спуску совершенно ровной линией, к озеру, где широкая набережная была вымощена квадратными плитами. Мы с фра-Антонио также заинтересовались этим сооружением, вполне тождественным с мощеной дорогой, найденной на восточном берегу Юкатана и продолжающейся на острове Козумель.
Этой мощеной аллеей мы вошли в город, потому что открытое нами поселение совершенно заслуживало такого громкого названия. Правда, первые дома были малы и состояли из одной комнаты, подобно жилищам рабочего класса на окраинах всякого современного мексиканского города. В них царили тишина и запустение, но с первого взгляда казалось, будто бы они покинуты на время, потому что домашняя утварь обитателей оставалась на прежнем месте, точно повседневная жизнь шла своим чередом в этих стенах. В первом домике, куда мы вошли, глиняный горшок стоял на каком-то подобии очага, а рядом с очагом лежала кучка угля. В горшке виднелись остатки костей, а под ним – несколько пригоршней несгоревшего угля. Можно было подумать, что стряпня производилась здесь какой-нибудь час назад. Рейбёрн даже сунул руку в золу – пощупать, горяча ли она. Но более внимательный осмотр убедил нас, что прошло много времени с тех пор, как на этом очаге пылал огонь. В одном углу комнаты мы нашли кучу циновок, но при малейшем прикосновении они рассыпались под нашими руками; а кость в горшке была до того суха и выветрена, что оказалась легкой, как пробка.
Подобные же следы человеческого жилья нашли мы и в других домах. При первом взгляде, все они казались покинутыми с минуту назад; но потом оказывалось, что уже много, много лет здесь не было живой души. В одном доме стоял ткацкий станок, похожий своим устройством на те, которые употребляются до настоящего времени индейцами племени навахо; на нем висел частью оконченный кусок материи, которая некогда была толстым сукном. В другом месте одежда из бумажной ткани была небрежно брошена на полку, как будто за минуту перед тем. Но, когда я вздумал взять ее в руки, она рассыпалась у меня между пальцами, обратившись в тончайшую пыль.
Из человеческих останков среди этого печального запустения был найден только иссохший труп женщины в верхней комнате одного из более поместительных домов дальше окраины города. Она лежала на постели из матов, немного повернувшись на бок и протянув одну руку к глиняному сосуду, стоявшему возле нее на полу. Поза этого трупа была крайне характерна: она говорила о жгучей, лихорадочной жажде, о такой крайней слабости, что один или два дюйма, отделявшие руку от сосуда, являлись уже неодолимым препятствием, непроходимой пропастью. Вероятно, в этих стенах раздавались болезненные, слабые стоны; больная изнемогала от жажды, но не могла добраться до воды и наконец умерла в полнейшем, безотрадном одиночестве. Узкая полоска света, пробравшись в расселину стены, освещала зубы покойницы под высохшими губами, и мертвая голова как будто усмехалась. Картина выходила крайне зловещей и страшной.
Подойдя к самому озеру, мы убедились, что Рейбёрн был прав: только немногие дома стояли на суше; остальные строения были затоплены у своего подножия и выступали из воды, у других же виднелись только крыши. Очевидно, вся долина была кратером потухшего вулкана, и оставалось только предположить, что в дальнейшем, вследствие нового геологического переворота в природе, громадная масса воды внезапно хлынула сюда и затопила выстроенный здесь город. Что бы ни вызвало эту катастрофу, она, по-видимому, наступила совершенно внезапно. Обстановка домов показывала, с какой торопливостью они были покинуты; жители, вероятно, обратились в беспорядочное бегство, обезумев от страха: доказательством этому служила, между прочим, несчастная больная, останки которой мы нашли. Судя по ее жилищу, она была женщиной с достатком и все-таки ее бросили, старую или больную, на произвол судьбы.
Лицо Янга вытянулось, когда мы стояли на берегу озера и смотрели на далекие очертания противоположного западного берега.
– Если это то самое место, которое мы отыскивали, – сказал он, – я полагаю, что наш несметный клад порядком подмок; впрочем, какой-нибудь умный человек, пожалуй, догадался перенести его на другой берег. По-моему, нам лучше всего переправиться туда и хорошенько все осмотреть, только бы отыскать дорогу вокруг озера. Вероятно, между утесами найдется тропинка.
Но, пройдя дальше по берегу, мы убедились, что никакой тропинки не существует. По обеим сторонам долины отвесные стены скал поднимались прямо из воды.
– Ладно, – заметил Рейбёрн после осмотра, – мы найдем способ так или иначе перебраться на ту сторону. Я думаю, что нам необходимо завтра утром переплыть озеро, а для этого надо выстроить плот. Вот тут отличные сосны у самой воды; их легко будет распилить и они легки на воде; остановимся пока на этом. А теперь надо позаботиться об ужине.
Пабло уже развел огонь, предварительно расседлав Эль-Сабио, чтоб тот мог освежиться, катаясь по мягкой зеленой траве и утоляя ею свой голод. Между тем Янг жарил ветчину и кипятил кофе. Мы рассчитывали в тот вечер полакомиться свежим мясом, так как вид плодородной долины с первого взгляда обещал изобилие дичи; но до сих пор никто из нас не заметил здесь ни одного четвероногого и ни одной птицы; даже в озере не было заметно присутствия рыбы.
На утро мы взялись за топоры и стали строить плот: хотя Рейбёрн и уверял, что сосновое дерево легко распиливается, однако я должен сознаться, что эта работа была для меня чрезвычайно утомительна и трудна; мои руки покрылись от нее волдырями, а спинные мускулы невыносимо болели несколько дней. Действительно постройка плота достаточной величины для того, чтобы он мог поднять всех нас с тяжелым багажом и Эль-Сабио в придачу, была нешуточным делом. Мы потратили на нее два с половиной дня, и я никогда не радовался так сильно, как в ту минуту, когда этот несчастный плот был наконец готов. По словам Янга, критически осматривавшего наше произведение, ему не доставало «стиля». Действительно, это был просто ряд неотесанных бревен, причем нижние и верхние из них шли вдоль, а средние поперек, и все это вместе было связано веревками с наших тюков; но все-таки самодельное судно было достаточно велико, прочно и крепко.
Окончив постройку, мы погрузили все наши вещи, а Пабло удалось с помощью ласк и увещаний уговорить Эль-Сабио занять место на импровизированном пароме. Потом мы вошли на него сами и оттолкнулись от берега. Для управления этой неуклюжей махиной нами было сделано четыре грубых весла, достаточно пригодных для этой цели, потому что на озере не замечалось течения, а в воздухе было тихо.
Наступал вечер. Подвигаясь вперед, мы убедились, как велик был затопленный город. Сквозь кристально прозрачную воду мы могли видеть дно на большой глубине. Под нами по всем направлениям шли мощеные улицы с прочными каменными домами по краям. Ближе к центру долины объем домов значительно увеличивался и форма постройки становилась красивее; в самой же середине города, на краю обширной открытой площади, стояло здание такой необыкновенной величины, что мы приняли его за царский дворец. Но здесь глубина воды была настолько значительна, что мы с трудом различали под нами очертания его высоких стен. Никогда еще не испытывал я такой досады, как во время этого переезда. Еще бы: так близко от меня находилось столько замечательных древностей – казалось бы, стоит протянуть только руку, чтобы совершить открытия величайшей археологической важности, и что же? Все эти сокровища были так же недоступны для меня, как если б их вовсе не существовало.
Сейчас же за дворцом, когда мы подвинулись дальше, наш плот почти задел крышу величественного здания, стоявшего на вершине большой пирамидальной насыпи, подошву которой едва можно было рассмотреть в глубине озера. Это, вероятно, был главный храм города; достигнув его восточной стороны, мы с содроганием убедились в неожиданности катастрофы, постигшей город. На широкой террасе перед храмом находился жертвенный камень, и на его темной массе ясно белели человеческие кости. Всмотревшись внимательнее в воду, мы заметили, что вся терраса также густо усеяна костями. Следовательно, неожиданное наводнение потопило многие тысячи людей. Все эти жертвы катаклизма погибли самым жалким образом. В скором времени, вероятно, вся поверхность озера покрылась всплывшими телами утопленников, а потом они один за другим опять опустились на дно, где были застигнуты смертью. Их тела понемногу истлели и остались одни кости, сверкавшие белизной.