Дорога, вырубленная по скату горы, представляла более крутой уклон, чем та, по которой мы поднимались; мы весело пустились по ней бегом с веселыми шутками и хохотом, которому вторило горное эхо. Пабло на бегу наигрывал с грехом пополам «Янки дудль» на своей свистульке. Это был первый раз, когда он собрался с духом и взялся за свой «инструментито» с тех пор, когда мы переехали озеро, под которым лежал город мертвых.
Через час мы были в веселой красивой долине, оглашаемой пеньем птиц, и вид этих живых существ, порхавших в воздухе, приводил нас в восторг. Что касается овцы, убитой Рейбёрном, она обратилась в бифштекс, прокатившись добрых полмили по горному склону. Но мы не были слишком требовательны и живо принялись жарить ее ребра на большом огне: однако голод так настойчиво заявлял о себе, что мы стали обгладывать косточки, едва мясо успело согреться. Когда же мы утолили первый голод, Янг вытащил кофейник и стал варить кофе. Тут уж мы основательно принялись уничтожать как следует приготовленное мясо и душистый подкрепляющий напиток, с поспешностью людей, которые чуть не подверглись голодной смерти и вырвались из-под смертной сени на радостный божий свет. О том, что нас ждут впереди, может быть, другие опасности, мы не только не беспокоились, но даже не хотели и думать. Нашим преобладающим чувством было чисто животное довольство, вызванное переходом от мрака и опасности к новым светлым надеждам.
После плотного завтрака мы опять уселись на одеяла и принялись курить. Впрочем, Рейбёрн зевнул во весь рот и отложил в сторону свою трубку.
– Хорошо бы немного вздремнуть, – сказал он.
Янг давно уже клевал носом, а Пабло крепко спал, пока Эль-Сабио, голодавший больше нас, с наслаждением щипал сочную траву. Мои веки отяжелели; я растянулся на одеяле, грея на солнышке свои одеревеневшие члены, и сладко задремал.
Несколько минут спустя я немного очнулся, когда фра-Антонио встал, думая, что мы все крепко спим, и отошел в сторону. Он, единственный из нас, ел умеренно, и я понял, что теперь францисканец удалился на молитву. Мне вдруг захотелось встать и присоединиться к нему, чтобы вместе с ним поблагодарить небо за наше избавление; но чары сна крепко держали меня в своей власти. Я машинально опрокинулся на спину и мои веки закрылись; но и во сне я продолжал видеть монаха, преклонившего колени на зеленой лужайке под сенью высокой серой скалы. Сложив руки и обратив лицо к небу, фра-Антонио изливал свою душу в благодарственной молитве.
Наступил уже вечер, когда мы все проснулись; первым словом Янга было:
– А не пора ли поужинать? – Рейбёрн быстро согласился с его предложением, да и я тоже, удивляясь про себя, каким образом, после такой плотной еды у меня снова явился аппетит. Мы поужинали с неменьшим удовольствием, как и позавтракали, а потом, немного погодя, закутались в одеяла, повернув ноги к огню, погрузились в глубокий сон и проспали до рассвета следующего дня. Чрезмерное духовное напряжение, вызванное окружавшими нас мрачными картинами, и страх голодной смерти сильнее изнурили нас, чем лазанье по горам и недостаток еды. Большое количество съеденной нами питательной пищи и долгий сон соответствовали естественным потребностям природы человека, спешившей возместить убыль в наших организмах.
Проснувшись на следующее утро, мы были свежи, бодры и готовы продолжать свой путь. От убитой овцы оставалось немного, но Рейбёрн настрелял с полдюжины птиц, похожих на уток, пока мы шли по берегу озера, и поэтому нам нечего было бояться недостатка в пище. У западного конца долина суживалась в ущелье. Нам не приходилось выбирать дорогу, потому что она была всего одна, и мы убедились, что идем правильным путем, найдя царский символ и стрелу на скале. Ущелье круто спускалось под гору и около полудня мы опустились так низко от уровня мексиканского плато, что в воздухе чувствовалась уже тропическая жара, а ночь была до того тиха, что, продолжая спускаться весь вечер, мы не имели надобности в теплых одеялах, когда улеглись спать.
Рейбёрн считал, что мы находимся у самой Тиерры-Калиента, в жаркой области побережья; а когда мы отправились в путь на следующее утро, он пошел вперед, чтобы осмотреться кругом. Если инженер был прав в определении местности, мы могли каждую минуту наткнуться на враждебных индейцев. Около полудня он тихонько вернулся к нам и сказал, чтобы мы оставили свои ноши, а потом следовали за ним, захватив только оружие.
– Впереди что-то неладно; мне казалось, будто я слышал голоса, – пояснил он. – Только не надо стрелять первыми. Некоторые из здешних индейских племен дружественны европейцам и нам не следует затевать с ними ссоры, если они сами не подадут к тому повода.
Ущелье было очень узким в этом месте и его стены так близко соприкасались, что в нем царил мрак. Когда мы обошли крутой поворот, то очутились под высокой аркой, образовавшей что-то вроде естественного туннеля; на дальнем конце его виднелось светлое пятно, указывавшее, что за туннелем расстилается обширное открытое пространство, освещенное солнцем. Но в этом отверстии были заметны перекладины, резко выделявшиеся на светлом фоне, как будто гигантский паук соткал здесь массивную паутину. Когда же мы подошли ближе к этому интересному барьеру, то увидели за ним широкую, славную долину, поражавшую роскошью тропической растительности и всю залитую яркими лучами солнца.
Мы осторожно подвигались вперед и наше удивление еще более возросло, когда мы убедились, что эта загородка сделана из того же блестящего металла, который мы находили здесь повсюду. Но окончательно поразило нас то обстоятельство, что перекладины были задвинуты с нашей стороны, так что мы легко могли отодвинуть их, тогда как со стороны долины они представляли неодолимую преграду. В большом волнении отодвинули мы металлические засовы, задвинутые в отверстия в скале и придерживавшие таким образом перекладины. Через несколько минут проход для нас был открыт. Как раз в тот момент, когда мы готовились пройти через него, до нас долетели звуки голосов; мы быстро отступили назад в темное пространство, но тут к нам подбежали два человека; они вскрикнули от изумления, увидев, что нижние перекладины сняты. Впрочем, их лица не выражали гнева, а скорее радостное волнение и даже благоговейное чувство. Оба незнакомца были в одежде ацтекских воинов, как их изображали на древних грамотах; один из них, судя по головному убору и широкой металлической опояске на ребрах вроде корсета, очевидно, был начальником. Оба они громко окликнули нас на ацтекском языке.
Этот оклик был таким громким и неожиданным, а мы были до того поражены появлением этих людей перед собой, что отпрыгнули назад в темноту туннеля и инстинктивно схватились за оружие. Между тем фра-Антонио, вовсе не желавший допускать враждебных действий, выказал больше хладнокровия и тотчас понял, что здесь можно обойтись без драки. Он первый заговорил с чужестранцами и его первое слово было «друзья!»
Часовые – по-видимому, эти люди держали стражу у ворот – минуту потолковали между собой и двинулись к туннелю взглянуть на нас, но мы прятались в темноте, где они не могли ничего разглядеть. Ближе всех стоял к ним Пабло, и меня поразило его сходство с ними во внешности и манерах. Его-то они и увидели первого и испустили радостный возглас. В ту же минуту крик повторился немного дальше и стал распространяться и разрастаться, повторяемый множеством голосов; наконец он перешел в оглушительный радостный гул, точно разливаясь по всей долине и наполняя ее громким ликованьем.
Тут, как будто исполнив завещанный им долг, воины снова обратились к нам, и начальник крикнул на ацтекском языке, впрочем, с незнакомыми мне оборотами и изменениями:
– Идите к нам, идите к нам! Сегодня исполнилось древнее пророчество, и наш народ, державший стражу у этого запертого выхода целых двадцать циклов из поколения в поколение, наконец будет вознагражден. Идите к нам, наши братья, принесшие заповедную весть от нашего государя и царя!
Я взглянул на фра-Антонио после этих слов и увидел по его лицу, что он разделяет мою радостную уверенность. Действительно, мы наконец нашли потаенное место, которое так долго искали, подвергаясь стольким опасностям. Здесь был спрятан народ, о котором говорил умирающий кацик и писал монах в своем письме. Это была сильная часть древнего ацтекского племени, поселенная в дикой глуши столетия назад мудрым царем Чальзанцином с тем, чтобы в случае надобности прийти на выручку своим более слабым братьям и защитить их от чужеземного ига. Это счастливое открытие приводило меня в невыразимый восторг.
Когда же мы вышли из своей засады и воины увидели нас при солнечном сиянии, они отпрянули назад, точно в испуге. Тогда Рейбёрн в знак добрых намерений поднял правую руку, как это водится у всех индейцев Северной Америки; после минутного колебания старший воин сделал то же. Тогда мы смело двинулись вперед, но мне показалось, что ацтеки смотрели на нас с меньшим благоговением, чем прежде; они скорее дивились и недоумевали.
XVII. Наш приход в долину Азтлана
Мы так неожиданно попали к этим чужеземцам и до того удивителен был конец нашей экспедиции, что мне невольно приходило в голову: вот-вот я проснусь – и все это окажется сном. Но и ацтекские воины посматривали на нас с сомнением и некоторым страхом, как будто спрашивая себя: простые ли мы смертные из плоти и крови или выходцы из другого мира?
Они молча выжидали, пока мы подойдем к ним ближе. Тогда старший воин, не спуская поднятой в знак мира правой руки, заговорил с нами дрожащим голосом, как будто в глубоком волнении:
– Не нуждаются ли наши братья в помощи? С вами ли священный символ, подкрепляющей ваше посольство?
Я с удовольствием посоветовался бы со своими товарищами насчет того, что следует отвечать на эти вопросы, понимая, что наше положение являлось крайне критическим и наша жизнь зависела от моего благоразумного ответа. Минуту я ждал в надежде, что фра-Антонио заговорит с ацтека