ая на свой маленький рост, необыкновенную тучность и одышку, подпрыгнул и ухватился руками за верх ограды. Но подняться на руках у него уже не хватило уменья и он повис лицом к стене, судорожно поджимая голые ноги и пронзительно визжа, насколько позволяла ему одышка.
Можно было подумать, что в данном случае бессловесное животное действует вполне сознательно. Увидев жреца в его беспомощном положении, Эль-Сабио занял позицию напротив него и открыл наступательные действия. Ревущая толпа невольно притихла, сознавая, какой опасности подвергалась эта последняя жертва ослиной ярости; но вместе с тем было очевидно, что ослик не может нанести жрецу смертельной раны. Но вот пара маленьких копыт мелькнула в воздухе и раздался глухой, мягкий звук, как будто кто-нибудь ударил дубиной по перезрелой дыне, а вслед затем послышался невероятно пронзительный, плачевный визг. Однако малорослый жрец храбро держался за ограду, сознавая, что от этого зависит его спасение. Ослик лягнул опять и снова мы услышали отчаянный вопль; одна рука толстого человечка оборвалась, но он опять ухватился за верх стены; наконец, при третьем ударе, человеческая природа не выдержала: жрец оборвался и тяжело рухнул навзничь. Тут последовал блистательный финал поединка: Эль-Сабио ударил копытами своего противника и раздробил ему череп.
Между тем и сам победитель до того выбился из сил, что еле держался на ногах; жалобный стон вырвался из его груди и несчастный ошалевший ослик, натворив столько бед, в полном изнеможении упал на землю возле убитого им человека.
XXXIII. В сокровищнице ацтеков
Изнуренный припадком бешенства, Эль-Сабио лежал в полном изнеможении, но и тут азтланеки как солдаты, так и жрецы, не смели к нему подступиться; суеверные дикари были убеждены, что в Эль-Сабио вселился злой дух самого опасного свойства. Поэтому они охотно позволили Пабло подойти к бедному ослу, а когда мальчик стал просить помощи, чтобы вынести запыхавшееся животное из амфитеатра, подальше от убитых, раненых и нестерпимого зловония, то меня с Янгом протолкнули вперед, приказывая взяться за это дело, которое страшило даже самых храбрых.
Их боязнь была тем забавнее, что Эль-Сабио не мог стоять на ногах, а уже тем не менее лягаться. Нам стоило большого труда поднять его с земли и внести по крутым ступеням, так как оба мы были обессилены своими ранами. Но Пабло усердно помогал нам, и вскоре мы вынесли несчастное животное на чистый воздух, где дул приятный свежий ветерок. Один из солдат немедленно принес воды по просьбе моего слуги, и наш Мудрец начал понемногу оживать. Сначала меня удивило, что азтланеки не убили его в наказание за такую массу наделанных им бед; между тем из разговоров, происходивших вокруг, пока Пабло ухаживал за осликом, а внизу солдаты убирали мертвых и оказывали помощь раненым, мне стало ясно, что никто не смел убить Эль-Сабио из боязни, что злой дух, которым одержим осел, переселится в него самого. Я поспешил поддержать это заблуждение и совершенно серьезно сказал одному из жрецов, что мне случилось однажды быть свидетелем, как один человек пришел сам в неистовое бешенство, после того как убил взбесившееся животное, и таким образом выпустил на свободу сидевшего в нем злого духа. Эта история тотчас распространилась в толпе, и я с удовольствием заметил, что Эль-Сабио стал внушать азтланекам еще больший ужас. Они даже не думали заканчивать триумфальную церемонию, неожиданно прерванную кровавым побоищем; да и смешно было бы продолжать ее, после того как Мудрец обратил победителей в побежденных. Наконец нас окружили конвоем солдат; Пабло было приказано вести оправившегося осла, а нам с Янгом следовать за ними, ради предотвращения новой катастрофы. В таком порядке мы опять вступили в храм. На этот раз наши провожатые не останавливались перед идолом, а провели нас к задней стене здания, где находился другой выход во внутренний двор. На его дальнем конце, как нам было известно из рассказов Тицока, находилась сокровищница с несметными богатствами царя Чальзанцина, которые постоянно увеличивались в последние времена, благодаря громадному количеству золота, добываемого в рудниках Азтлана.
У выхода, который запирался металлической решеткой и задергивался тяжелой занавесью, солдаты по всей форме передали нас жрецам. После этого занавес отдернули, подняли решетку и мы вышли на божий свет. Тут перед нами открылось здание, так долго служившее предметом наших пламенных мечтаний; оно было невысоким, всего в один этаж, и окружено отвесными утесами, которые поднимались как будто до самого неба; впрочем, сокровищница отличалась необыкновенной массивностью постройки и оказалась гораздо обширнее внутри, чем можно было ожидать по ее наружному виду. Когда мы вошли туда через узкий проход, также запиравшийся металлической решеткой, то увидели перед собой громадную комнату, часть которой, очевидно, была вырублена в скале. С первого взгляда было заметно, что и дальше этой комнаты находилось свободное пространство, также вырубленное в скале, потому что в задней стене чернело отверстие, представлявшее, вероятно, вход в глубокую пещеру.
Жрецы повели нас именно в ту сторону. Перед нами опять подняли решетку и мы вступили в узкий коридор, где по обеим сторонам виднелись входы в маленькие комнаты, похожие на кельи. Против нашего ожидания здесь было довольно светло, благодаря узким окошкам, пробитым в наружной стене утеса, так что мы свободно могли осмотреться вокруг. Если бы не эти полоски света, мы, пожалуй, сошли бы с ума в этой темнице, вырубленной в самых недрах горы, откуда нам не представлялось возможности выйти, только одна смерть могла освободить нас отсюда. В конце коридора находилась комната, также вырубленная в скале, приблизительно в тридцать квадратных футов в высоту; ее тщательно выровненные стены были покрыты золотыми пластинками, наложенными одна на другую в виде рыбьей чешуи, а на потолке виднелось отверстие, откуда падал слабый свет, заставлявший блестеть покрытые золотом стены. Тут, очевидно, была молельня, потому что посреди нее возвышалась статуя бога Гуитцилопохтли менее крупных размеров, чем в храме, но украшенная с еще большим великолепием. Нас опять сшибли с ног, заставляя пасть ниц перед отвратительным истуканом. После этой церемонии нас снова вывели в коридор и поместили в двух тесных кельях, снабженных циновками вместо постелей; затем наши провожатые вышли, предоставив нас самим себе; минуту спустя мы услышали зловещий скрип решетки, опускавшейся за ними; этот неприятный звук гулко отозвался в этих скалистых стенах.
Некоторое время мы стояли в грустном молчании возле носилок, на которых лежал Рейбёрн; он был очень бледен и слаб после страшной потери крови, сильной усталости, нравственных страданий и волнений последних часов. Пабло поместился с Эль-Сабио в одной из каморок на противоположной стороне коридора – нам предоставили устраиваться в нашем заточении, как мы желаем. Тут мальчик принялся беседовать со своим ослом так наивно, что в другое время мы похохотали бы над ним от души; он то укорял животное за его неосмотрительность, то восхищался храбростью своего друга и выражал боязнь, что Эль-Сабио постигнет жестокая кара. Но на первом плане у него стояли пламенные уверения в любви и, насколько мы могли судить, Мудрец отвечал на них взаимностью.
– Ну, что же мы стоим без дела? – сказал наконец Янг. – Отсюда, кажется, нечего и думать вырваться на свободу, но все же надо посмотреть, что тут есть. Падре следовало бы перевязать ногу Рейбёрна, а пока он будет с ним возиться, мы с вами, профессор, сделаем обход. Ведь это и есть сокровищница ацтеков; нужно же провести здесь маленькую ревизию; впрочем, закладываю свою шляпу, что здесь нет никаких сокровищ!
Я был рад чем-нибудь развлечься от тяжелых дум, а потому охотно принял предложение товарища, убедившись предварительно, что фра-Антонио не нуждается в моей помощи при перевязке раны Рейбёрна. Итак, мы отправились с Янгом в обход. Несмотря на безвыходность нашего положения, я сгорал от любопытства, мечтая найти какие-нибудь интересные следы ацтекской общины, основанной царем Чальзанцином в долине Азтлана тысячу лет назад. В этом месте, несомненно, находился самый древний склад имущества первобытных обитателей американского материка, и я дрожал при мысли о тех археологических сокровищах, которые мог здесь встретить; но вслед затем тяжелый вздох вырвался у меня из груди, когда я понял всю бесполезность самых блестящих открытий при моем теперешнем положении.
С первых же шагов мы убедились, что Янг был неправ, сомневаясь в присутствии здесь каких бы то ни было богатств; прежде всего мы с ним попали в кладовую, – не более десяти кубических футов – которая была битком набита слитками закаленного золота из рудников Гуитцилана. В следующей комнате было то же самое; рядом с ней – опять то же, так что целых пять комнат было занято драгоценными слитками. Остальные же из них оказались совершенно пустыми и здесь не нашлось никаких следов несметных богатств, запасенных во времена седой древности предусмотрительным царем. Между тем в этом месте был некогда собран клад, каким не мог похвастаться ни один монарх на свете. Увидев перед собой море золота, Янг сделался просто неузнаваемым – густая краска бросилась ему в лицо, глаза засверкали, дыхание стало тяжелым и неровным. Заметив это, я поспешил развеять его радужные мечты и сказал:
– Какая польза нам в этих найденных сокровищах, если ни один из нас не выйдет живым из долины Азтлана?
Мой товарищ тотчас переменился в лице и примолк, а когда заговорил опять, то в его голосе звучала покорность судьбе.
– Сделайте одолжение, профессор, выручайте меня, как следует, потому что я настоящий глупец. Ведь с того самого вечера в Морелии, когда вы рассказали мне с Рейбёрном об этих несметных богатствах, я вбил себе в голову воспользоваться ими. Все эти месяцы я только и думал о них наяву и грезил ими во сне. И вот только в настоящую минуту, когда мы в самом деле нашли их, мою глупую башку посетила мысль, что я, собственно, не имею на них никакого права! Ах, выручайте меня, пожалуйста, назовите последним, ничтожным, безмозглым дураком!