Я кивнул в знак согласия.
— Все, что окружает нас, — продолжал объяснять он, — исполнено энергии. Но у всякой вещи энергия своя, особая. Вот почему некоторые места придают вам больше энергии, чем другие. Это зависит от того, насколько ваш образ соответствуют энергии определенного места.
— Не этим ли вы занимались утром? — спросил я. — Приумножали свою энергию?
Он, казалось, расцвел:
— Да.
— А как вы это делаете? — не унимался я.
— Необходимо раскрыться, приобщиться, воспользоваться чувством прекрасного, как при наблюдении полей. Но вам нужно сделать этот шаг вперед, чтобы появилось ощущение полноты.
— Мне кажется, я не совсем понимаю вас.
От такой дремучести он нахмурился:
— Не хотите ли прогуляться к месту для созерцания? Я могу показать.
— Хорошо, — согласился я. — Отчего бы и не прогуляться?
Молодой священник пошел через двор, и я последовал за ним. Когда мы пришли на место, мой спутник остановился и стал оглядываться по сторонам, словно пытаясь что-то найти.
— Вон там, — проговорил он, указывая на опушку леса.
Мы двинулись по дорожке, которая вилась между деревьями и кустами. Священник выбрал место перед огромным деревом, вокруг которого вздымалась груда больших камней, так что создавалось впечатление, будто гигантский ствол поставлен на них. Корни оплетали камни, прорастали сквозь них и только потом уходили в землю. Напротив этого дерева полукружьями росли какие-то кусты, и я почувствовал необычный сладковатый аромат, исходивший от их желтых цветов. Сзади сплошной зеленой стеной стоял густой лес.
Молодой человек указал мне, куда сесть посреди кустов лицом к покрытому узловатыми наростами дереву. Сам он сел рядом:
— Как вам кажется, это красивое дерево?
— Красивое.
— В таком случае, э-э… постарайтесь ощутить… э-э…
Казалось, священнику опять не найти подходящее слово. Поразмыслив, он обратился ко мне:
— Падре Санчес говорил, у вас что-то было на горе. Не могли бы вы вспомнить, что вы там чувствовали?
— Легкость, необыкновенную уверенность в себе и приобщенность.
— Приобщенность к чему?
— Это трудно описать, — признался я. — Будто все вокруг стало частью меня самого.
— Но что же вы ощущали?
На минуту я задумался. Что я ощущал? И тут нужное слово пришло.
— Любовь, — произнес я. — Думаю, это была любовь ко всему сущему.
— Да, — согласился юноша. — Именно так. Попробуйте испытать это чувство по отношению к дереву.
— Но простите, — возразил я. — Любовь — это чувство, которое приходит само по себе. Я не могу заставить себя полюбить.
— А вы и не заставляйте себя. Позвольте любви охватить вас. Но для этого вам нужно настроиться на определенное расположение духа, вспомнить, какие вы испытывали ощущения на вершине, и постараться испытать их вновь.
Я посмотрел на дерево и попытался вызвать в памяти ощущение, испытанное на горе. Через какое-то время меня охватило восхищение формами прекрасного дерева. Мое восхищение росло, пока я действительно не ощутил чувство любви. Точно такое же чувство — оно сохранилось в памяти — я испытывал к матери, когда был ребенком, и к ни на кого не похожей девочке, которой я был увлечен в юношеские годы. И несмотря на то, что я смотрел на дерево, эта особенная любовь ощущалась как некий всеобъемлющий фон. Я был влюблен во все сущее.
Священник немного отодвинулся и пристально вгляделся в меня.
— Замечательно, — проговорил он. — Вы получаете энергию.
Я обратил внимание, что он несколько сместил фокус зрения.
— Откуда вы знаете? — удивился я.
— Потому что вижу, как растет ваше энергетическое поле.
Закрыв глаза, я попытался испытать ощущения той же силы, как и те, как и тогда на вершине, но на этот раз у меня ничего не вышло. Природа моего ощущения была та же, но по интенсивности не такая, как прежде. Эта неудача заставила меня разувериться в своих возможностях.
— Что случилось? — спросил священник. — Уровень вашей энергии снизился.
— Не знаю, — ответил я. — Просто не получается испытать это с той же силой, что и прежде.
Молодой человек взглянул на меня сначала с любопытством, а потом с нетерпением:
— То, что произошло с вами на вершине, было вам даровано, это был прорыв, взгляд на новый путь. Теперь же нужно научиться испытывать подобное самому, понемногу, раз за разом.
Он отодвинулся еще чуть дальше и снова, не отрываясь, стал смотреть на меня:
— А теперь попробуйте еще раз.
Я закрыл глаза и постарался прочувствовать все еще глубже. В конце концов ощущение пришло вновь. Я попытался сохранить и понемногу усилить его. Свой взгляд я сосредоточил на дереве.
— Вот, очень хорошо, — неожиданно произнес священник. — Вы и получаете энергию, и отдаете ее дереву.
Я взглянул ему прямо в глаза:
— Отдаю ее дереву?
— Восхищаясь красотой и неповторимостью чего-либо, — стал объяснять он, — вы получаете энергию. А когда начинаете испытывать любовь, то можете посылать энергию обратно, стоит лишь захотеть.
Я еще долго сидел под деревом. И странное дело: чем больше я на нем сосредоточивался, чем большее восхищение испытывал от его форм и красок, тем большую любовь я, казалось, испытывал вообще. Я представлял, как моя энергия перетекает к дереву и наполняет его, но не мог видеть этого. Не меняя угол зрения, я заметил, что священник встал и собрался уходить.
— А как выглядит то, что я передаю дереву свою энергию? — обратился я к нему.
Он подробно объяснил, как это воспринимается, и я понят, что это похоже на явление, свидетелем которого я стал, когда наблюдал за Сарой, изливавшей свою энергию на филодендрон в Висьенте. Хотя у Сары это получалось, она, по всей видимости, понятия не имела, что необходимо испытывать любовь для того, чтобы произошло излияние энергии. Должно быть, она приходила в это состояние настолько естественно, что даже не замечала этого.
Священник направился в сторону двора и исчез из моего поля зрения. Я же оставался в уединении, пока не стемнело.
Когда я вошел в дом, мне вежливо кивнули двое священников. В гостиной горело несколько масляных ламп, мирно гудящий огонь разгонял вечернюю прохладу. Пахло овощным супом. На столе стояли керамическая посудина, тарелка с четырьмя ломтями хлеба и лежало несколько ложек.
Один из священников повернулся и ушел, даже не взглянув на меня, а другой, не поднимая глаз, кивнул в сторону большого чугунного котла, снятого с огня. Котел был накрыт крышкой, из-под которой торчала какая-то ручка. Не успел я бросить взгляд на котел, как священник спросил:
— Нужно ли вам еще что-нибудь?
— Думаю, что нет, — ответил я. — Благодарю вас.
Он кивнул и тоже вышел из дома, оставив меня одного. Я поднял крышку котла и обнаружил там картофельный суп. От него очень вкусно пахло чем-то пряным. Я налил в тарелку несколько полных черпаков и сел за стол, потом вытащил из кармана ту часть Манускрипта, которую передал мне Санчес, и положил рядом с тарелкой, намереваясь почитать. Однако суп оказался таким вкусным, что я полностью сосредоточился на еде. Закончив трапезу, я сложил посуду в широкий таз и как зачарованный долго смотрел на огонь, пока он не стал гаснуть. Тогда я увернул лампы и пошел спать.
На следующее утро я проснулся на рассвете, чувствуя, что снова полон сил. За окном по двору стелилась утренняя дымка. Я разгреб угли, подложил несколько поленьев и стал раздувать огонь, пока он не принялся. Я собрался было поискать в кухне съестного, но услышал, что подъехал грузовичок Санчеса.
Я вышел на улицу, и в это время падре как раз вышел из-за церкви, держа в одной руке рюкзак, а в другой — несколько свертков.
— Есть новости, — сообщил он и сделал мне знак следовать за ним обратно в дом.
Появилось несколько священнослужителей, которые принесли горячие кукурузные лепешки, овсяную кашу и сушеные фрукты. Санчес поздоровался со всеми и сел со мной за стол. Священники незаметно ушли.
— Я был на встрече с представителями Южного совета церквей, — сообщил он. — Мы собрались, чтобы поговорить о Манускрипте. Предметом обсуждения были агрессивные действия властей. Это была первая подобная открытая встреча целой группы священников в защиту этого свидетельства, и едва мы начали дискуссию, как появился представитель властей и потребовал, чтобы ему разрешили присутствовать.
Он замолчал, положил себе на тарелку еды и съел несколько ложек, тщательно пережевывая.
— Этот представитель, — продолжал падре, — заверил нас, что единственная цель властей — оградить Манускрипт от посягательств извне. Он поставил нас в известность, что на все списки, имеющиеся у граждан Перу, должно быть разрешение. Он сказал, что понимает нашу озабоченность, однако предложил подчиниться этому законоположению и сдать наши списки, пообещав, что власти немедленно выдадут нам дубликаты.
— И вы сдали их? — спросил я.
— Конечно нет.
Несколько минут мы молча ели. Я старался тщательно пережевывать, чтобы по- настоящему насладиться вкусом.
— Мы спросили о применении силы в Кула, — продолжал Санчес, — и представитель сказал, что это была необходимая мера, направленная против человека по имени Дженсен, что в его группе были иностранные агенты и что они были вооружены. По его словам, они собирались найти и похитить еще не обнаруженную часть Манускрипта, чтобы вывезти ее из Перу, поэтому властям ничего не оставалось, как только арестовать их. Ни о вас, ни о ваших друзьях упомянуто не было.
— И вы поверили этому представителю властей?
— Нет. После того как он ушел, мы продолжили нашу встречу. Согласились на том, что будем вести политику мирного сопротивления. Будем по-прежнему делать списки и осторожно распространять их.
— А позволят ли вам это предстоятели вашей церкви? — спросил я.
— Мы не знаем, — сказал Санчес. — Иерархи Церкви относились к Манускрипту неодобрительно, но до сего времени не пытались серьезно разобраться, кто им занимается. Больше всего нас беспокоит один кардинал, резиденция которого находится дальше на север.