— Когда? — взволнованно спросил я.
— Уил проезжал здесь несколько дней назад, — сказал падре Карл. — Я знаком с ним уже год, и он заехал, чтобы доставить мне кое-какую информацию. По его словам, он якобы знает, кто стоит за действиями властей, направленными против Манускрипта.
— И кто же это?
— Кардинал Себастьян, — вставил Санчес. — А что он предпринимает?
— По всей видимости, он использует свое влияние в правительстве для того, чтобы усилить давление на сторонников Манускрипта с помощью военных. Он всегда предпочитал действовать исподтишка через правительство, а не нагнетать раскол внутри Церкви. Теперь он активизировал свои действия по отношению к древней рукописи. К сожалению, может быть, они уже принесли результаты.
— Что вы хотите сказать?
— За исключением нескольких священников Северного совета Церквей и нескольких людей вроде Хулии и Уила, похоже, ни у кого не осталось списков Манускрипта.
— А ученые в Висьенте?
Священники на миг умолкли, а потом падре Карл проговорил:
— Уил сообщил, что усадьба закрыта властями. Ученые арестованы, а данные их исследований конфискованы.
— Неужели научное сообщество потерпит это? — возмутился я.
— А что они могут сделать? — задумчиво произнес Санчес. — К тому же большинство ученых все равно не желали признавать эти исследования. Власти, скорее всего, попытаются убедить всех, что эти люди нарушили закон.
— Трудно поверить, что подобные действия сойдут властям с рук.
— По всей видимости, так оно и есть, — сказал падре Карл. — Для проверки я заезжал в несколько мест, и везде рассказывают то же самое. Хотя это и держится в тайне, власти предпринимают все более решительные меры против Манускрипта.
— Что же будет дальше, как вы считаете? — обратился я к моим собеседникам.
Падре Карл пожал плечами, а Санчес ответил:
— Не знаю. Это будет зависеть от того, что обнаружит Уил.
— Почему? — допытывался я.
— Похоже, он близок к тому, чтобы найти оставшуюся часть Манускрипта, Девятое откровение. Когда оно будет найдено, то, возможно, к нему будет проявлен такой интерес, что станет возможным вмешательство мировой общественности.
— А Уил говорил, куда собирается? — обратился я к падре Карлу.
— Он не мог сказать, куда именно, но упомянул, что интуиция ведет его на север, ближе к Гуатемала.
— Его ведет интуиция?
— Да, это станет понятно, когда вы уясните для себя, кто вы такой, и перейдете к Седьмому откровению.
На лицах обоих священников было выражение удивительной безмятежности.
— Как вы можете оставаться такими спокойными? — поразился я. — А если они ворвутся сюда и арестуют нас всех?
Они по-прежнему терпеливо взирали на меня, а потом заговорил падре Санчес:
— Не путайте спокойствие с беспечностью. Мир на наших лицах указывает, насколько мы приобщены к энергии. Мы сохраняем эту связь потому, что это лучшее, что мы можем сделать, вне зависимости от обстоятельств. Это понятно?
— Да, конечно, — проговорил я. — Дело в том, что мне трудно сохранять эту приобщенность самому.
Священники улыбнулись.
— Будет легче, когда выясните, кто вы такой.
Тут падре Санчес встал и, заявив, что идет мыть посуду, удалился.
Я взглянул на падре Карла:
— Хорошо. Так с чего же начать, чтобы выяснить, кто я такой?
— Падре Санчес утверждает, что вы уже уяснили для себя ролевые установки своих родителей.
— Верно. Они оба были «следователями»— отсюда и моя замкнутость.
— Хорошо, теперь вы должны отрешиться от происходившей в вашей семье борьбы за энергию и отыскать настоящую причину вашего появления в этой семье.
Я взглянул на него в недоумении.
— В процессе обретения своей действительной духовной сути необходимо, кроме всего прочего, обозреть всю свою жизнь как единое повествование и попытаться выяснить ее более возвышенное назначение. Начните с того, что задайте себе вопрос: «Почему я родился именно в этой семье?»
— Не знаю, — признался я.
— Ваш отец — «следователь». А что еще он собой представляет?
— Вы имеете в виду, за что он ратует?
— Да.
На какой-то миг я задумался, а потом ответил:
— Отец искренне верит, что нужно жить в свое удовольствие, жить честно, но использовать все возможности, предоставляемые жизнью. Понимаете, жить полной мерой.
— И ему это удается?
— До какой-то степени — да, однако полоса неудач у него почему-то всегда наступает, когда он близок к тому, чтобы пожить припеваючи.
Падре Кард насмешливо прищурился:
— Он считает, что жизнь дана для веселья и наслаждения, но осуществить это в полной мере ему не удалось?
— Да.
— А вы не задумывались — почему?
— Вообще-то нет. Я всегда считал, что ему не везет.
— Может быть, он еще не пришел к тому, как это нужно делать?
— Может быть, и так.
— Ну а ваша мать?
— Ее уже нет в живых.
— А вы можете сказать, чем жила она?
— Мама жила своей верой. Она считала, что нужно жить по-христиански.
— И в чем это выражалось?
— Она верила, что нужно служить обществу и жить по Божьим законам.
— И она следовала законам Господа?
— Она соблюдала их в точности, по крайней мере так, как учила ее Церковь.
— А ей удавалось убедить отца поступать так же?
— Вообще-то нет, — рассмеялся я. — Мать хотела, чтобы он каждую неделю ходил в церковь и принимал участие в жизни городка, где мы жили. Но, как я уже сказал, он был слишком вольнолюбив для этого.
— Ну а с чем при этом остались вы?
— Никогда над этим не задумывался, — признался я, взглянув на него.
— А разве они оба не хотели, чтобы вы были привержены их идеалам? Не поэтому ли они мучали вас расспросами: чтобы увериться — не склоняетесь ли вы к жизненным ценностям другого? Разве они не хотели, чтобы вы почитали лучшим образ жизни каждого из них?
— Да, вы правы.
— Как же вы на это реагировали?
— Наверное, я просто старался не принимать сторону ни того, ни другого.
— Значит, они оба наставляли вас, чтобы вы соответствовали их представлениям, а вы, не имея возможности угодить обоим, уходили в себя?
— Примерно так, — подтвердил я.
— Что случилось с вашей матерью?
— У нее развилась болезнь Паркинсона, она долго болела, а потом умерла.
— Она оставалась верна своим убеждениям?
— Абсолютно. Она не изменила своим идеалам во время болезни.
— Так какое же она вам оставила «значение»?
— Что-что?
— Вы хотите выяснить, какое значение имела для вас ее жизнь, причину того, почему вы родились именно у нее, и что вам суждено было узнать. Жизнь каждого — осознает он это или нет — наглядно иллюстрирует, как, по его или ее мнению, должен жить человек. Вы должны попытаться понять, чему вас научила она и, в то же время, что в ее жизни могло бы быть лучше. То, что вы захотели бы изменить в жизни матери, является частью того, над чем вы сейчас работаете сами.
— Почему только частью?
— Потому что другой частью является то. что вы изменили бы в жизни отца.
Я так ничего и не понял.
Он положил мне руку на плечо:
— Мы не только физическое творение своих родителей, но и их духовное творение. Вы родились у конкретных матери и отца, и жизнь каждого из них оказала на вас неизгладимое воздействие. Для того чтобы выяснить, кто вы на самом деле, вам необходимо предположить, что ваше действительное «я» начиналось где- то между истинами отца и матери. Вы родились у них, чтобы вывести на более высокий уровень то, за что ратовали они. Ваш путь в том, чтобы обрести истину, которая представляет собой сочетание устремлений этих двух людей, но на более высоком уровне.
Я кивнул.
— Так как же вы определили бы то, чему научили вас родители?
— Не могу сказать наверное.
— А что думаете по этому поводу?
— Отец считает, что жизнь дана, чтобы прожить ее во всей полноте, чтобы наслаждаться тем, что ты есть, и он пытался добиться этого. Мать больше верила в жертвенность и посвящение себя службе ближнему, забывая при этом о себе. Она считала, что это как раз и заповедано в Писании.
— А вы, что вы думаете об этом?
— Честно говоря, не знаю.
— Уходите от ответа, — засмеялся падре Карл.
— Мне кажется, что я не знаю.
— А если бы вам пришлось выбирать из двух?
Я помолчал, искренне пытаясь думать, и тут неожиданно в голову пришел ответ.
— Они оба правы, — сказал я, — и не правы.
Его глаза просияли:
— Как это?
— Я не совсем уверен, как именно. Но считаю, что верный жизненный путь должен включать оба этих взгляда.
— Для вас, — проговорил падре Карл, — вопрос заключается в том — «как»? Как человеку прожить жизнь, в которой присутствуют обе эти точки зрения? От матери вы получили знание того, что жизнь — это духовность. От отца познали, что жизнь в том, чтобы расти в своих глазах, в развлечениях, приключениях.
— Значит, моя жизнь, — перебил я, — состоит в сочетании этих двух подходов?
— Да, для вас все дело в духовности. Вся ваша жизнь будет посвящена тому, чтобы обрести такую духовность, благодаря которой вы выросли бы в своих глазах. Эту задачу оказались не в состоянии решить ваши родители и оставили ее вам. Вот вопрос вашей эволюции, предмет ваших исканий на время, отпущенное вам в жизни.
Эта мысль заставила меня погрузиться в задумчивость. Падре Карл говорил еще о чем-то, но я был не в состоянии сосредоточиться на его словах. Да и угасавший огонь в камине действовал убаюкивающе. Я понял, что устал.
Падре Карл выпрямился в кресле:
— Думаю, на сегодня вам уже не хватит энергии. Но позвольте на прощание высказать одну мысль. Вы можете ложиться спать и больше не думать о том, что мы обсуждали. Можете возвратиться к своей прежней ролевой установке или, наоборот, проснувшись завтра утром, придерживаться нового представления о том, кто вы есть. Если вы выберете последнее, у вас появится возможность сделать следующий шаг в этом направлении и пристально вглядеться во все остальное, что происходило с вами с самого рождения. Если вы охватите взглядом всю жизнь как единое повествование, с рождения до настоящего момента, то поймете, что все это время вы пытались ответить на этот вопрос. Вы осознаете, как получилось, что вы оказались здесь, в Перу, и что вам следует делать дальше.