— Марьяш, ты проснулась? — подняла голову Тишка.
— Да, и уже прогулялась, — шепотом ответила ей.
— А что такая расстроенная? — Подруга села и взлохматила и без того лохматые волосы.
— Ромаш предложил выйти за него замуж, — ответила я со вздохом.
— А ты?
— А я отказала.
— Ой дура! — Тишка вцепилась в волосы. — Марьяша, ты зачем это сделала? Ой дура безголовая!
— Почему сразу дура-то?
Я ведь и обидеться могу. Насупилась, отвернулась от подруги.
— А потому, что слепому видно, как ты в Ромашку влюблена, — подняла голову Любима.
— А вот и неправда! — сразу откликнулся дух противоречия.
— Правда, правда. — Любима снова легла, но повернулась к нам, чтобы всех видеть. — Просто ты замужества боишься. Вот как наш Слав. Говорит, мы от него невест отваживаем, а сам, как девчонка понравится, сразу краснеет, белеет, двух слов связать не может.
Это правда, Слав по-прежнему боится девушек до одури, и с Тихвиной разговаривает, только глядя в пол.
— Вот видно же — люба ему Тихвина, — продолжала разглагольствовать Любима. — А он что? Ни «ме», ни «му», ничего не пойму. Вот попробуй, жени его.
— Со Славом мы сами разберемся, — бойко ответила Тишка. — А с Марьяной что делать?
— А что с ней сделаешь? Уже отказала ведь. Нет бы подумать до столицы и потом определиться с ответом. Но поздно уже, поздно. Так что, Марьяша, проворонила ты свое счастье. Ромаш — парень видный. К тому же княжич, наследник не последнего человека в Альбертине. Да и нравится он тебе, не отрицай.
А я и не отрицала, но всегда казалось, что любовь — это когда ни есть, ни спать, ни думать ни о ком не можешь, кроме него. А с Ромашкой мы прекрасно ели, сладко спали. Думать и вовсе было некогда. Может, чего-то я не понимаю в любви?
— Ты не расстраивайся, — сразу заметила Тишка. — Все наладится. Если любите, помиритесь.
— Мы и не ссорились, — покачала я головой. — Просто…
И снова вздохнула. Но я действительно не собиралась выходить замуж и не хотела, чтобы Ромашка зря надеялся. Но он ведь не сказал ни слова о любви. О том, что ко мне чувствует. Может, все дело в этом? Но что сделано, то сделано.
Из комнаты было неловко даже выходить, но подруги не желали слушать моих возражений и потащили к парням, чтобы наметить дальнейшие действия. В соседней комнате атмосфера царила еще более угрюмая. Ромаш стоял у окна и смотрел на улицу. Слав и Итен занимались… А ничем они не занимались, сидели и таращились в стены. Пикси не было видно. И только наш новый знакомый казался бодрым и полным жизни.
— А что это вы приуныли? — как раз говорил он, когда мы вошли в комнату. — Хотите, спою вам древнюю балладу о любви?
— Язык вырву, — сурово пообещал Ромашка, а я вздрогнула. И как мне с ним быть?
— А может, дамам понравится, — не унимался сказочник.
Ромашка обернулся, посмотрел на нас — и снова отвернулся.
— Дамы не желают песен, — вмешалась Тишка. — Мальчики, давайте обедать, а потом поедем дальше, пока спадает жара.
— Надо бы припасы пополнить, — ответил Слав, таращась куда-то в пол.
— Вот этим мы с тобой и займемся, — «порадовала» его Тихвина. — Мальчики, а вы пока разведайте дальнейшую дорогу и поинтересуйтесь, не видели ли в этих краях нашего… друга Берта. Мало ли?
— Не вижу смысла, — фыркнул Ромашка, а у меня кольнуло сердце.
— Тогда мы пойдем поспрашиваем с Любимой, — сказала я.
— Я с вами, — тут же присоединился Итен. — А Ромаш пусть присмотрит за пикси, иначе будет слишком много внимания.
— Кстати, а где Бон? — Я огляделась по сторонам.
— Да вон он, спит на подоконнике, — указал Слав.
Бон действительно дремал в какой-то коробке, застеленной платком. И, видимо, видел сладкие сны, потому что улыбался во весь рот.
— Идем, — потянула я Любиму, так как дольше оставаться в компании Ромашки просто не могла. Горечь — вот что я испытывала. Беспросветную горечь. Кажется, оставшиеся дни пути будут очень тяжелыми.
Мы вышли из гостиного дома, и Любима тут же вцепилась в мой локоть, а Итен шагал далеко позади, не желая мешать девичьим тайнам.
— Вот видишь, что ты наделала, — зашипела она.
— А что наделала? Всего лишь сказала правду: я действительно не хочу замуж.
— И теперь в наших рядах разлад. Ладно, боги с тобой, Марьяна. Идем, прогуляемся по местным магазинчикам.
— Постой, мы ведь собирались поспрашивать об Альберте.
— И как ты собираешься это делать? — рассмеялась Любима. — «Позвольте, у вас княжич не проезжал»? Вот так? Ты сама-то жениха в лицо помнишь?
— Бывшего, — поправила я.
— Пока еще нет. Вот как откажется от помолвки, так бывшим и станет. А пока он настоящий.
— Тогда зачем мы ушли?
— Чтобы Ромашка успокоился, — как ребенку, втолковывала Любима. — Давай купим печенья или пряников, наши парни мигом и подобреют.
И потащила меня к длинным торговым рядам, на которых можно найти все, что угодно. Итен с видом мученика присоединился к нам, а Любиму уже было не остановить. Она размахивала руками, разглядывала товары, выбрала себе серьги и кольца, а затем накупила орехов в шоколаде и заморских пряников, сгрузила пакеты в руки Итену и потащила нас обратно. Мы уже уходили из торговых рядов, когда я заметила булавку — обычную мужскую булавку, которой закалывают воротник, но она была украшена золотистой ромашкой.
— Подождите, я сейчас, — крикнула друзьям и подбежала к лавочке.
Торговец, приятный мужчина лет сорока, заулыбался при виде меня, чуя потенциальную покупательницу.
— Чем могу угодить прекрасной госпоже? — спросил он с легким акцентом.
— Сколько стоит вот эта булавка? — указала на ромашку.
— Десять медяшек. Булавка позолоченная, так что недешево, милая.
— Давайте, — вздохнула я, потому что предстояло отдать половину своего запаса. Деньги перекочевали к торговцу, булавка — в мою ладонь, а Итен и Любима посмеивались в сторонке. Похоже, эти двое хорошо поладили, а мне оставалось изводить себя тяжелыми мыслями.
— Идем, — сказала я им, обогнала друзей и почти прибежала в гостиный дом раньше них.
Удивительно, но наши спутники оказались на месте: проходя мимо комнаты парней, я слышала голоса Тишки, Слава и Ромашки. О чем они говорили, было не разобрать. Потом примешался голос Данелия и писк Бона. Точно, полный сбор. А меня в комнате ждал только кувшин. Я приколола булавку под воротничок своего платья, чтобы не было видно, села на кровать и закрыла лицо руками.
— Стоит ли грустить, прекрасная Марьяна? — Али опустился передо мной на колени и осторожно убрал руки от лица.
— Стоит, — вздохнула я. — Ромаш…
— Я слышал этот печальный рассказ, но, в отличие от подруг, считаю, что ты поступила правильно. Ромашка — перекати-поле. Сегодня здесь, завтра там. Он не привык сидеть на месте, а тебе скоро захочется иметь свой угол, спокойно работать над новыми зельями. Тем более он некромант, а некроманты притягивают темную энергию.
— Не в этом дело, — сказала я. — А в том, что я боюсь, Али. А вдруг у нас ничего не получится? А вдруг я люблю его недостаточно сильно? Точнее, что такое любовь? Какая она бывает? И как назвать то, что я чувствую к Ромашке?
— Любовь бывает разной, — улыбнулся мой собеседник. — И раз ты плачешь, значит, любишь. Но на самом деле не о чем грустить. Впереди у вас долгий путь. И на нем будет много разных вех, главное, не доиграйтесь до кувшина.
— Ты говорил, что попал в кувшин из-за любви, Али.
— Да, — кивнул он. — Я очень любил девушку, но ее родители происходили из древнего и знатного рода, а я не отличался знатностью, зато был сильным волшебником. Я похитил Наари и увез далеко-далеко, но и там нас нашли. Ее и нашего сына увезли, а меня заточили в кувшин, так как знали: иначе я верну жену и убью тех, кто нас разлучил. Поэтому я знаю, что такое любовь, Марьяна. И желаю, чтобы ты была счастлива.
Али подернулся дымкой и исчез, а я осталась. Как грустно… Но мы с Ромашкой хотя бы рядом, и у меня есть время разобраться в своих чувствах. Главное, чтобы не было поздно.
ГЛАВА 24
— А сейчас я исполню для вас балладу, написанную совсем недавно, — угрожал Данелий.
— Не надо! — взвыли мы слаженно.
Оказалось, фантазия Дана воистину неистощима, а еще он обладает звучным сильным голосом и может петь часами напролет. За последние два часа мы выслушали историю любви князя Альберта Третьего и его супруги Феодоры, затем фривольные куплеты о супружеской неверности, балладу о битвах последней войны, стихотворение о мертвой деревне, которое тоже грозило со временем превратиться в балладу, так что еще одну историю я бы просто не пережила!
— Между прочим, она очень интересная, — обиделся сказочник, — и посвящается Марьяне. Так как, Марьяна, исполнить?
— Давай в другой раз?
— Как прикажешь, как прикажешь.
Несмотря на вокальные пытки, Дан быстро влился в нашу компанию. Бон ехал у него на плече, Итен и Слав поглядывали на нового спутника вполне дружелюбно, а девушки — заинтересованно, и только Ромашка хмурился. Я так и не отдала ему свой подарок. Почему-то было стыдно и хотелось оправдаться, хоть я и не считала, что отказ делает меня виноватой. Тем не менее Ромаш ехал рядом со мной, и я чувствовала себя в безопасности.
Вокруг давно уже стемнело, и дневной зной уступил место ночной прохладе. Даже хотелось достать из сумки накидку, но я решила потерпеть до привала. Мы должны были остановиться около полуночи. Я ждала этого и боялась одновременно, потому что можно не разговаривать в пути, но на привале глупо сидеть и молчать.
Однако время привала неминуемо настало. Мы решили остановиться на час, легко перекусить, и затем снова двинуться в путь. Итен и Ромаш быстро обустроили место для отдыха, Бон летал над их головами, и только Али оставался скрытым от чужих глаз. Слав же тихонько сидел рядом с Тишкой и бросал на нее влюбленные взгляды, а подруга цвела, как майская роза, и едва ли не пела. Любовь…