яло то, что когда-то было деревом, а теперь сгорело, обуглилось, беспомощно тянуло черные ветви к тучам в напрасной попытке выцарапать из-за них жизнь и солнце.
Впереди была река. Вернее, Саша не знала точно, что это было. Русло, наполненное пламенем: огонь струился и тек, алые и белые завитки переваливались друг через друга, сплетались, взмывали вверх и падали обратно, сливаясь с огненной полосой. Она текла от края до края мира, и от нее поднималась такая непереносимая вонь, что на какой-то миг Саша подумала, что никогда больше не сможет дышать.
Она переступила с ноги на ногу – под подошвами кроссовок захрустели серые стебельки мертвой травы – и заметила некое подобие моста через огненную реку, сложенное из черных обгорелых бревен. Наверно, на него пошли вырубленные собратья мертвого дуба за ее спиной. Саша поежилась, понимая, что никогда не сможет пересечь эту реку – и что у нее нет другого выхода. Она должна пойти через мост, если хочет вернуться домой.
– Дай мне что-нибудь, – услышала она ласковый женский голос, который выплыл сквозь треск и рев пламени и окутал незримыми мягкими руками. – Если хочешь пройти, ты должна дать мне что-нибудь.
В тот же миг Сашу рвануло назад. Гарь и дым вышибло из ее легких, волна ледяного воздуха, которая обрушилась на нее, была настолько свежей и живой, что несколько минут Саша могла только растворяться в этой свежести. Уже потом она опомнилась и поняла, что лежит на полу, что упырь встревоженно хлопает ее по щекам, а его лицо Ивана Царевича из провинциального ТЮЗа скомкано удивлением и страхом.
– Ты что? – Павля еще раз хлопнул ее по щеке.
Саша перехватила его за запястье и, глядя в глаза, пообещала:
– Еще раз так сделаешь – вырву руку.
Конечно, она ничего никому не вырвала бы – но сейчас ее охватила злость и придала сил и дерзости. Павля вздохнул, уселся прямо на пол и устало провел ладонями по лицу.
– Как ты это сделала? – спросил он. – Ты ведь не умеешь использовать магию.
Саша не успела ответить: в комнату ворвался Кирилл Петрович в привычном защитном костюме и маске, но Саша все равно видела, что он потрясен до глубины души. Кажется, у него дрожали руки – она не всматривалась.
– Что ты видела? – спросил он, присев рядом с Сашей на корточки, и в его глазах расплескалась настолько густая злая тьма, что Саша поняла: не стоит сопротивляться.
– Огненную реку, – ответила Саша. – Тьму. Мост и дерево.
Почему-то теперь, когда она вернулась, это место казалось ей знакомым, словно Саша уже была там или читала об этом обгорелом дереве, реке, черном мосту через нее.
Павля помог ей подняться; Кирилл Петрович тоже выпрямился и произнес так, словно говорил сам с собой:
– Нет, конечно, смерть на нее повлияла, но чтобы вот так, настолько глубоко… Даже странно.
– Чья смерть? – спросила Саша. – Семенихина?
Кирилл Петрович посмотрел на нее, и Саша готова была поклясться, что видит в его взгляде сочувствие.
– Вы ведь не напрасно столько времени провели вместе с Денисом Шнайдером, Сашенька, – ответил он. – Павля мог вас посадить в машину возле Мальцево и привезти сюда без заезда в Тулу и всех этих ваших приключений.
Мог бы, конечно. Денис подозревал, что стал участником эксперимента, когда Сашу у него не забрали в первый же день. Сейчас, вспоминая Дениса, его белые волосы, портупею с золотыми гвоздями, Саша чувствовала, как по душе прокатывается отчаяние.
– Радиацию знаешь? – осведомился Павля. Сквозь удивление снова стало проступать его привычное ерничанье. – Вот он что-то вроде источника радиации: тебя подержали рядом с ним, чтобы ты облучилась и смогла работать как надо.
– Передержали, я так понимаю, – бросила Саша.
Кирилл Петрович усмехнулся из-под маски.
– Вам нужно научиться себя контролировать, Сашенька, – посоветовал он, и Саша свирепо подумала: «Еще раз назовет меня Сашенькой – сломаю ему нос». Ей хотелось драться – выплеснуть из себя гнев и страх. – Иначе чужая магия так и будет вас выбрасывать к Смородине. А вам нечего ей отдать, и в итоге вы там просто сгорите. Ваша душа сгорит – а тело останется тут, будет гнить овощем всю отведенную вам жизнь, еще лет шестьдесят. Ужасная участь, я считаю.
Саша невольно поежилась. Вот, значит, куда ее выбросило – к былинной реке Смородине. Вот почему там так воняло – на лекциях по древнерусской литературе им рассказывали, что название реки, которая разделяла мир живых и мертвых, пошло не от ягоды, а от смрада. Помнится, Майя Скворцова, приятельница Саши, тогда даже ахнула от удивления.
Харону давали две монетки в плату за перевоз. В реку Смородину тоже надо было бросить что-то ценное, тогда она позволила бы пройти по Калинову мосту. Саше захотелось заорать во всю глотку. Бред, это просто какой-то невыносимый бред: былинные огненные реки, Калиновы мосты и она, студентка филологического факультета, которая все это видела своими глазами.
«Я уже не студентка», – напомнила себе Саша и решительно сказала:
– Хорошо. Учите, как этим управлять.
– Я честно тебе скажу: всегда считал, что магия и всякое волшебство – это поповские проделки. Дурят голову трудовому народу своими фокусами, а народ и рад: разинет рот да и несет денежки, не спотыкается. Ну вот, допустим, икона плачет почему? Потому что там в доске дырочки проделаны, а с другой стороны лежит кусок масла. Свечи горят, масло тает, слезы текут. И денежки сыплются, за этим дело не станет. У нас народ дуркою богат, видит чудеса, так вопросов не задает.
Тренировочный зал располагался на третьем этаже комплекса и был похож на обычный танцевальный класс. В четвертом, главном, корпусе университета была студия бальных танцев с таким же сверкающим паркетом, зеркалами и станками. В открытые окна была видна летняя березовая роща – дымящаяся нежная зелень, солнечный свет, расплескавшийся по стволам, прозрачная тишина.
– Вот Петр Великий быстро с этим волшебством разобрался. Уважаю.
Пройдя к станку, Павля сделал несколько махов ногой, изображая танцора, а потом потянулся, повел головой, словно разминаясь, и продолжил:
– Никаких больше масляных слезок, никакого обмана. Представь, как я удивился, когда оказалось, что все это не сказки и не обман. Пускай не в нашем с тобой мире, но все же.
– Значит, ты из моего мира, – сказала Саша.
Павля кивнул. На какой-то миг из крикливого шута он вдруг сделался почти трагическим, словно вспомнил что-то очень важное, потерянное навсегда.
– Да, сам поражаюсь. Наверно, какая-то магия в нем все-таки осталась. Не в людях, а в природе, может быть. Или в правилах, – предположил он, задумчиво посмотрел в окно и негромким, каким-то надтреснутым голосом произнес: – Меня сначала очень долго били. Потом размозжили голову камнем. Бросили подыхать в какой-то канаве, а потом просто сором и ветками закидали. Ты же умная девочка, в университете учишься – как там получается, я заложный покойник?
Саша кивнула, чувствуя, как у нее немеют губы. Павля умер в ее мире и поднялся в новом. Наверно, если написать об этом роман, он побьет все рекорды продаж.
– Из них как раз и выходят упыри.
Павля усмехнулся.
– В общем, кругом чудеса и ни дня без приключений, – сказал он и, обернувшись к Саше, добавил: – Ладно, давай заниматься. А то снова улетишь к Смородине, а тебе ей и дать нечего.
– Кто такой все-таки Денис? – спросила Саша. Задумчивая строгость окончательно покинула Павлю, он сложил белесые брови домиком, воззрился на Сашу с умильным выражением лица и указал в центр зала: встань там.
– Ты у меня умная девочка, говорю же. Давай сама ответь на свой вопрос. Кто управляет смертью? Кто сам мертв до дна? Чья смерть в игле… ну, в его конкретном случае – в гвоздях?
Саша едва не споткнулась. Остановилась, удивленно уставилась на упыря. Смерть в игле? Нет, не может этого быть. Кощей Бессмертный всегда был уродливым стариком, который…
Она растерянно уставилась на Павлю. Денис ведь мог принять любой облик – не такой пугающий, как в сказках и былинах, раз уж он живет среди людей.
– Быть того не может, – прошептала Саша. – Врешь ты все, тут ничего не совпадает.
Павля ослепительно улыбнулся.
– Что именно не совпадает? Ну да, с точки зрения милых барышень, Денисик вполне себе трагический красавчик, а не старый хрен. Но ты смотри глубже. Жадная дрянь, которой в радость присвоить что-нибудь. Такую вот милую барышню, невероятную редкость. Над златом чахнет – аж при себе носит, расстаться не может. Вечный голод – в том числе и до барышень, – но человеческую еду он есть не может. Мертвецы еду живых не едят. Он тебя как? – спросил Павля и постучал одним указательным пальцем по другому. – Не того-этого?
Тело сработало само: Саша молниеносным движением бросилась к упырю и закатила ему такую оплеуху, что Павля не удержался на ногах – споткнулся, запрыгал на одном месте, пытаясь найти опору, и, неловко взмахнув руками, упал на колено. Саша оттолкнула его ногой и прошипела сквозь зубы:
– Заткнись, гад.
Упырь вскинул руки примирительным жестом.
– Все, молчу! Молчу! Знал бы, что у вас такая любовь, сразу бы молчал. – Он поднялся и, на всякий случай сделав несколько шагов от Саши, добавил: – Его гвозди – это и есть игла, непобедимая и легендарная. И заодно ошейник, который не позволяет ему наворотить дел.
– А если их вырвать? Все до одного? – спросила Саша, вспомнив тот легкий хлопок, с каким гвоздь вылетал из портупеи. Вспомнилась черная тьма, подсвеченная отблесками пламени, которая навалилась на нее, сминая и присваивая, – и вспомнилась Зоя, которая выстрелила, и Денис рухнул на пол, снова становясь собой.
– Нет таких, у кого хватит сил, – вздохнул Павля. Было видно, что это его по-настоящему огорчает. – Иначе с ним давно бы уже разобрались. Раньше Кощеев было много, теперь вот он один.
– Истребили?
– На наше счастье. Ладно, что-то мы с тобой заболтались, давай к делу. Встань ровно, ноги на ширине плеч, руки опусти.