Яра очнулась ночью. Вокруг было темно и тепло. И если первое было вполне объяснимо, то второе – непонятно и тревожно. Девочка тихо, стараясь не шуметь, стянула с себя одеяло и, шлепая босыми пятками по полу, поспешила к задернутому шторой окну. Лунный свет с трудом пробивался через тяжелую занавеску, и Яре пришлось приложить усилия, чтобы хоть немного сместить край.
Она с недоумением оглядела себя, чистую – даже под ногтями не было ставшей привычной грязи, в новой ночной рубашке своего размера, с расчесанными и ровно подстриженными волосами. Яра развернулась к кровати и увидела два ряда одинаковых постелей, занятых девочками. По выбивающимся из-под одеяла рукавам, она поняла, что на них такие же рубашки.
«Приют», – пронеслась мысль в ее голове.
Яра не знала, радоваться ей или плакать: с одной стороны сбылись самые смелые мечты юного обитателя улиц, с другой – она не понимала, почему она здесь? Люди с городского дна, как никто иной, знали, что им дорога наверх, пусть даже в дома призрения, закрыта.
Стараясь никого не разбудить, девочка прокралась к выходу, аккуратно отворила створку и выбралась в коридор, притворила за собой дверь и…
– Спать, – зло крикнули ей прямо на ухо. Испугавшись, Яра попыталась отскочить и убежать, но обладательница неприятного скрипучего голоса, старуха лет семидесяти, крепко держала ее чуть выше локтя. – Хождение по коридорам в ночное время запрещено. Наказание – карцер, – надрывно вещала старуха, таща девочку за собой. – Я вас научу выполнять правила. Старая Гарлен вас всех научит, – приговаривала она.
Смотрительница дотащила ее до второй двери, на сей раз перегораживающей коридор, и, звеня ключами, принялась открывать.
– Что случилось? – ласково спросили с той стороны, и Яра, еще не видя обладательницу голоса, прониклась к ней симпатией. Увидев же ее, чуть не расплакалась, так ласково смотрела на нее эта незнакомка с большими добрыми глазами и теплыми ладонями, которые мигом легли на ее худенькие плечи. – Гарлен?
– Эта выбралась из спальни и хулиганила.
– Неправда, – воскликнула Яра, сжимая кулаки. – Вы врете.
– Тише. Сейчас мы пойдем, выпьем чаю, и ты мне расскажешь все, что тебя беспокоит. Ты же поэтому ушла из спальни?
– Да, – тихо признала Яра.
– Вот и славно. Гарлен, возвращайтесь на пост, – коротко распорядилась женщина и, не выпуская Яриной ладошки, повела ее куда-то.
Они пришли в светлый – под потолком летали холодные огоньки – кабинет. По его периметру располагались полки, уставленные разными мелкими и крупными, фарфоровыми и деревянными, грубыми и тонкой работы статуэтками.
– Можешь взять, что понравится, – позволила женщина, опускаясь в кресло. Яра села на стул напротив, жадно изучая со своего места коллекцию. – Меня зовут госпожа Арисия де Клее, – представилась она. – А тебя?
– Яра, – буркнула в ответ девочка. Процедуру представления она не любила. У всех была хотя бы фамилия, у нее же даже имя было чужое, просто другого не вспомнили, когда хотели как-то ее обозвать, чтобы выделить среди обитателей подвалов.
– Хорошее имя, – одобрила Арисия и улыбнулась. Яра чуть скривила уголки губ, все еще злясь.
– Почему я здесь? – подозрительно спросила девочка, пристально, совсем по-взрослому глядя на женщину.
– О тебе некому было позаботиться, – начала было объяснять женщина, но напоролась на злой взгляд девочки. – Хорошо, я не буду врать. Один человек попросил за тебя и оплатил содержание.
– Кто он? Зачем ему это? И… долго я могу оставаться здесь?
– Пока не вырастешь. На остальные вопросы, прости, ответить не имею права.
– Все равно спасибо.
– Не за что. Выбрала себе товарища? Забирай и носи его с собой.
Яра благодарно закивала и робко показала на медного дракончика тонкой работы. Де Клее сняла статуэтку и протянула девочке.
– Береги себя и его. Теперь ты не одна. Запомнишь? Вот и славно.
Приют стал для Яры новым домом. Пусть и не таким волшебным и величественным, как бывают дворцы, но своим. И уже это для девочки с улицы дорого стоило.
Она начала ходить в школу, в небольшое двухэтажное здание недалеко от приюта. Каждое утро их будили с рассветом, кормили и отправляли в дорогу. Недолгую, но захватывающую. И совсем не холодную. Ведь у всех обитателей приюта всегда была теплая одежда. Пускай с чужого плеча, пускай с заплатами, но теплая и своя: ее никто не отбирал, никто не портил. Здесь ценили свой труд и чужой. Ценили и берегли.
У Яры же была совсем новая шубка. Лисья, ярко-рыжего цвета, с пышным воротником, как у взрослых леди. Яре нравилось ходить в ней по городу, и в школу девочка шла с особенным удовольствием. Это уже там, она вновь станет безродной тупицей, не умеющей писать, но по дороге… По дороге она может немного помечтать.
Этот день выдался особенно счастливым для девочки. Она впервые написала диктант без ошибок. Для выходца с улиц – это была настоящая победа. А для одноклассников – еще один повод презрительно хмыкнуть. Но ее не волновали их ухмылки, их жирные и грубые, как ей казалось, лица. Она была по-настоящему, как бывает только в самые светлые моменты жизни, счастлива и рада всему, что ее окружало.
И она хотела немного продлить свою радость. Хоть на минутку больше почувствовать себя одной из них, из свободных и уверенных в завтрашнем дне. Одержимая этой жаждой, она не пошла короткой дорогой, предпочтя долгий, через самый центр, путь.
Городская площадь пустовала. Снегопад распугал всех прохожих, а бедняки попрятались по подвалам, не желая лишний раз показываться, нет, не страже, а зиме. С болью в сердце она оглядела знакомую до мелочей площадь, присела у места, где еще год назад продавал цветы, коснулась холодных камней.
– Эй, неча тут сидеть. Иди к своим, рыжая крыса, – недовольно гаркнула на нее старуха. Она подошла со спины и занесла над девочкой клюку, желая напугать.
Яра быстро поднялась на ноги и отступила назад.
– Простите. – Она потупилась. Старших она уважала еще с подвала. Там выживали только самые стойкие, прожженные интриганы. И если кто-то думал, что самые хитрые обитают при дворе, он просто не был на дне.
– Простите, простите, – начала передразнивать ее старуха. – Пришла и место занимает. Не твое и не сиди тут. Здесь вообще цветы продают. Не видишь! – И она ткнула палкой на замершую от мороза ромашку, скрытую от любопытных глаз в расщелине.
Бедное растение сжало листочки и отчаянно боролось за свою жизнь, но холод с каждым мгновением ослаблял ее порыв. Яре стало жалко растение, но еще больнее ей стало при виде горшка. Это был ее горшок. Самодельный, из веточек, связанных между собой.
Яра наклонилась, чтобы поднять его с земли, когда почувствовала боль в запястьях.
– Не твое – так не трожь. Плати, если так надо! – прикрикнула старуха и вновь занесла клюку.
– Это мои ромашки, – чуть не плача от боли ли в руках, или в сердце, воскликнула девочка.
– Твои? Нет, это мои ромашки. Я ими уже год торгую.
– А раньше они были моими! Я! Я их вырастила! Отдайте! – Яра заплакала.
– Твои? Так Ярка-цветочница ты? Живая ходишь? В лисе? – накинулась на нее старуха. – Ходишь-расхаживаешь, вся такая причесанная, красивая, в тепленьком, а знаешь, что с нами стало? Ангелочек ты наш, так вот кто Дилона страже сдал? И по чем ныне предательство? Не озвучишь? Сколько получила за смерть всего подвала?
– Я не… – Яра не знала, что ответить. Она не верила своим ушам, она не верила, что виновата именно она. Она же никого не предавала. Это ложь. Это не может быть правдой.
Девочка сжала в кармане маленького медного дракончика. Он помогал, когда ей было тяжело, помог и в этот раз.
– Вы лжете, – громко ответила девочка.
– Если я лгу, – старуха расплылась в беззубой улыбке, – сходи на место подвала. Глянь, что сталось с нашим убежищем. Знаешь, сколькие погибли той зимой? А скольких мы недосчитаемся этой?!
Яра не знала, что ответить. Она переводила взгляд с ромашки на старуху и не знала, где выход.
– Яра? – ее окликнула подруга. Слава всем богам, Кати тоже решила прогуляться.
– Мне пора, – быстро сказала девочка и, подхватив горшок с ромашкой, бросилась к переминавшейся с ноги на ноги Кати. Вслед ей понеслись проклятия.
– Зачем ты разговариваешь с отбросами? – удивилась Кати. Глянула на зажатый в руках собеседницы горшок и вздернула бровки: – Еще и пачкаешься. Эта ромашка, кому она нужна. Дай-ка? – Девочка вырвала из рук Яры горшок и, замахнувшись, бросила в старуху. – Нищим нищие цветы!
Горшок не долетел. Упал прежде на холодный камень и рассыпался, словно был из трухи. Проскакал всадник в форме стражи, и от растения оторвалась головка. Лепестки же и вовсе рассыпались по снегу.
– Идем уже, – дернула Яру за рукав девочка. – Не разговаривай с этими. Они никто. А ты можешь заразиться. Как думаешь, у мадам хватит средств, чтобы всех вылечить? Не рискуй!
Она дергала и дергала Яру, пока они не ушли с площади, а там… Там их подхватил поток таких же, как и они, выходцев из приюта. А Яра все никак не могла забыть ромашку. Последнюю, как она думала, из выращенных ею когда-то.
Обед прошел мимо нее. Все мысли девочки были устремлены в прошлое. Она раз за разом обдумывала слова старухи. Не верила и верила одновременно. А как не верить, если она одна оказалась в тепле и уюте. И за нее платят. Платят за ее еду, одежду и уход.
Девочка не смогла доесть – не было аппетита. Вместо этого она отправилась к директрисе.
Арисия де Клее – мадам, как ее называли воспитанники, – встретила ее с благодушием, присущим только тем, кто отчаянно бы хотел детей, но не смог их обрести. Мадам де Клее была истинной радетельницей приюта, и попасть именно сюда мечтал бы, пожалуй, каждый выходец со дна.
– Госпожа, я могу задать вам вопрос?
Яра переминалась на пороге.
– Разумеется, – спокойно ответила женщина. Она видела состояние девочки и понимала, что, если сейчас просто уйдет от проблемы, – что-то случится.