…Стемнело. Над башней взошла полная луна и обливала узников серебристым переливчатым светом. Было тепло, даже душно.
Порей тихо шептался с Любаром. Любар вздыхал, вспоминая чистую улыбку прекрасной Анаит. Что с ней? Жива ли? Под громкий храп Тростейна он произносил в мыслях слова любви и клялся, если обретёт свободу, отыскать её хоть на краю света.
Быстро и незаметно промелькнула ночь. Уже первые лучи солнца ворвались в сырую башню, скользя по мрачному серому камню стен, когда с заборола сбросили вниз свёрнутый в трубку пергамент.
Нурманы и русы столпились вокруг Гаральда, торопливо разворачивающего хрустящий в руках свиток.
– Это Спес! Я узнаю запах её духов! – вскричал обрадованный Тростейн.
28
Тревога и тоска снедали душу молодой Анаит, никак не могла она обрести покой. Стучало в отчаянии женское сердечко, чуялось ему: беда приключилась с милым. Иначе почему не кажет он глаз столько времени, пропал неизвестно куда? А может, он отыскал себе другую? Или обиделся, что она так быстро уехала, не простившись, усомнился в её любви?
Анаит послала слугу во дворец, в покои этериотов, но там грубо ответили, что никакого Любара давно здесь нет и никто о нём ничего знать не знает.
Наверное, решила Анаит, Любар уехал на Русь и забыл о ней. Из глаз девушки покатились слёзы, она заперлась в опочивальне, приказала мамке никого в дом не впускать, а Катаклону, если он придёт, сказать, что она больна и не может его видеть.
В угрюмой тягостной тишине потянулись долгие часы. За окнами цвели сады, стройные кипарисы всё так же тянули к небу свои острые, облачённые в изумруд копья-верхушки, раскидистые платаны шелестели густой листвой. Жаркое южное солнце заливало город своим ослепительным светом, а на душе у Анаит было сумрачно, хмурое осеннее ненастье царствовало в ней и никогда уже, думалось девушке, не сменится радостным светом новой надежды.
Сгустились вечерние сумерки, когда старая Нина осторожно постучала в дверь опочивальни.
– Что тебе?! – гневно сдвинула брови Анаит.
– Дочка, тебя ждёт внизу одна женщина. Она хочет передать что-то важное. Спустись к ней, дочка.
– Скажи, я больна. Не могу её принять, – Анаит устало поморщилась.
– Дочка, она очень просила. Такая нетерпеливая.
– Ну хорошо, – набросив на плечи лёгкую шаль, Анаит поспешила в нижний зал.
Плотно закутанная в серый суконный плащ женщина стояла возле окна. При виде Анаит она отбросила назад капюшон. По плечам её заструились длинные чёрные кудри распущенных волос.
Большие чёрные глаза с лукавинкой, вздёрнутый маленький носик, почти сросшиеся над переносицей густые брови, большой рот с короткой верхней губой, над которой проступал едва заметный пушок, – Анаит сразу узнала эту красивую гречанку.
– Спес?! Это ты? – удивилась Анаит. – Извини, у меня сегодня что-то сильно разболелась голова. Если у тебя какое важное дело, прошу, изложи его поскорей.
– Кажется, я знаю средство от твоей головной боли. – Спес лукаво улыбнулась и подмигнула ей. – Вот послушай эту забавную историю. Один воин, этериот, однажды был тяжело ранен ночью под окнами одного дома на Месе. Сердобольная хозяйка втайне от всех спрятала его у себя, спасла и выходила. Этого воина звали Любар. Я правильно говорю?
Анаит застыла в оцепенении, её одновременно охватили страх и надежда. Страх – оттого, что её тайна раскрыта, надежда – что она узнает о Любаре. И ещё вспомнились ей слова Катаклона: «Спес – шпионка проэдра!»
Что, если она хочет всё вызнать и потом навредить им обоим? При мысли об этом Анаит похолодела от ужаса.
А молодая гречанка, проведя пальцем с розовым ноготком по подбородку, говорила с улыбкой:
– Можешь не отвечать. Мне всё про тебя известно. Раньше я… Я следила за делишками этого кознодея Катаклона, проэдр Иоанн мне приказал. Иначе угрожал постричь силой в монахини. Так я узнала всё про тебя и про Любара. Случайно проговорилась одна служанка. Но сейчас до Катаклона и до Иоанна мне нет дела. Впрочем, как и тебе, я надеюсь.
Анаит молча кивнула.
Спес вдруг перестала улыбаться, миниатюрное личико её нахмурилось, она серьёзным тоном взволнованно продолжила:
– Твой Любар попал в темницу. Сейчас он сидит в каменной башне. По воле базилевса туда же заточили Тростейна, Гаральда и некоторых других этериотов. Тростейн – это мой возлюбленный. Заключённые прислали мне весть о себе. Анаит, мы должны помочь им! Что ты молчишь?!
Ошарашенная Анаит, задыхаясь от волнения, не могла вымолвить ни слова. Наконец она взяла себя в руки, сбросила оцепенение и хрипло ответила:
– Да, конечно, Спес, мы должны. Но что мы сможем сделать?
– Эта башня без крыши, открытая сверху. Мы спустим им вниз верёвочную лестницу. Я уже подкупила одного стража, он укажет путь на башню. Завтра вечером проберёмся туда. А потом… – Гречанка вздохнула. – Нам придётся проститься с нашими любимыми. Им надо бежать из города. Наверное, они уедут в Киев.
– В Киев? Я поплыву с ними вместе. Хоть куда! – вырвалось из уст Анаит.
Яркий румянец заливал её впалые ланиты, а чёрные глаза источали огонь решимости.
– Это опасно. Ты будешь Любару и Тростейну обузой. Пойми, Анаит. – Спес положила руку ей на плечо. – Потом, после, вы увидитесь, и ещё не раз. Ты уедешь. Но не теперь.
Анаит молчала, кивая головой, и думала про себя:
«А может, так будет и лучше. Любар не узнает о моём прошлом, не станет презирать меня».
Тем временем гречанка продолжала:
– Подкупленный мной страж утром бросит им пергамент с моим планом. Тростейн и остальные будут готовы. Вот только… – Она замялась. – Только умеет ли кто-нибудь из них читать?! Ах, как же я не подумала!
– Любар, наверное, не умеет по-гречески.
– Гаральд, он должен уметь. Он ведь был этериархом. Ну конечно же! – Лицо Спес просияло. – Сколько грамот пришлось ему держать в руках!
– Я не знаю… Спес. – По челу Анаит пробежала тень сомнения. – Ты не обманываешь меня? Поклянись!
– Как можешь ты мне не верить?! – ахнула Спес. – Нет, милая дурочка, мы с тобой теперь повязаны одной нитью. Да и спроси в Константинополе любого: кто не знает о любви нурмана Тростейна и красавицы Спес? – Она хихикнула. – Не тревожь себя напрасно. Лучше подумай: ты поможешь Любару спастись. Ты покажешь ему, насколько велика твоя любовь.
Анаит, задумчиво опустив голову, долго молчала.
Наконец она тихо вымолвила:
– Наверное, ты права, Спес. Я не должна была сомневаться в твоих словах. Прости.
– Ну что ты! – воскликнула пылкая гречанка. – Я на твоём месте тоже бы долго колебалась. Как можно довериться едва знакомой женщине!
Они обнялись. Спес доверчиво склонила голову к груди Анаит и вдруг безудержно, навзрыд расплакалась.
Анаит гладила Спес по распущенным густым кудрям, головка гречанки вздрагивала возле её плеча, нежность и ласка словно бы растекались по телу Анаит, она как малое дитя прижимала к себе Спес, ставшую внезапно такой беззащитной, жалкой, нуждающейся в помощи и поддержке.
– Анаит… Они… Они могут… Убить меня… Ты меня… Спрячь, – шептала Спес. – Я боюсь… Катаклона боюсь… Мономаха… Тоже. Я сильно… Навредила базилиссе Зое… Мне приказали… Я не могла… Иоанн разлучил бы меня… С Тростейном… Его бы ослепили… А теперь… Я и бежать… Не могу… Обузой буду… Тростейну… Я ему… Доспехи… Купила… Кроме него… Никого у меня… Нет… Проэдр… Велел следить… За вами за всеми… Противно это… Ты меня… Прости… Анаит. Ты чистая… Такая чистая.
Слушая прерывающийся рыданиями шёпот гречанки, Анаит вздыхала, роняла скупые слёзы и с горечью думала о том, сколь же несчастлива и тяжела женская доля в этом пронизанном жестокостью и войнами мире.
29
Солнце уже закатывалось за вершины поросших густым лесом гор, когда Анаит и Спес, сопровождаемые стражем в кольчуге и плосковерхом шеломе, поднялись на башню. По заборолу гулял дующий с моря порывистый холодный ветер. С головы Спес сорвало капюшон, чёрные волосы её разметались в воздухе. Гречанка тихо взвизгнула, Анаит подобрала капюшон и дрожащими руками набросила его на голову спутницы.
– Я прямо как монахиня, – нервно рассмеялась Спес.
– Надо закрепить лестницу за зубья, – сердитым голосом прервал её неуместный смех страж. – И скорее спускайтесь назад. Вас могут заметить. Тогда и мне несдобровать.
– Когда стемнеет, узники взберутся на стену. Мы будем ждать внизу, во дворе. Так и передашь, – сказала стражу Анаит.
Голос её звенел тревогой в сыром вечернем воздухе.
Крепко привязав конец лестницы к зубчатому выступу, женщины подошли к самому краю стены и спустили лестницу вниз. Спес нагнулась над чёрной пастью башни и, щурясь, вгляделась во тьму.
– Ничего не видно, – досадливо обронила она.
Анаит, сняв с головы войлочную шапочку, помахала ею.
– Может, увидят, – сказала она.
– Вряд ли! – заглушая свист ветра, крикнула ей на ухо гречанка. – А если и увидят, мы этого не заметим! Страж прав: надо спускаться и ждать!
Нехотя, со вздохом отступив назад, Анаит круто повернулась и поспешила вниз по крутым каменным ступеням. Спес, приподнимая долгие полы плаща, шла за ней следом.
– Постой ты! Не беги так быстро! – Гречанка с трудом догнала Анаит уже у подножия башни. – Укроемся во дворе, возле телеги. Видишь, вон она, запряжённая двумя мулами. Там в соломе спрятаны мечи и латы для моего Тростейна.
– Как ты думаешь, это опасно? Вигла[103] может хватиться, поднимет шум? – озабоченно спросила Анаит. – Они могут погибнуть?
– Будем надеяться, всё обойдётся, – шепнула ей взволнованная Спес. – Встанем здесь, у стены. Жди, смотри, слушай.
Женщины, затаив дыхание, укрылись в широкой нише невдалеке от ворот башни. Было тепло и тихо, солнечный свет померк, на небо выкатилась из-за тучи луна, узкой полосой осветив окружённый низенькими домиками просторный, примыкающий к башне двор. За высокой оградой одного из соседних домов коротко и ворчливо пролаяла собака.