Слуги принесли рыбу, овощи, фрукты, большие ломти хлеба. В чарах заискрилось лёгкое белое вино.
– С виноградников под Никеей. Там мне досталось в наследство от дяди Константа обширное имение, – пояснил Педиадит.
Ингерина тихо заговорила по-гречески.
– Уважаемый вестарх! Просим тебя говорить на своём языке. Мы оба понимаем его, – попросил Порей.
Услышав его слова, Ингерина заулыбалась.
– Вечером, к трапезе дейпнон, я велела для наших дорогих гостей приготовить монокифрон, – объявила она. – Весьма вкусное блюдо.
Маленькая Евдоксия радостно захлопала в ладоши.
– Веди себя за столом прилично! – строго осадила её мать, легонько хлопнув по плечу. Девочка тотчас успокоилась и продолжила трапезу.
А воевода вспомнил, как гостил у него в доме Педиадит и как молодая Марфа, сперва с неприятным изумлением глядевшая на евнуха с писклявым голосом, затем поддалась улыбкам и обаянию молодого вестарха и призналась, что рада их дружбе.
Теперь улыбалась им с Пореем Ингерина, и Иванко опять думал о том, что поступили они верно, придя на помощь базилевсу.
– Монокифрон готовят так, – рассказывала ромейка. – Берут четыре капустные кочерыжки, ломоть свиного сала, кусочки рыбы разного вида – горбыль, сазан, меч-рыба, стерлядь. К этому добавляют четырнадцать яиц, литр оливкового масла, пригоршню перца, двенадцать головок чеснока, пятнадцать вяленых вобл. Всё это режут и варят в оливковом масле, приправляют сладким вином и подают как основное блюдо.
…После дневной трапезы гостей провели в просторный покой с окнами, выходящими в небольшой сад со стройными кипарисами, который обрамляла невысокая ограда. За нею видна была крепостная стена с зубчатыми башнями. Вдали слева просматривались Неорианские ворота.
– Думаю, отроче, у друга мы в доме, – промолвил воевода. – Но помни всегда: с ромеями надобно быть настороже. Ну, хозяйку похвали, расскажи что-нибудь. Но коли речь о больших делах княжеских зайдёт, молчи.
Порей кивал головой и соглашался.
Вечером состоялась обильная трапеза с монокифроном, после чего вестарх пригласил одного Иванку к себе в небольшую камору. Они разместились на мягких, обитых дорогим бархатом скамьях. Вначале играли в шахматы, затем Педиадит стал говорить о своих делах:
– Конечно, малоазийские имения приносят мне хороший доход. Но в нашей Ромее, увы, нет ничего постоянного и неизменного. Здесь нет, как у вас на Руси или в западных странах, безусловного права на собственность. Сменится власть или исчезнет благосклонность императора, и имение моё могут конфисковать. В Ромее, увы, должность чиновника при дворе базилевса гораздо более выгодна, чем роль аристократа-землевладельца. Поэтому я и правлю службу в Константинополе, а не наслаждаюсь жизнью на принадлежащей мне земле. Рассчитываю получить должность препозита, буду надзирать за личными покоями базилевса. Под началом у меня будет немало придворных. Стану препозитом – будет тогда власть, влияние, деньги. А пока… был наместником в Антиохии, выполнял посольские поручения на Руси, вроде бы имею неплохую репутацию.
– Сложно здесь у вас, у ромеев, – вздохнул воевода. – Скажу честно, не хотел бы я у вас жить.
– У каждого своя судьба, свои цели в жизни, – пропищал в ответ вестарх. – Вот мой школьный друг, Неофит, выбрал церковную стезю, уехал на Русь. Что же, это его выбор, его право.
…Иванко беседовал с Педиадитом до глубокой ночи. Вернувшись к себе в покой, он обнаружил отсутствие Порея и немало обеспокоился. Хотел уже кликнуть слуг, но решил немного обождать.
…Порея в часы, когда воевода вёл беседы с вестархом, окликнула и провела на женскую половину дома молодая служанка. Посреди узкой каморы, затерявшейся среди многочисленных помещений дома, ожидала его Ингерина.
Супруга вестарха встретила молодца тяжким вздохом.
– Ты ведь знаешь, рус, я – обыкновенная женщина, и я жажду любви. Антиохиец не может мне её дать по вполне понятным причинам. А меж тем… Я хороша собой, ты сейчас увидишь, и я обучена искусству любви не хуже любой молодой красавицы. Ну, подойди же ко мне.
Перед молодцем бесстыдно оголилась большая грудь с крупными сосками, изящная ножка выскользнула из-под лёгкого халата. Ингерина со смехом повалила Порея на постель и стала со страстью срывать с него рубаху. Поддавшись чарам прелестницы, Порей позабыл обо всём на свете.
После, когда они лежали на постели, утомлённые ласками, Ингерина засыпала его вопросами:
– Кого из своих сыновей больше всех любит архонт Ярослав? Правда ли, что Всеволод – его любимец? Как ты думаешь, кого архонт прочит себе в наследники? Этого противного Владимира? Или всё же Всеволода, ведь не случайно он женит его на дочери базилевса. А может, кого другого? А митрополит? Я слышала, архонт хочет заменить Феопемпта русским иерархом.
Порей вспомнил слова воеводы и отвечал односложно, пожимая плечами. Уже настала глубокая ночь, когда он покинул гинекей и тихо пробрался, сопровождаемый той же служанкой, в отведённый им с Иванкой покой. Увидев целого и невредимого товарища, воевода облегчённо вздохнул…
А рано утром Ингерина поспешила к Педиадиту.
– Ну, что он сказал? – нетерпеливо стал расспрашивать её вестарх.
– Да почти ничего. Или в самом деле ничего не знает, или… мне показалось, он догадался, что неспроста я пригласила его к себе на ложе.
– Это всё друнгарий Иван. Он хитрый, только с виду прост, – досадливо обронил Василий Педиадит.
Ингерина, шурша одеяниями, села на скамью, забросив ногу за ногу.
– Наверное, тебе надо было пригласить в наш дом Порея одного, – промолвила она с задумчивым видом.
– Это сразу вызвало бы подозрения. Нет, так мне ничего не выведать. Снова базилевс заставит ехать в Киев, говорить с нашими людьми из окружения митрополита.
– К варварам! Опять?! – недовольно поморщилась Ингерина. – Мне без тебя будет так скучно! И о детях некому заботиться.
Она глянула на маленькую Евдоксию, играющую на расстеленном на полу пушистом персидском ковре.
– Ничего. Разлука будет недолгой, я думаю. По тем сведениям, которые я имею, архонт Ярослав намерен выделить каждому из своих шести сыновей удел. Всеволод – четвёртый по возрасту. Мой старый товарищ Кевкамен Катаклон советовал мне обратить внимание на третьего, Святослава. Сейчас он наместник отца в области Волынь. И кстати, его жена, некая Килликия, тоже гречанка. Если буду в Киеве, постараюсь встретиться с этим Святославом.
– Килликия. Где-то я слышала такое имя, – принялась вспоминать Ингерина. – Кажется, она из Армениака, дочь стратига.
– Возможно. Не в этом суть. Хотелось, чтобы Святослав, а вместе с ним и Всеволод с Марией получили от своего отца значительные уделы и стали нашими союзниками на Руси. Тогда не будет больше жуткой войны, какая случилась четыре года назад на наших с тобой глазах.
Вестарх встал со скамьи и подошёл к окну. Вдали занимался рассвет. Он кусал уста, молчал и думал, что же доложит сегодня базилевсу.
53
По полю возле дворца Эвдом прошли рядами турки-вардариоты в высоких лимонных колпаках и красных хламидах. Читали императорский указ, начальники отрядов получали очередные придворные звания.
Перед лицом Константина проходили новые и новые колонны пёстро разодетых воинов, он милостиво улыбался, слегка кивал головой, а в глазах рябило и кружило от всего этого праздничного кичливого многоцветья. И хотелось спросить: где были вы, сейчас такие радостные, сильные, кажущиеся преданными, в часы мятежа? Почему он, автократор ромеев, лишь с горсткой верных стратиотов и жалкой кучкой турок-вардариотов оказался запертым во дворце? И если бы не русская помощь…
Уже вечером, когда утомлённый долгим смотром император преклонил колени в молитвенном покое, снова явился к нему, выплыв из фимиамного дыма, покойный Роман Лакапин.
Говорил старый базилевс необычно тонким писклявым голосом.
– Ну что, Константин, ты убедился, насколько хрупка власть в этом мире? – Бледное землисто-серое лицо Романа исказила злорадная кривая ухмылка.
Сам не зная зачем, Мономах заспорил с этим призраком из прошлого.
– Но возможно упрочить её, эту власть. Я сделал многое. Я разгромил армян-монофизитов, еретиков, умаляющих человеческую природу Спасителя, захватил их земли. И я буду искоренять эту проклятую ересь. Я покорил кочевья печенегов на Дунае, я заключил мир с Русью, укрепил границы.
– Ты говоришь: упрочить. – Роман залился язвительным, леденящим душу смехом. – Помогла тебе победа над армянами в час беды? Когда мятежники едва не захватили Константинополь? Власть не может быть прочной в земле ромеев. Разве ты не знаешь подданных, которыми управляешь? Ах, Константин, Константин! Подумай, чего ты добился? Это всё суета, мелочность. Дела твои ничтожны и очень мало весят на весах судьбы. Это говорю тебе я, Роман Лакапин, двадцать четыре года просидевший на золотом троне.
– Базилевс Роман! Тебе оттуда, с горней выси, видней. Подскажи же: что я должен ещё сделать? Что смогу? – взмолился Константин, простирая длани к невесомому лику далёкого предшественника. – Укажи мне путь, помоги! Взываю к твоей благословенной тени!
– Взывай ко Господу! – прощебетал призрак. – Молись. Большее – не в твоих силах, не в твоей власти. Человек суть ничтожен, как песчинка. Даже самый великий обращается в прах. Ты говоришь, чтобы я подсказал и помог. Но чем, чем, Константин?! Это латиняне, их Августин Блаженный глаголет о предопределении, лишая человека права на волю и выбор. Но латиняне – заблудшие овцы Христова стада. Знай: человек имеет волю и несёт ответ за свои дела и поступки сам. Нет предопределения свыше, есть только воля и обстоятельства. Встань выше обстоятельств – и будешь или возвеличен, или низринут.
– Варда Склир, мой родич, попытался подняться, но кончил жизнь жалким изгнанником во Фракии, только из милости пощажённый базилевсами. Можно ли подняться над обстоятельствами? Разве это не богохульство? Роман! Ведь всё в руце Божией!