– Прекратите, – крикнула судья. – Клюев, продолжайте. Вы уверены, что Акулова ревновала вас к Жарко?
– Абсолютно. У нас последнее время были постоянные скандалы. Анна ненавидела Олю. Говорила, что сделает так, чтобы она ушла из колледжа.
– Господи, – побелевшими губами прошептала Анна, – что ты такое говоришь?
Она увидела, как Сашка вскочил со скамейки, и поняла, что в следующее мгновение он кинется на Клюева.
– Нет! – она отчаянно замотала головой. – Не надо!
Народ в зале истолковал ее слова как обращение к Клюеву. Но Дрон понял. Он застыл, как морская фигура в детской игре «Замри, отомри».
– Бедная моя девочка! – заголосила Жарко. – Несчастная моя Оленька! За что, за что погубили мою кровиночку!
– Ваша честь, я протестую! – закричал Михаил Израилевич и побагровел.
– Протест отклонен. Это очень серьезная улика. Клюев, значит, вы утверждаете, что Акулова при вас обещала вынудить Жарко уйти из колледжа?
– Да. Она говорила, что приложит к этому все силы, пользуясь положением преподавателя.
– Дима, ты сошел с ума, – тихо сказала Анна. Очень тихо, едва слышно. Однако зал неожиданно замолчал. – Что ты говоришь? Как ты можешь? Это же ложь. Зачем тебе? Я же отпустила тебя, ты свободен…
Она не замечала, как по щекам текут слезы. Михаил Израилевич положил руку на ее плечо:
– Спокойно. Не надо так реагировать. Мы справимся с этим. Слышите, Аня, держите себя в руках.
– У вас все, Клюев? – спросила судья.
– Да, все, – он кивнул и вышел с трибуны в зал.
Судья проводила его взглядом и обратилась к Жарко:
– Гражданин Жарко, сейчас можете сказать, что хотите. Попрошу вас на трибуну.
Жарко поднялся, как мрачная черная глыба, и вышел вперед.
– Эта… эта женщина… – видно было, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не перейти на брань, – она погубила мою дочь. Ее сейчас здесь защищают. Льют лживые слезы о том, какая она честная и принципиальная. Пытаются заткнуть нам рот ее статусом одинокой матери. Но я вам скажу – такие люди, как Акулова, не должны работать с детьми и подростками! Более того, они не должны быть на свободе! Моя Оля была хорошей девочкой, она любила жизнь, и надо было постараться, чтобы довести ее до края. Я требую, чтобы Акулова получила реальный срок и ответила за свой проступок! У меня все… – он умолк. В зале раздались жидкие аплодисменты.
Анна сглотнула вставший в горле комок.
– Все нормально, – тихо шепнул ей на ухо Лившиц.
– Гражданка Жарко, вы будете говорить? Вам дать слово? – судья с сочувствием поглядела на заплаканную женщину.
Та отрицательно покачала головой:
– Муж все сказал. Накажите эту злодейку, ваша честь.
– …Обвиняемая, вам слово.
Лившиц потормошил Анну, отрешенно глядящую перед собой.
– Говорите! Ну же, смелее. Говорите все как есть, вам нечего скрывать!
Анна встала. Сейчас она видела только одно лицо – это было лицо Дрона, абсолютно белое, как у мертвеца, с двумя рваными красными пятнами на скулах.
– Ваша честь, господа присяжные. Я… я не знаю, что сказать по поводу последнего выступления. Это неправда, ужасная неправда, неслыханная ложь. Я никогда ничего плохого не испытывала к Оле, кроме того, что хотела научить ее любить и понимать мой предмет. Я очень-очень жалею, что стала невольной причиной ее гибели. Но я не виновата! Я не могла предположить! Никто на моем месте не смог бы предположить!!
– Слишком много о себе понимаете, – негромко произнес Граубе. – Слишком.
– Я прошу быть ко мне снисходительней, – продолжила Анна, даже не глянув в его сторону. – И клянусь – мне очень, очень жаль… – Она села рядом с Лившицем и опустила голову.
– Суд удаляется для вынесения приговора.
Присяжные один за другим покинули зал во главе с судьей.
– Все обойдется, – тихо произнес Михаил Израилевич, однако Анна увидела, как у него дрожат руки. – Ну, не снимут обвинение, как мы хотели. Дадут условно. Подумаешь. Какие ваши годы, выучитесь чему-нибудь другому. Свет клином не сошелся на вашей математике.
Анна молчала, изредка бросая взгляды на Сашку. Тот так и сидел в застывшей позе, напряженно и выжидающе. Ладони его были стиснуты в кулаки. Ей показалось, что прошла вечность. Наконец присяжные и судья вернулись в зал.
– Для оглашения приговора прошу всех встать. Суд рассмотрел подробности дела Акуловой Анны Анатольевны, учел тот факт, что она намеренно травила и унижала свою ученицу Жарко Ольгу Евгеньевну, питая к ней личную неприязнь. Основываясь на этом и на показаниях свидетелей, суд решил признать Акулову Анну Анатольевну виновной по статье 110 Уголовного кодекса Российской Федерации «Доведение до самоубийства» и назначить ей наказание в виде лишения свободы сроком на два года с отбыванием наказания в колонии общего режима. Подсудимая, вы можете обжаловать приговор в соответствии с своими правами…
– Аня, держитесь, – упавшим голосом пролепетал Михаил Израилевич. – Держитесь, милая! Мы будем бороться! Подадим на апелляцию! Только не падайте духом, Аня, пожалуйста!
Анне показалось, что все вокруг нее завертелось в каком-то дьявольском вихре. Перед ней неслись лица, много-много лиц. Словно в тумане она видела заплаканное лицо Светки, горестное и гневное лицо Левы, равнодушно-спокойное лицо Граубе, искаженное торжествующей усмешкой лицо Жарко.
К ней подошел молоденький парень в полицейской форме:
– Заключенная, встаньте.
Она не сразу поняла, к кому он обращается. Обернулась к Михаилу Израилевичу, но его уже оттеснили от нее. Все что-то кричали, говорили, махали руками. Она не разбирала слов.
– Встаньте, – повторил конвойный.
Анна послушно поднялась. И тут ей в лицо ударил крик, такой дикий и отчаянный, что она сразу очнулась.
– Аня!! Анечка!! Нет, не уводите ее! Нет!! Аня, постой! Она же ни в чем не виновата! Аня!!
Дрон пытался прорваться через конвойных, он бросался на них, как на стену, с остервенением и бешенством. Анна поняла, что сейчас и его заберут и закроют.
– Саша, не надо, – она удивилась, как спокойно и даже буднично звучит ее голос. – Слышишь, перестань. Это не поможет. Ты нужен Олесе. Иди к ним. Иди. Расскажи все. Не оставляй их. У Олеси больше никого – только тетя Наташа… и ты. Пожалуйста…
Она видела, что он остановился. Разжал кулаки. Медленно поднял мокрое лицо.
– Все будет хорошо, Аня. Я обещаю. Мы тебя вытащим. За Олесю не волнуйся.
– Все? Поговорили? – конвоир слегка подтолкнул Анну. – Вперед. Идите вперед.
Она последний раз взглянула на Дрона, слегка наклонила голову и двинулась туда, куда велел парень…
25
Народ постепенно покидал зал. Все были взволнованы, многие деморализованы. Марина Сухаренко громко рыдала на плече у Светки. Та сама шмыгала носом и крепко сжимала руку Левы.
– Девочки, не ревите, – он старался говорить спокойно, но губы у него дрожали. – Мы этого так не оставим! Вот увидите, мы победим! Дойдем до самого президента! – Взгляд его упал на пожилого адвоката. Тот стоял у окна и держался за сердце.
– Михаил Израилевич, вам плохо? – Лева метнулся к старику.
– Нет, ничего. – Лившиц трясущейся рукой достал из кармана платок и промокнул испарину со лба.
– Я вижу, как ничего! – Лева взял его под руку. – Пошли присядем. И нужно доктора. Я сейчас Свете скажу, чтобы звонила в «Скорую».
– Нет, нет, – замахал руками Лившиц, однако послушно двинулся вслед за Левой.
Адвоката усадили на скамейку, развязали ему галстук, принесли воды, сунули под язык таблетку.
– Ай, как нехорошо, – бормотал Михаил Израилевич, – как некрасиво! Мерзость, срам.
– Сейчас надо успокоиться, – сказал ему Лева. – Успокоиться и думать, как действовать дальше.
– Господи, – спохватилась Светка. – Надо же бежать к Ане домой. Там же ребенок с больной теткой! Где Дрон?
– Я тут, – Сашка, все это время в безмолвии стоящий поодаль, сделал шаг к скамейке.
– Куда ты пропал? – набросилась на него Светка.
– Никуда. Здесь стоял.
Она хотела еще что-то сказать, но, поглядев на него, махнула рукой:
– Давай поезжай к Олесе, мы пока не можем оставить Михаила Израилевича. Справишься?
Сашка кивнул.
– Ну давай, – Лева хлопнул его по плечу. – Давай, парень. Только сгоряча не руби правду. Подготовь как-то.
Дрон снова кивнул, не произнося ни слова. Лева покачал головой и нахмурился:
– Не нравишься ты мне. Глупостей не натвори. Хорошо?
Дрон все также молча пожал плечами и, развернувшись, пошел к выходу.
Ему казалось, что язык прирос к небу. Даже звук сложно произнести, не то что говорить с Аниной теткой, объяснять ей, что случилось.
Он вышел на улицу и увидел на парковке сиротливо притулившуюся «Шкоду». Ключ остался у Анны, но Дрону отчаянно не хотелось оставлять Анину машину здесь, возле этого проклятого места. Работая у Козюли, Дрон научился разным хитрым фокусам и мог проникнуть в любую машину и без труда завести ее. Он немного поколебался и двинулся к парковке. Навстречу ему плавно выезжал огромный блестящий джип. Сашка посторонился было и тут увидел за рулем Клюева. Его тряхануло, как от удара током. В следующее мгновение он, не помня себя, бросился на капот.
– Стой, гад! Стоять! – Дрон кулаком треснул по прочному металлу. Взвыл от боли и ударил снова и снова.
Джип остановился. Клюев открыл дверцу и спрыгнул на землю.
– Эй, ты чего? Спятил?
Дрону только этого и надо было. Он яростно схватил Клюева за горло.
– Убью! Сволочь! За что ты ее погубил? Гнида! За что?! Что она тебе сделала? Она любила тебя! Может, и сейчас… – он не договорил, воздух влетел ему в легкие, заставив зайтись в судорожном кашле.
Клюев молча и без усилий разжал руки Дрона и швырнул его в черный мартовский сугроб.
– Остынь. Много ты знаешь.
Сашка тут же вскочил, как ванька-встанька, и кинулся на Клюева снова.
– Саша! Что ты! Перестань! – неизвестно откуда подоспевшая Зеленина схватила его сзади.