— Ну, знаете, он имеет обыкновение возникать неожиданно. Особенно когда я с Сэмом.
Вагнер перевел взгляд на Батлера.
— Вы видели Перри в четверг вечером?
— Да, видел этого придурка, — заржал было Батлер, потом, спохватившись, покосился на Синтию. — Помнишь, он еще пристал к тебе, чтобы ты не покупала тот шоколадный батончик, говорил, что опять покроешься прыщами?
— А в кинозале вы его видели? Пока шли фильмы? — спросил Аллегро обоих.
Батлер покачал головой.
— Он шел следом за нами, когда мы возвращались на свои места, — сказала Синтия. — Но я не видела, где он сел. И, когда мы уходили, тоже не видела.
— Вы думаете, он имеет отношение к этому делу? — занервничал Батлер.
— Пока выясняем, — бесстрастно заметил Вагнер. — У нас еще есть вопросы, — добавил он, обращаясь к Синтии. Если голос его не выдавал никаких эмоций, то взгляд был достаточно красноречив.
Синтия поджала губы.
— Что, обязательно отвечать на них прямо сейчас?
Аллегро различил нотки мольбы в ее голосе и подумал о том, что, возможно, сдержанность в ответах была вызвана отчасти ее нежеланием беседовать в присутствии ухажера.
— Может, мы пройдем на кухню? — предложил он.
— Не беспокойтесь, — сказал Батлер, уловив намек. — Мне все равно уже пора уходить.
Синтию, судя по всему, не обрадовало его решение.
— Ты, кажется, говорил… — Она запнулась, пожала плечами, потом лаконично сказала: — Да. Конечно.
— Честное слово, Синти. Надо сесть за книги. — Батлер повернулся к полицейским. — По вечерам я хожу в юридическую школу. Днем работаю. Тоска. — Застегивая на ходу рубашку, он направился к двери, попутно схватив с вешалки свою джинсовую куртку. — Позвоню вечером, Синти! — крикнул он уже с порога. Ее имя потонуло в грохоте закрываемой двери.
Синтия закатила глаза.
— Ну и удружили вы мне. Теперь он подумает, что мой муж — психопат-извращенец, и это отпугнет его от меня навеки.
— А что, ваш муж действительно психопат-извращенец? — спросил ее Аллегро.
— Нет, конечно, нет. Роб просто эмоционально неуравновешенный человек. Но, думаю, то же самое можно сказать и о любом из нас.
— Почему вы расстались? — спросил Вагнер.
— Не ваше дело.
Вагнера не смутил столь резкий ответ.
— Продолжайте, Синти. Ваш муж любил извращенный секс? Может быть, он стегал вас, связывал?
— Вы в своем уме?
— А вам не приходило в голову, что он может заниматься этим на стороне? — предположил Аллегро. Теперь, когда ее приятель не сковывал их своим присутствием, детективы взялись за работу засучив рукава.
Она испуганно посмотрела на Аллегро.
— С кем?
— Это мы от вас хотели узнать, — сказал Вагнер.
Она поняла, что загнана в угол.
— О’кей, раз уж вы так хотите это знать… Я вам скажу, почему мы расстались. У нас были… сексуальные проблемы. У Роба появились какие-то странные прихоти, но это не то, что вы думаете. — Она потерла щеки ладонями. — Господи, как же стыдно… Он не стегал меня. Он хотел, чтобы я его стегала, понимаете? — Ее темные глаза полыхнули гневом. — Вы догадываетесь? Или я должна нарисовать подробную картину? Только я хочу вам сказать, что он не тот садист-убийца, которого вы разыскиваете. Он — не головорез, не преступник. У него отклонения на почве полового бессилия. В постели он словно скулящий щенок. Очень часто бывало так, что он просто рыдал, умоляя меня ударить его.
— А вы? — спросил Аллегро.
Глаза ее заблестели от нахлынувших слез. Она промолчала.
Вагнер прокашлялся.
— А как насчет секс-клубов? С эротическими шоу и прочим набором услуг? Таких заведений в избытке на Норт-Бич, в СоМа. Вы вдвоем когда-нибудь посещали их? Были членами какого-нибудь закрытого клуба?
— Боже, нет, — задыхаясь, произнесла она.
— Впрочем, Роб мог и без вас туда ходить, — не унимался Вагнер.
Она отчаянно замотала головой.
— Нет, не мог. Нет, это исключено.
— Это же как болезнь, Синти, — тихо прозвучал голос Аллегро. — Как навязчивая идея.
Она поникла головой, шарф развязался, и темные волосы упали ей на лицо.
— Я говорила ему, что мы должны обратиться к врачу.
Аллегро тут же ухватился за прозвучавшее «мы».
— Вы вдвоем ходили к доктору Розен?
— Я видела ее всего пару раз, — безучастно произнесла она. — Мы пришли к выводу, что именно Роб нуждается в лечении. На какое-то время ему стало лучше. У нас даже наладилась сексуальная жизнь. Ну, вы понимаете. Нормальная. Регулярная. — Синти вспыхнула от смущения.
— Да, мы понимаем. И что потом? — настаивал Вагнер.
— Потом секс вообще перестал его интересовать. — Она поколебалась. — Во всяком случае, со мной.
— А с кем, как вы думаете, он хотел бы его иметь? — спросил Аллегро.
Синтия уставилась на свои колени. Она не всхлипывала, но слезы ручьями катились по ее щекам.
— Я не уверена.
— Но вы могли догадываться, — вкрадчиво произнес Аллегро.
Она ответила не сразу. Голова ее по-прежнему была опущена, упавшие волосы скрывали лицо. Детективы не торопили ее с ответом. Они видели, что в этом нет необходимости.
Она подняла голову и откинула назад волосы. Лицо ее исказилось от злости, узкие плечики затряслись, когда она вдруг быстро-быстро заговорила. Словно торопилась все высказать и разом покончить с этим делом.
— Он писал доктору Розен почти каждый день. Эти дикие, нелепые объяснения в любви. Они валялись повсюду. Его и не волновало, что я могу их прочитать. Может, он даже хотел, чтобы я их читала. Я не знаю, посылал он их или просто пересказывал на приеме у нее. Но я чувствовала, что уже на пределе. Меня бесили не только эти записки. Вообще… все. В конце концов я не выдержала, приказала ему убираться. Он сказал, что я все не так поняла, что он по-прежнему меня любит и что одно другому не мешает. — Она наконец остановилась, чтобы перевести дух. Покачала головой. Лицо ее было мокрым от слез. — Она не помогала ему. От ее лечения ему стало еще хуже. — Она перевела измученный взгляд с Аллегро на Вагнера. — Неужели она этого не видела?
Повисло долгое молчание, которое первым нарушил Аллегро.
— У вас не сохранились какие-нибудь записки, которые писал ваш муж доктору Розен?
Брезгливо поморщившись, она покачала головой.
— Нет, конечно, нет.
— А как вы думаете, он еще хранит их?
Она пожала плечами.
— Я давно не была у него.
Вагнер и Аллегро обменялись взглядами. Мог ли Перри до сих пор держать их у себя? Или все-таки отослал их Мелани? И хранила ли их Мелани? Как бы то ни было, во время обыска в ее доме записок не обнаружили.
— Вы следили за репортажами о зверствах Ромео, миссис Перри? По телевизору, в газетах? — спросил Вагнер.
— Нет.
— Их трудно было пропустить, — не унимался Вагнер.
— Я редко смотрю телевизор.
Оба детектива устремили взгляды на стоявший у окна телевизор.
— Я хотела сказать, что кое-что видела, правда, давно, — призналась она. — Это так мерзко. Почему люди проявляют такой нездоровый интерес к этому… — Она поежилась.
— Вы не знали никого из других убитых женщин? — спросил Аллегро.
— Нет. А откуда я могла их знать?
— А Робби? — подхватил Вагнер.
— Нет, — резко ответила Синтия Перри. — И, кстати, он терпеть не может, когда его так называют. Роб. Ему нравится, когда его зовут Робом.
— Миссис Перри, вы так уверенно заявили, что Роб не знал никого из тех женщин. Я бы сказал, слишком уверенно для человека, который не интересовался убийствами, — многозначительно произнес Вагнер.
Она чуть скривила рот.
— Ну, хорошо. Я видела их фотографии в газетах. В одиннадцатичасовых сводках новостей. Слышала их имена. В этом городе, пожалуй, только мертвый не знает о Ромео. Насколько мне известно, Роб не был знаком с теми женщинами. Да и откуда он мог их знать? Где мог с ними познакомиться? Он совсем не из их круга. После увольнения он, в основном, сидел дома. Редко когда выходил.
— Но он же посещал врача, — заметил Вагнер.
Синтия отвернулась. Трудно было угадать, о чем она думает.
— Да, он не пропустил ни одного приема, — с горькой иронией подтвердила она.
Уже на пороге Вагнер обернулся, чтобы задать еще один вопрос.
— Ваш муж любит Гершвина?
— Кто такой Гершвин?
— Композитор. Вы никогда не слышали, чтобы Роб ставил запись «Голубой рапсодии»? Может, вам попадались где-нибудь в доме такая пластинка, кассета, компакт-диск?
Она медленно покачала головой.
— Он не был меломаном. Его страстью был телевизор. Роб был помешан на игровых шоу. Став безработным, он целыми днями смотрел их. — И, уже вдогонку, с грустью в голосе добавила: — Казалось, он знал ответы на все вопросы.
Ромео, как все серийные убийцы-маньяки, сначала погружается в «ауру». На этой стадии происходит его отчуждение от реальности. Это период интенсивного осмысления будущего замысла, построения его канвы… рождения причудливых форм романтического флирта. Это приносит удовлетворение, но лишь отчасти.
9
«Ты терзаешь мне душу, девочка моя».
Ромео чувствует резь в глазах. Звонкий девичий крик стоит в ушах, эхом разносится по комнате. В этом вопле злость, упрек, разочарование. Он уже не может его слушать. Но от него не убежать, не скрыться. Он просачивается в поры кожи, оставляя на ней гноящиеся раны. Обнаженный, он лежит на кровати, поглаживая плодящиеся на нем рубцы, пытаясь унять зуд. Руки легко и нежно скользят по лицу, по всему телу.
Видишь, каким нежным я могу быть? Каким любящим и ласковым?
Гнойники исчезают, кожа его опять девственно чиста. Он прижимает руку к сердцу. Его биение сильное, ровное. Каким и должно быть.
Он берется за дневник Мелани, одновременно включая проигрыватель. Звучат первые аккорды «Голубой рапсодии».