Совсем недавно… А казалось теперь — давно! Столько событий произошло с тех пор, столько прожито, понято, передумано… Кажется, что прошли века… Так рассуждал Ромео, стоя на площади.
Влюбленные вообще склонны к фетишам, и разбитое украшение казалось ему едва ли не первым памятником их любви.
А теперь — Джульетта помолвлена. Его маленькая жена помолвлена с другим… Сказать кому — не поверят, что такое бывает… Как все запуталось в такие короткие сроки — ума лишишься!
Надо отметить, Ромео был ревнив не менее многих из нас. Но при этом на его стороне были венчальные клятвы Богу и их жаркие, страстные ночи. Так что оглашение помолвки его не слишком задело. Он лишь никак не мог сообразить, как бы развязать все узлы без ущерба.
Рок! Приди Ромео на площадь чуть раньше или чуть позже, и не было бы ничего, и вся история потекла бы по другому руслу. Но — случилось так, как случилось, потому что другого нам, видимо, не дано Божьей волей…
Тибальт, заметив своего главного обидчика, издал такой вопль, что крики моряков, впервые увидевших землю после безнадежных морских скитаний, показались бы по сравнению с ним легким шепотком кумушек.
Выхватив шпагу, он кинулся к юноше. От ярости даже говорить не мог, только рычал и мычал и размахивал шпагой, как мельница крыльями.
— Тибальт? — заметил его юноша. — Что с тобой? Что-то случилось? Ты болен?
Тибальт действительно производил впечатление больного. Из тех, которых корежат бесы и которых держат на цепях в веселых подвалах, размеренно поливая холодной водой. Но к брату жены, своему тайному родственнику, Ромео не мог не испытывать снисходительности.
— За шпагу, Ромео! — обрел, наконец, дар речи Тибальт. — Возьмись за шпагу, проклятие ада! И я отправлю тебя именно туда, презренный изменник!
— Изменник? Ад? — мягко удивился Ромео.
— Да, изменник! Враг рода человеческого!
— Богом клянусь, ты начинаешь величать меня слишком уж пышными титулами… Враг рода человеческого у нас один, и я не настолько тщеславен, чтобы претендовать на его престол… А, так я вижу, ты уже все знаешь… — догадался Ромео. — Но ведь я могу все объяснить, друг. Я хоть сейчас готов тебе все объяснить. Пойдем, брат, выпьем холодного вина и поговорим спокойно в прохладе какого-нибудь кабачка. Я расскажу тебе все, и ты поймешь нас…
Поясню, Ромео понял дело так, что Тибальт узнал о тайном браке сестры. И разъярен от избытка любви к ней. Вполне понятное, законное негодование брата.
Тибальт же понял его по-другому. Понял, что Ромео сознается в сговоре с Николо, да еще имеет нахальство издеваться над ним, предлагая лицемерную дружбу. От этого он еще быстрее замахал шпагой, которую, по моим наблюдениям, почитал чем-то вроде палки с лоскутом кожи, что называют еще мухобойкой.
Может, случайно, но он все-таки задел Ромео кончиком клинка, вспоров рукав. Юноша вздрогнул, но сдержался. Отступил на шаг и нарочито сложил руки на груди, хотя из разреза уже явно капала кровь.
— Остынь, Тибальт! — холодно бросил он. — Угомонись! Я все равно не буду с тобой драться!
— Не будешь?! Ого-го! Еще как будешь! — ярился Тибальт. — Гореть мне в аду, если я не приколю тебя к этим камням! Если не вырежу твой змеиный орган и не скормлю псам!
Поясню, Тибальт имел ввиду язык, склонивший к измене дядюшку Николо. Но Ромео подумал про другой орган, который сделал Джульетту женщиной. Он насупился и окончательно окаменел со сложенными руками.
— Я сказал — я не буду драться, Тибальт!
— Будешь, чтоб ты сдох!
— Нет!
При всей ярости, у Тибальта все-таки оставалась капля рассудка, безоружного он ударить не мог. Отдаю ему должное, Тибальт хоть и дурак был, но не подлец… Поэтому чуть не выл от досады, являя собой фигуру даже комичную. Он — буйный, пьяный, свирепый, брызжущий слюной и проклятиями. А перед ним, обидно выше почти на целую голову, — стройный, холодный как камень Ромео со скрещенными руками.
Но старина Рок в этот день всерьез засучил рукава. На сцене площади вдруг появились еще одно действующие лицо — Меркуцио. Он тоже просто проходил мимо, торопясь по своим делам.
Заметив окровавленного друга, а перед ним — Тибальта со шпагой, Меркуцио не стал колебаться. Выхватил свой клинок и устремился на помощь.
Тибальт даже обрадовался ему. Не меньше, чем закоренелый грешник радуется внезапному прощению Господа. Наконец-то хоть кто-то вышел против него со шпагой, а не со льстивыми речами!
Он напал на Меркуцио так горячо, и так неловко, что тот без труда отбил его прямой, рубящий удар сверху. Так же легко Меркуцио блокировал боковой удар, и, уходя на шаг в сторону, пропустил его мимо себя, как охотник пропускает летящего кабана. Думаю, если б Меркуцио хотел, мог бы ударить его в этот момент. Но убить Тибальта…
Не знаю, наверное, это все равно, что герцогу Барталамео принести с охоты лягушку…
Тибальт остановился, развернулся и снова кинулся на Меркуцио. Но шпаги на этот раз не успели скреститься. Между ними возник Ромео, широко раскинувший руки.
— Не надо, остановитесь, прошу! Друг, брат, не надо крови! Оставьте ваши клинки, вложите их в ножны! Умоляю вас, друг, брат!
И ведь многозначительное обращение «брат» звучало явно в адрес Тибальта. Тот от неожиданности остановился и даже рот приоткрыл. Может, вспомнил бал, сестру с Ромео, и до него стало что-то доходить.
Видя, что противник потерял воинственный пыл, Меркуцио снисходительно пожал плечами и начал вкладывать шпагу в ножны. Он однажды был на войне, участвовал в компании против миланцев в свите рыцарей Барталамео I. И, по собственным словам, занятие убивать не показалось ему таким уж веселым и развлекательным.
Именно тогда все и случилось. Тибальт вдруг снова взревел и ткнул шпагой из-под руки Ромео. Неловко ткнул и вряд ли обдуманно. Пожалуй, именно так дерущиеся мальчишки, которых растаскивают родители, еще пинаются ногами вслед противнику…
Что бы потом не судачили в городе, подлость не была в числе недостатков Тибальта, отсыпанных ему Господом сверх всякой меры. Но я уже поминал об этом…
Клинок Тибальта вошел Меркуцио прямо в сердце. Легко и хищно, как входит закаленная сталь из Толедо, которую этот малый точил не меньше, чем раз в неделю.
На удивление, Тибальт первый сообразил, что случилось. Закричал уже по-другому и бросился бежать прочь, все еще не выпустив из руки клинок. Несмотря на всю показную воинственность, он впервые убил человека и окончательно ошалел от этого.
Меркуцио какое-то время еще стоял, с удивлением, даже с недоверием глядя, как по легкой ткани кафтана расползается кровавое пятно. Сначала — совсем маленькое, потом все больше и больше…
Он пошатнулся, сделал шаг, другой и упал на спину.
— Друг! Что с тобой, друг! — кинулся к нему Ромео. Он испугался, что друг споткнулся и, падая, расшиб себе голову. Удара Тибальта он не то, чтоб не заметил, как-то не осознал сразу, настолько быстро и просто все случилось.
— Ромео?.. Ты здесь?..
— Здесь! Я здесь!
Он начал приподнимать Меркуцио голову и только теперь обратил внимание на обилие крови.
— Меркуцио! Меркуцио! Ты ранен?!
— Зачем ты влез, я не видел… Ранен… Вот странность… Холодно вдруг, будто погода меняется… Наверное, все-таки я убит, чума вас возьми…
С этим он закрыл глаза и больше не открывал их.
Насколько я знаю, именно его последнюю фразу интерпретировали потом как: «Чума возьми семейства ваши оба!» Так, конечно, красивее звучит со сцены, но я знаю из первых рук, что сил на проклятия у него уже не было. С раной в сердце не живут настолько долго, чтобы поразить всех вычурными речами.
Ромео, стоя на коленях, все еще держал его голову.
С шести лет (именно в этом возрасте они познакомились) он считал Меркуцио своим лучшим и самым близким другом, деля с ним детские шалости, а потом — юношеские проказы. Видит Бог, Меркуцио ни разу не дал ему повод разочароваться в их дружбе. Его веселый скептицизм удачно дополнял романтическую горячность Монтекки…
В этот момент вернулся Тибальт. Я же говорю, малый просто ошалел и метался без всякого направления как дикий всадник народов Гог и Магог.
— Ромео?! Что с ним?! Он умер?! Он точно умер?! — выкрикнул, не приближаясь, Тибальт.
— Так же точно, как сейчас умрешь ты! — заревел Ромео, выхватил шпагу и кинулся на него.
Тибальт снова бросился бежать. Думаю, не от малодушия, от растерянности, скорее. А Ромео не помнил уже ничего и никого, только видел перед глазами губы друга, ставшие вдруг бескровными до синевы, и спину убегающего врага.
Он догнал Тибальта неподалеку от переулка Сапожников. Тот пытался защищаться, размахивал шпагой, но делал это еще более неуклюже, чем всегда. После третьего или четвертого удара шпага Ромео вошла ему в горло на половину клинка. Кровь хлынула тем бурным потоком, который всегда бывает при таких ранах, и он умер практически сразу.
Яростный воин Тибальт…
Неуклюжий, некрасивый и недалеки малый, которого во всей этой истории тоже жалко…
Глава 7
Ромео все еще сидел на камнях рядом с трупом Тибальта, обхватив голову руками, когда подоспел наряд стражи. Я тоже был с ними.
К сожалению, мы не успели раньше, чтоб остановить всю эту резню. Теперь оставалось лишь собирать трупы.
— Ромео…
Он поднял взгляд.
— А, Умберто… Ты хорошо научил меня владеть шпагой, капитан. Они все умерли — Меркуцио, Тибальт… Только будь я — не я, если понимаю — зачем они умерли? Может ты знаешь? Зачем, капитан? Скажи мне?
Что я мог ему ответить?
Бряцанье оружием, сеньоры и сеньориты, всегда кончается одинаково. А эти мальчишки уж слишком любили свои клинки, как дети помладше — раскрашенные игрушки. Норовили блеснуть ими при первой возможности… Наверное, вы замечали, что мы, ветераны, беремся за мечи только когда не взяться за них невозможно. И это не просто так, это опыт…
— Ромео, — я тронул его за плечо, — ты должен пойти со мной.