— Ну что ж, — сказала Талейта. — Раз мне тут не доверяют…
— Доверяй, но проверяй, — сказал тогда Пит и впервые посмотрел ей прямо в глаза.
Сейчас, сидя в капсуле и тасуя карты, она вспомнила этот взгляд и поёжилась. Ещё раз перебрала в уме все плюсы и минусы ограбления. Собственно, дело полностью состояло из минусов, начиная с того, что ей предстояло уходить последней, и заканчивая… да тем, что это было настоящее ограбление! С возможностью попасться копам или поджарить мозги в пси-поле.
А плюс был только один: вернуться в табор со слитком флогистериума, распилить его на мелкие кусочки и раздать всем понемногу, чтобы продали. Тоже, кстати, непросто будет. Этот Дудеркопф или как его там наверняка пустит по федеральным каналам объяву, чтобы хватали всех, кто торгует флогистериумом. Придётся братьям-ромам ходить по дальним тоннелям, таскаться по Галактике, искать тех, кто не задаёт лишних вопросов и при этом готов выложить хорошие ловэ. Впрочем, как и всегда.
Хотя… был ещё один плюс. Фред.
Экран ожил, зазвучала мелодия вызова. Талейта подскочила так, что стукнулась макушкой о потолок. Из капсулы сверху приглушенно заорали: «Не шуми, дай поспать!»
— Извините! — крикнула она в ответ. И уже экрану: — Да?
— Привет, Тилли! — жизнерадостно сказал Фред. — Я тут подумал, надо бы проверить тебя в деле. Репетиция, так сказать. Встретимся перед «Вдрызгом» через полчаса, лады?
— Какая репетиция? — опешила Талейта.
— Значит, договорились, жду, — быстро сказал Фред и отключился.
Верхний ярус был прекрасным местом. Она и не думала, что такая красота бывает на Земле, которая всегда ей виделась средоточием вонючих полутёмных коридоров, стальных потолков, затянутых клочьями плесени, и капсульных ночлежек вроде «Бельведера». На верхнем ярусе стояли богатые коттеджи, разделенные силовыми заборами, гудели уличные кондиционеры, гуляли люди (именно гуляли, болтая друг с другом и посматривая по сторонам, а не бежали на работу, с работы или по рабочим надобностям).
Но главное — над всем этим было небо, и даже толстый слой защитного полимера не скрадывал небесной яркой синевы. Талейта нигде такого не видела — ни на Стокгольме, ни на Токио, ни даже на Лондоне, который во многом копировал Землю. Она бродила по широким улицам, запрокинув голову, смотрела из-под руки в зенит, ахала, цокала языком, даже смеялась от восторга. Потом Фред показал черную точку далеко в вышине и сообщил, что это — летучая крыса, существо, предки которого прилетели на корабле беженцев с какой-то умирающей дум-планеты и смогли приспособиться к земной экологии. Диковину, впрочем, разглядеть не удалось: налетела песчаная буря, и небо заволокло бурым маревом. Талейте стало жалко зверюшку, но Фред сказал, что та, скорее всего, спряталась в вентиляционной шахте — там у крыс целые гнездовья, где они спят, закутавшись в крылья, и сторожат отложенные королевой яйца.
Небо тем временем совсем потемнело, и Фред повёл Талейту в обход трёхэтажного коттеджа, облицованного импортным, привезённым с Пекина «живым кирпичом». За коттеджем обнаружился неприметный грибок технического колодца. Они спустились в колодец, прошли десяток шагов по низенькому лазу и остановились перед бронированной дверью. Под потолком мужественно боролась с темнотой одинокая лампочка.
— Это и есть дом твоего Дампкоффера? — спросила Тайлета, безуспешно пытаясь отряхнуть юбку от липкой пыли.
Фред покачал головой:
— Светиться перед делом? Слишком палевно. Нет, это просто чья-то богатая хата. Кто-то нахапал достаточно жетонов, чтобы тут жить. Это всё неважно, главное — здесь такая же пси-защита.
— Где? — не поняла Талейта. Фред глубоко вздохнул и нехотя протянул руку к кодовому замку на двери. Чем ближе становилась дверь, тем медленнее двигалась рука, и тем сильнее дрожали пальцы. Когда до замка оставался какой-то сантиметр, Фред охнул всей грудью и, отдернув руку, сунул ладонь под мышку. Талейта с удивлением заметила капли пота у него на лбу.
— Вот здесь, — сказал он осипшим голосом. — А голову туда совать вообще нельзя.
Талейта, недолго думая, дотронулась до двери и взвизгнула. Больно было так, будто пальцы окатили кипятком и одновременно тряхнули током. Она заплясала, тряся рукой в воздухе.
— Бэнг рогэнса, — простонала она. — Больно, а-а…
Боязливо поднесла руку к лампе, ожидая увидеть содранное мясо, ожоги, язвы — но пальцы были розовые и вполне здоровые на вид. Фред криво усмехнулся.
— Убедилась? — спросил он, глядя на перекошенное лицо Талейты. — Поле здесь ещё слабенькое, внутри — сильнее. Ну, давай, попробуй его пробить. Должно получиться.
— Пробить? Как? — растерялась она. Фред пожал плечами — мол, сама должна знать — и отступил на шаг. Талейта с опаской поглядела на дверь, медленно вдохнула, резко выдохнула. Зажмурилась.
Сначала, как всегда, ничего не было, только плавали в темноте цветные круги. Она сосредоточилась, принялась вглядываться в тьму. Тьма притворялась скучной и обычной, такой, какую видит любой человек, закрывший глаза. Хотелось сдаться, плюнуть, послать этого пройдоху куда подальше и пойти домой… ну как домой — в капсулу… но тут началось. Хлынули по спине мурашки, резко запахло фиалками, запели в унисон сверчки, и она увидела сферу.
Никакая это была не сфера, а, скорее, комок, огромный сгусток цвета запекшейся, смешанной с грязью крови. Неровные края жадно пульсировали, трепетали, вытягивались щупальцами. Комок был концентратом самых паршивых эмоций: будто взяли ненависть, зависть и страх у тысячи людей, выпарили, зачерпнули то, что осталось на дне, и посадили под замок в электронную тюрьму. Талейта не знала, мог ли комок думать, но он точно мог чувствовать. И он чувствовал то, что умел — ненависть, зависть и страх — ко всем подряд, кроме тех, кого велели считать хозяевами. Пси-барьер был живым, но жить ему было погано, а умереть не позволяли, и от этого он вымещал злобу на любом, кого мог достать.
Когда Талейта увидела всё, как есть, ей стало до того жалко несчастный комок, что рука сама к нему потянулась. Пожалеть, погладить. Она коснулась грязно-кровавого пятна, и сфера, помедлив, раздалась в стороны, поблекла. Талейта осторожно шагнула вперед и уперлась во что-то твёрдое. Открыв глаза, она обнаружила, что стоит вплотную к двери с кодовым замком.
— Вау, — благоговейно произнёс Фред. Он робко подошел и встал рядом. — Получилось!
Талейта с сомнением кивнула. Она чувствовала сферу вокруг себя и знала, что ничего не поменялось. Просто пси-барьер ненадолго расслабился. Но, стоит Талейте перестать его жалеть и мысленно гладить (она не была уверена насчет того, можно ли кого-нибудь мысленно гладить, но ни на секунду не переставала этого делать) — кровавый комок обрушится на них с Фредом и вскипятит им мозги со всей силой накопившейся ярости.
— Ну чего, убедился? — спросила она. — Валим, что ли.
Фред хлопнул в ладоши.
— Это надо отпраздновать! — сказал он.
И они отпраздновали. Сначала спустились обратно на десятый ярус и пошли во «Вдрызг». Там Фред отмочил штуку: достал из кармана отвертку, перегнулся через стойку, отковырнул переднюю панель у бармена и что-то подкрутил в настроечной плате, после чего бармен начислил им по три дайкири за счет заведения. Талейта могла поклясться, что в первом дайкири было вдвое больше градусов, чем положено, но, с другой стороны, кто знает, сколько там положено? Впрочем, к третьему коктейлю стало казаться, что градусов, наоборот, не хватает. Она сообщила это Фреду. Он с озабоченным видом отпил из её бокала, почмокал губами, деловито кивнул и предложил сменить заведение.
Что и было сделано. Они вышли в гулкий бетонный коридор, Фред свистнул велорикше, и через полчаса Талейта уже танцевала в «Джиггере», самом шикарном кабаке двенадцатого яруса. Танцевала, разумеется, босиком, как и положено настоящей ромни. Фред, оказывается, тоже неплохо умел двигаться: мало кто мог составить ей достойную пару, но он смог и продержался пять танцев подряд, причем во время пятого все, кто был на танцполе, встали вокруг, хлопали в такт и одобрительно свистели.
Кажется, они ещё что-то пили — напиток каждый раз менялся — а потом вдруг очутились в каком-то совершенно новом баре, где было темно, и на полу валялись мягкие подушки. В воздухе плыл синий дым. Губы Фреда оказались мягкими и требовательными, и такими же были его руки. А ещё потом она поняла, что это никакой не бар, а отель, где вчера обсуждали дело — или то случилось позавчера?..
Но всё стало неважно, неважно, неважно.
Утром Талейта проснулась на удивление свежей. По идее, после такой попойки голове полагалось превратиться в дум-планету — обезвоженную и с ядовитой атмосферой. Но обнаружилось, что голова — в полном порядке, а тело казалось лёгким и словно наполненным пузырьками. Она долго и с удовольствием потягивалась, зевала во весь рот, как кошка, разглядывая из кровати номер Фреда, слушая шипение воды в душевой кабинке.
Всё было здорово. Она сумела пробить защиту, танцевала половину ночи, а вторую половину удалось провести ещё лучше. Сегодня, когда они пойдут на дело, всё получится как надо, и уже утром Талейта завалится в табор с тяжелым слитком за пазухой. Чёрным, драгоценным слитком: чернее, чем кофе в безлунную ночь, и дороже, чем целая улица роскошных домов там, наверху. Кажется, бахт-удача вспомнила о своих обязанностях, вернулась и принялась с виноватым видом навёрстывать упущенное. Надо бы глянуть карту, да жаль, колода осталась в «Бельведере». Впрочем, карту не обязательно тянуть с самого утра, можно и позже… наверное.
Особенно, если утро началось, как сегодня, в три часа дня.
Вода смолкла, дверь кабинки отъехала в сторону, и в клубах пара появился Фред.
— Повезло, — сказал он, пригибаясь, чтобы не задеть потолок. — Горячую дали. Иди скорей, пока не кончилась.
— Потом, — промурлыкала она, зарываясь в подушки. — Успею.
Фред присел на краешек дивана.
— Выспалась, Тилли? Сегодня длинный день.