Судя по бешеному блеску в глазах, Роман Николаевич хотел продолжить своё выступление, но я тоже, как и он, перестала чувствовать берега норм приличия.
– Пошёл вон! Немедленно! Чтоб я тебя не видела больше ни разу. Ты полный псих и придурок, иди и лечись! Если ко мне хоть на три метра приблизишься, я подам в суд за домогательства! И не надейся, что Волконская побоится твоих связей! Ты лучше моих бойся, чтобы не проснуться однажды в лесополосе с переломанными конечностями.
Сорвала с руки браслет и со всей силы кинула в мужчину. Отдать должное, он даже не моргнул и не пытался уклониться. Так что ювелирное изделие попало точно в бровь, рассекая тонкую кожу до крови.
Будто замороженный, Рома продолжал смотреть на меня, кажется, даже не мигая. Холодные голубые глаза резали меня на части, заставляя задыхаться от боли и чувства полного разрушения. Неожиданно я поняла, что ещё минута, и вместо этой тягучей боли придут слезы и истерика. Вот только хрен этот придурок их увидит.
– Я сказала вон! – прорычала я, отступая в сторону матери и тем самым полностью освобождая проход к выходу. – Проваливай к чертям собачьим! Я сразу сказала, что нефиг ко мне лезть! Беги к своим дрессированным Ариаднам и прочим сучкам, что при твоём появлении виляют клиторами. Я не стану твоей подстилкой, не стану выполнять команды по щелчку твоих пальцев.
Я не знала, какой ещё гадости сказать, чтобы он ушёл. Хотелось упасть на пол и сдохнуть! Наверное, моя родительница не была так безнадежна в проявлении и восприятии чувств, так как, глянув на меня, резво соскочила с кресла и встала передо мной.
– Роман, вам лучше сейчас уйти. Вы оба невменяемы, от вашего разговора становится только хуже.
– Я абсолютно нормальная, это он придурок! – вырвалось у меня, но мама, развернувшись ко мне, накрыла одной рукой рот, а второй обхватила голову, не давая увернуться от импровизированного кляпа.
– Алиса, девочка моя, успокойся! Прекрати!
Я стала дышать носом, пытаясь унять первые спазмы в горле. Савельев козёл! Ненавижу!!!
К нашей общей радости, мужчина словно ожил. Посмотрев на меня долгим и тяжёлым взглядом, прихватил свой рабочий портфель и ушёл. Сволочь, даже дверью не хлопнул. Конечно, что ему переживать?! Одна дурочка сорвалась с крючка, так он новую себе найдет, будет воспитывать под себя. Холить, лелеять, подарки и ужины, секс до одурения, а потом раз, и ты уже в клетке, а цена тебе ноль без палочки.
От этих мыслей плотину во мне окончательно прорвало, и я задохнулась. Медленно стала оседать прямо на грязный пол голыми коленями, но мама, вцепляясь теперь уже в моё тело, не дала упасть одним махом.
– Алисонька, девочка моя! Дыши, родная, дыши! Поплачь, пожалуйста!
Её полный ужаса голос бился на краю помутневшего сознания. Я никогда не умела плакать. Я задыхалась и билась в спазмах, прежде чем мое тело давало спасительную солёную влагу. «Ненавижу слёзы, ненавижу слабость!» Вот только в этот раз мантра не помогала, меня рвала боль в грудине от обиды и разочарования, боль от потери любимого и дорогого человека. Который не понял, не принял и не полюбил меня такую, какая я есть на самом деле.
– Вот так! Умница моя! Поплачь, доченька!
И правда, я почувствовала, как щёки стали мокрыми, но привычное облегчение не приходило. Мама опустилась вместе со мной на колени и, крепко обняв, покачивала нас обоих.
Всхлипы продолжали душить меня, не давая сделать полноценного вдоха. Я закрыла глаза, но память стала услужливо подкидывать воспоминания: и тот вечер с дождём, когда вкус поцелуев наполовину с водой; шёпот пошлых нежностей на ухо, когда он был глубоко внутри меня; его улыбка. Теперь это всё забрызгано потоками той грязи, что мы выплеснули сегодня друг на друга.
– Дорогая, успокойся! Всё не так трагично, я уверена. Мне некоторые аспекты были не совсем понятны, особенно в том плане, что я не знала о такой…хм… тесной твоей дружбе с Романом. Вы давно общаетесь?
– Давно, но … встречаемся, то есть встречались… два дня,– нервное дергание гортани мешало говорить, но теперь мама имела право получить ответы на все вопросы.
– О! Как интересно! И что у вас за отношения?
– Я… я люблю его… – с каким- то тихим ужасом прошептала я, вдруг резко осознавая свои чувства.
Вот откуда эта боль, вот откуда желание одновременно поцеловать его и покалечить. Я влюбилась как последняя идиотка.
– Господи, родная! Зачем столько трагизма в голосе!? Любовь – это замечательно!
– Мама, какое замечательно?! После сегодняшнего он со мной и говорить не станет. Да и я не стану. Нет смысла! Ему нужна послушная овечка, а уж точно не порхающая бабочка.
От шока у меня даже спазмы прошли, но родительницу из объятий я не выпускала. Ещё крепче и ближе прижималась к родному человеку.
– Мне кажется, ты, как всегда, поспешила, сделав неправильные выводы. Роман очень за тебя волновался, позвонил мне. Спросил, не могу ли я знать, где ты и почему отключен мобильный телефон. Я сказала, что сотовый мог разрядиться, а ты, скорее всего, в клубе. Я же была неподалеку, так что предложила заехать и проверить.
Ну, теперь хоть стало понятно, как тут очутилась моя матушка.
– Тебя не было, о чём я и сообщила Савельеву. Он сказал ждать твоего возвращения в клубе. Уж больно мужчина был взволнован, так что решила действительно дождаться тебя и поговорить.
Видимо, когда поиски меня не увенчались успехом, он решил проверить сам. Вдруг и мать моя в заговоре против него.
– А тебе реально угрожает опасность!? – медленно переспросила женщина, медленно поглаживая мою спину.
– Немного, но я была очень внимательна. В отличие от мнения некоторых мне не пять, и я могу отличить реальную опасность от выдуманной.
– Я думаю, ты все- таки ошибаешься в осуждении Романа. Он хотел тебя защитить.
– Мама, я не против защиты, но не путём приставления ко мне шпионов. Мне показалось, его больше всего взбесил тот факт, что он тут всё бросил и приехал меня спасать, а я здоровая и счастливая. Видите ли, посмела его ослушаться.
Меня снова начинало штормить, а эмоциональные качели хотели свести меня с ума.
– Алиса, ты чересчур эмоционально всё воспринимаешь! Мужчины любят всем руководить, а такие, как Савельев, по – другому вообще не умеют.
Отклонилась от матери, пытаясь смахнуть слезы старые и новые, которые готовы устроить очередной потоп.
– И я о том же! Мы абсолютно разные, мы не сможем ужиться вместе.
– Глупости, дорогая! Поднимайся давай с пола. – мама начала вставать, подтягивая и меня кверху. – Мы с твоим отцом тоже разные, но ведь живём столько лет в браке.
– А я не хочу мучиться как ты! – вырвалось у меня раньше, чем я успела прикусить язык.
Губы матери обиженно поджались. Я же почувствовала себя неблагодарной свиньёй.
– Мама, извини…
Но короткий взмах ладони в воздухе заткнул меня.
– В чём- то Роман был прав! Ты ведёшь себя как ребенок. Сплошные шалости и капризы. Конечно, это и моя вина как матери.
Родительница встала, отряхивая уже безнадежно испорченные о строительный мусор молочные шелковые брюки. Она словно на миг постарела. Я спокойно читала на её лице усталость и грусть совершенных ошибок и безвозвратно потерянного времени.
– И да! Моя семейная жизнь не пример для подражания, но и не для порицания. Ты тоже права насчёт вашего кардинального отличия с Романом. Если вы сможете принять недостатки друг друга и при этом не сломать себя, то это будет ваше счастье, в противном случае…
Она замолчала. Не нужно заканчивать фразу… я знала её и так, чувствовала сейчас всем надломанным телом и сорванным со своей оси сердцем.
Вот только снова это НО… я хорошо знаю себя и уже успела кое-что понять в Ромашке. Мы очень упрямые и злопамятные. И даже сейчас на гребне эмоций я понимала, что даже ради любви не смогу сломаться под него. Я сдохну от тоски и печали, но останусь при своем мнении и позиции.
Мама тяжело выдохнула, явно понимая, чем страдает её непутёвая и всё- таки психически нездоровая дочь.
– Пока тебя ждала, тебе мальчик занёс письмо, я на барную стойку положила.
Вздрогнула при виде очередного идеального белого конверта без единого знака. Может, это знак?! И мне пора сдохнуть!
– Да это сметы от моего дизайнера. Она обещала передать на днях,– как можно спокойнее соврала матери.
Подошла к стойке, собираясь закинуть письмо куда-нибудь подальше от матери. Не хочу ещё больше её волновать этими тупыми угрозами.
– Ты хотя бы проверь сразу, а то вдруг чего перепутала. У нас за время отделки дома столько случаев нерадивости рабочих были.
Открыла письмо, вставая так, чтобы мамулька точно не смогла увидеть и прочитать. Мне давали срок 5 дней, а потом последуют исполнения обещаний, данных ранее.
– Да всё верно! Как мы и оговаривали ранее, – продолжила я свою маленькую ложь.
– Ну, хорошо. Я, наверное, поеду. Скоро отец вернётся с работы.
– Спасибо, мам! Ты мне очень помогла.
Мы обнялись. Я вдохнула напоследок запах её «Шинель», стараясь, как можно больше впитать внимания и заботы. Это редкий момент слабости родовой аристократки!
Мама ушла, а я обрадовалась, что сегодня нет рабочих. Лишние свидетели моего позора мне были не нужны. Устало повалилась в то самое кресло, где недавно сидела родительница.
Попыталась разобраться в том водопаде эмоции, что сейчас стеной падали на мою жизнь. Ни черта! Я кружилась по кругу, снова и снова, как балерина, совершая самое безупречное в мире фуэте*.
*Фуэте – общепринятое сокращенное название виртуозного движения классического танца, исполняющегося как ряд последовательно повторяющихся туров в быстром темпе и на одном месте.
Глава 12
Роман
В жизни каждого человека хотя бы раз бывает срыв, когда нервы в хлам и мозг в отключке. Вот и в моей случился!
Алиса. Это имя напишут на моей гробовой доске как человека туда меня и загнавшего. Нет, внешне всё было хорошо. Я спокойно работал, продолжал заседание с главами отделов, когда приходили очередные отчёты охраны, сообщающие о пропаже девушки.