– А вы кто такой?
– Моя фамилия Сандерсон. Я работаю в «Аделанте».
К судье скользнул мужчина, которого я никогда раньше не видел, и что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул, затем вновь посмотрел на Сандерсона.
– Прошу, – буркнул он.
После невероятных разоблачений с подачи полицейского и управляющего тон речи Сандерсона выбивался из общей струи.
– Эти люди – американские журналисты. Мистер Кемп трудится на «Нью-Йорк таймс», мистер Йимон представляет Ассоциацию американских писателей-путешественников, а мистер Сала работает на журнал «Лайф». – Он сделал паузу, и я задался вопросом, что хорошего может принести такой подход. До этого наш образ американских журналистов привел к катастрофическим результатам.
– Возможно, я заблуждаюсь, – продолжал Сандерсон, – но, по-моему, прозвучавшие свидетельские показания были несколько путаными, и мне бы крайне не хотелось, чтобы они обернулись никому не нужными огорчениями. – Он бросил взгляд на старшего полицейского, затем вновь повернулся к судье.
– Господи, – прошептал Йимон. – Надеюсь, он знает, что делает.
Я кивнул, не спуская глаз с физиономии судьи. Последняя сентенция Сандерсона прозвучала неприкрытой угрозой, и у меня в голове мелькнуло, что он, пожалуй, нетрезв. В конце концов, почем я знаю: он мог пожаловать сюда прямиком с какой-нибудь вечеринки, где с обеда пил.
– Что ж, мистер Сандерсон, – промолвил судья бесстрастным тоном. – Ваши предложения?
Тот вежливо улыбнулся.
– Я полагаю, что разбирательство можно было бы провести несколько позже, когда улягутся страсти.
Мужчина, который перед этим что-то шепнул судье, вновь подошел к кафедре. Последовал быстрый обмен словами, после чего судья обратился к Сандерсону.
– Пожалуй, в чем-то вы правы, – заявил он, – однако эти люди вели себя наглым, вызывающим образом. В них нет уважения к нашим законам.
У Сандерсона потемнело лицо.
– В таком случае, ваша честь, если это дело будет все же рассматриваться сегодня, я просил бы объявить перерыв, пока я не поговорю с Адольфо Киньонесом. – Он покивал головой. – Придется, конечно, поднять сеньора Киньонеса с постели, но я не обладаю достаточной квалификацией, чтобы и впредь выступать в качестве поверенного.
Очередное лихорадочное совещание у судейской кафедры. Видно было, что упомянутое имя заставило судью призадуматься. В конце концов, Киньонес представлял интересы «Дейли ньюс» перед местной Фемидой, в свое время побывал сенатором и являлся одним из наиболее известных людей на острове.
Мы все встревоженно следили за ходом этого совещания. Наконец судья поднял лицо и приказал нам встать.
– Вы будет отпущены под залог. Или можете ждать в тюрьме… это уж как сами захотите. – Он что-то черкнул на листочке бумаги. – Роберт Сала. – Сала вскинул глаза. – Вы обвиняетесь в появлении в общественном месте в состоянии алкогольного опьянения, хулиганстве и сопротивлении властям при задержании. Залог устанавливается в размере одной тысячи долларов.
Сала что-то проворчал и отвернулся.
– Аддисон Йимон, – продолжал судья. – Появление в общественном месте в состоянии опьянения, хулиганство и сопротивление. Залог – одна тысяча долларов.
Йимон ничего не сказал.
– Пол Кемп, – сказал судья. – Появление в общественном месте в состоянии опьянения, хулиганство и сопротивление. Залог – триста долларов.
Я был потрясен не меньше, чем событиями этого вечера. Такое чувство, будто я совершил предательство. Я вроде вполне энергично отбивался… или все дело в моем визге? Может, судья сжалился надо мной, зная, что меня топтали? Я продолжал ломать себе голову над этим вопросом, даже когда нас вывели из зала в коридор.
– А теперь-то что? – спросил Йимон. – Неужели Сандерсон может заплатить такие деньги?
– Не волнуйся, – сказал я. – Разберется как-нибудь.
Я чувствовал себя идиотом, произнося эти слова. Даже если дело обернется в худшую сторону, я всегда смогу покрыть свой залог из собственного кармана.
Для Сады тоже сыщется кто-нибудь и заплатит его залог, но вот что касается Йимона… Никого не волновало, выйдет ли он на работу в понедельник. Чем дольше я об этом думал, тем больше убеждался, что через несколько минут мы вдвоем обретем свободу, а он вернется в камеру, потому как не было на острове никого с тысячью долларов, кто бы хоть вот на такую чуточку желал вынуть его из-за решетки.
Тут вдруг появился Моберг, вслед за ним Сандерсон и тот мужчина, что совещался с судьей. Заливаясь пьяным смехом, Моберг подошел к нам.
– Я уж думал, вас казнят.
– Так почти и вышло, – ответил я. – Что там с залогом? Деньги найдутся?
Он вновь рассмеялся.
– Да все уже уплачено. Сегарра сказал мне подписать чек. – Он понизил голос. – И еще он сказал оплатить штраф, но только если на каждого из вас придется не больше сотни долларов. Повезло: штрафов не было вообще.
– То есть мы выбрались? – спросил Сала.
Моберг ухмыльнулся.
– Ясное дело.
– Я тоже? – уточнил Йимон.
– Ну конечно, – кивнул Моберг. – Дело сделано, все свободны.
Пока мы шли к двери, Сандерсон за руку попрощался со своим спутником и заторопился вслед за нами. Уже почти рассвело, и небо было светло-серым. Если не считать горстки людей возле полицейского участка, улицы выглядели пустыми и спокойными. В заливе стояло на якоре несколько крупных грузовых судов, поджидавших портовые буксиры, которые должны подвести их к берегу.
К моменту, когда мы вышли на улицу, я увидел первые лучи солнца, прохладного розового сияния на востоке. Тот факт, что я провел ночь в каталажке и зале судебных слушаний, сделали это утро одним из самых прекрасных в моей жизни. Кругом царили мир и свет, прохладная карибская заря после многих часов в поганой тюрьме. Я смотрел на суда и море и переживал приступ сумасшествия от того, что впереди меня ждал целый день.
Тут я сообразил, что почти весь этот день буду дрыхнуть, и моя радость улетучилась. Сандерсон согласился подбросить нас к нашей квартирке, так что мы сказали спокойной ночи Мобергу, который отправился на поиски своей машины. Он забыл, где ее оставил, но заверил нас, что это не проблема. «Найду по запаху. На расстоянии нескольких кварталов». И с этими словами он побрел по улице: небольшая, шмыгающая носом фигурка в грязном сером костюме.
Позднее Сандерсон объяснил, что Моберг сначала позвонил Лоттерману, которого не оказалось дома, а затем Киньонесу, но тот был в Майами. Тогда он связался с Сегаррой, и главред велел ему подписать чек, поскольку думал, что речь идет о небольших штрафах. Сандерсон в это время гостил у него и уже собирался уходить, когда позвонил Моберг, так что он решил заглянуть в суд по пути домой.
– Как здорово у тебя получилось, – сказал я. – Если б не ты, торчать бы нам в проклятом подвале.
Йимон и Сала пробормотали согласие.
– Вот и радуйтесь, пока можете, – ответил Сандерсон. – Свобода ваша будет недолгой.
Остаток пути мы проделали в полном молчании. Минуя Плазу-Колон, я услышал первые звуки утра – натужное гудение автобуса, крики ранних торговцев фруктами – и завывание полицейской сирены где-то на вершине холма.
Девять
Не успел я проспать пару-другую часов, как меня разбудил громкий вопль. Орал Сала, пораженный кошмарной мыслью.
– Мать честная! – кричал он. – Моя машина! Шакалы!..
После минутного замешательства я вспомнил, что его «фиат» мы оставили на дороге возле «Каса Кабронэс». Пуэрториканцы питали неподдельный интерес к брошенным машинам: они набрасывались на них как голодные животные и раздирали на части. Сначала исчезали колпаки, потом колеса, затем бамперы и двери, и, наконец, они утаскивали прочь оставшийся каркас… двадцать, тридцать человек облепляли машину со всех сторон, как муравьи, волочащие дохлого жука. Улов сдавали на металлолом за десять yanqui долларов, после чего дрались с ножами и «розочками» от пивных бутылок за свою долю.
Йимон просыпался медленно, постанывая от боли. Он сел, не вставая с матраса, и уставился на нас.
– Давай просыпайся, – сказал я. – Твой скутер тоже там.
Сала спустил ноги с раскладушки.
– Слишком поздно. У них было двенадцать часов… Господи, да они могут раздеть машину на двенадцать минут. Нам повезет, если мы отыщем масляное пятно.
– То есть… все пропало? – Йимон так и продолжал на нас пялиться, не вполне придя в себя.
Я кивнул.
– Надо думать.
– Так что ж мы сидим?! Пошли туда! – воскликнул он, вскакивая с матраса. – Поймаем кого-нибудь и зубы выбьем!
– А чего торопиться… – пожал плечами Сала. – Дело конченое. – Он встал и прогнулся в пояснице. – Черт, такое чувство, будто меня ножом вдарили. – Он повернулся ко мне. – Посмотри, что там с плечами… Дырки от ножа нет?
– Нет там никакой дырки, – ответил я. – Только ссадина… от ногтей, наверное.
Он выругался и пошел в ванную мыться.
Йимон уже успел сполоснуть лицо и теперь торопливо одевался.
– Давайте-ка поспешать. Возьмем такси. – Он распахнул окно и впустил в комнату свет.
Я нехотя стал натягивать брюки. По всему телу были рассыпаны синяки, каждое движение отзывалось болью. Хотелось упасть обратно в постель и проспать целый день, но я отчетливо видел, что надеяться на это нечего.
Мы пешком добрались до Плазы-Колон и остановили такси. Йимон сказал водителю, куда ехать.
Мне еще не доводилось видеть Сан-Хуан воскресным утром. Обычно я вставал в районе полудня и отправлялся к Алу на продолжительный, неспешный завтрак. Сейчас улицы были практически пусты. Никаких следов повседневной сутолоки; нет скрежета и рева незастрахованных машин, в которых местные раскатывали по городу. Почти никого на набережной, магазины закрыты, лишь церкви заняты своим делом. По дороге их встретилось несколько, и перед каждой толпились цветастые группки людей – мужчины с продубленной кожей, мальчишки в свеженаглаженных костюмчиках, пышно украшенные женщины с вуалями, маленькие девочки в белых платьицах, а рядом с ними обязательно по священнику в черной сутане и высокой черной шляпе.