Тем не менее я знал, что движусь к той точке, когда придется решать насчет Пуэрто-Рико. Я провел здесь три месяца, а казалось – три недели. Пока что ухватиться было не за что, никаких тебе настоящих «за» и «против», которые я находил в других местах. Все то время, что довелось пробыть в Сан-Хуане, я порицал его, хотя всамделишного отвращения не испытывал.
Рано или поздно глазам должно открыться то самое третье измерение, та глубина, которая делает город реальным и которую ни за что не увидишь, пока не проведешь на месте достаточно много времени. Но чем дольше я здесь находился, тем крепче становилось подозрение, что впервые в жизни я попал туда, где эта важнейшая сторона – новое измерение – попросту отсутствовала, или была столь расплывчатой, что не играла никакой роли. Может – упаси Господь! – город и впрямь был тем, чем казался: мешаниной из «оуки», воров и ошеломленной деревенщины.
Я прошагал с милю, размышляя, покуривая, истекая потом, заглядывая поверх высоких живых изгородей в низенькие окна, выходившие на улицу, прислушиваясь к реву автобусов и неумолчному лаю бродячих псов; не встречая на пути никого, кроме тех, кто сидел в набитых машинах, направляясь один бог ведает куда: целые семейства, втиснутые в салоны малолитражек, бесцельно шныряющие по городу под гудение клаксонов и проклятия; остановятся там или сям, купят pastilles[26], запьют стаканом coco frio, вновь залезут в машину – и вперед, к вечному изумлению над всеми теми замечательными вещами, которые yanquis проделывают с их городом: вот строится новое офисное здание аж в десять этажей… вот новая автострада, ведущая в никуда… ну и, разумеется, всегда найдутся свежепостроенные гостиницы, на которые можно поглазеть, а еще стоит съездить к пляжу, посмотреть там на женщин – yanquis… а по ночам на площадях, если, конечно, приехать пораньше и занять местечко поближе, к твоим услугам televisión.
Вконец отчаявшись, я махнул таксисту и отправился в «Карибский Хилтон», где проходил международный теннисный турнир. Проник на стадион благодаря моей пресс-карточке и просидел там до вечера.
Здесь солнце меня не беспокоило. Возникло ощущение, что тут-то и есть мое законное место: рядом с глиняными кортами, со стаканчиком джин-тоника в руке, с белым мячиком, скачущим перед глазами туда-сюда. На память пришли и другие теннисные корты, давно минувшие дни, полные солнца, джина и людей, которых мне уже никогда не увидеть, потому как мы не могли больше разговаривать друг с другом без скуки и разочарования. Я сидел на трибуне, слушая сочные шлепки ворсистого мячика и сознавая, что он никогда уже не будет звучать так, как в те дни, когда я знал имена игроков и они были мне не безразличны.
С закатом матч закончился, и я на такси отправился к Алу. Там был Сала; он в одиночестве сидел за угловым столиком. Завидев Трубочиста, который шел к патио, я велел ему принести два рома и три гамбургера.
Заслышав мои шаги, Сала поднял глаза.
– У тебя нынче особенная морда, – сказал он. – Как у беглого каторжника.
– Я говорил с Сандерсоном, – сообщил я. – Он полагает, что до суда может не дойти… а может, дело вообще затянется года на три.
Не успели слова вылететь, как я об этом пожалел. Теперь Сала опять начнет нудеть про мой залог. Прежде чем он хоть что-то сказал, я вскинул обе руки.
– Все, проехали. Давай поговорим о чем-нибудь еще.
Он пожал плечами.
– Господи, да я вообще ни о чем думать не могу. Либо депрессия нападает, либо страх. Будто вот-вот катастрофа разразится.
– А где Йимон? – спросил я.
– Домой поехал. Как только ты ушел, он вспомнил, что оставил Шено под замком.
Появился Трубочист с нашей выпивкой и закуской; я все принял с подноса.
– Говорю тебе: он псих капитальный, – воскликнул Сала.
– Тут ты прав, – ответил я. – Один бог знает, чем он кончит. Нельзя идти по жизни как он… ведь ни на столечко не уступит, никогда, ни за что.
Ровно в этот момент, издавая радостный вой, к столику подскочил Билл Донован, наш спортивный редактор.
– Так вот вы где! Джентльмены от прессы… тихие алкоголики! – Он счастливо рассмеялся. – Что, устроили себе веселый вечерок, а? Вам еще повезло, что Лоттерман уехал в Понсе! – Он присел к нам. – Так что случилось-то? Я слышал, вы с «фараонами» повздорили.
– Ага, – сказал я. – Таких лещей им наваляли, животики надорвешь.
– Не слабо, – покивал он. – Жаль, меня там не было. Люблю хорошую свару… особенно с «фараонами».
Мы еще поболтали. Донован мне импонировал, но он вечно сводил разговоры к тому, что собирается вернуться в Сан-Франциско, «где настоящие дела делаются». Он до того красочно расписывал жизнь на Берегу[27], что сразу становилось ясно: сочиняет. Причем я никак не мог понять, где у него кончается правда, а где начинается вранье. Даже если бы половина его слов не была выдумкой, этого бы хватило, чтобы я туда немедленно отправился. Впрочем, с Донованом нельзя было полагаться даже на эту необходимую половину, так что слушать его значило у самого себя играть на нервах.
Ушли мы в районе полуночи и в полном молчании спустились с холма. Ночь выдалась душная; я чувствовал тяжесть в душе; время словно неслось мимо и вместе с тем недвижно замерло.
Всякий раз, думая о времени в Пуэрто-Рико, я вспоминал те старые электрические часы, что висели у нас в классе, когда я ходил в школу. Стрелка у них дергалась на несколько минут за раз – и когда я на нее смотрел и приходил к выводу, что всё, часы окончательно сломались, внезапный щелчок стрелки, перескочившей через три-четыре минуты, заставлял меня вздрагивать.
Десять
Офис Сандерсона располагался на верхнем этаже самого высокого здания в Старом городе. Я сидел в салонном кожаном кресле и под собой мог видеть всю набережную, «Карибский Хилтон» и большую часть Кондадо. Такое впечатление, что находишься на аэропортовой диспетчерской вышке.
Сандерсон сидел, положив ноги на подоконник.
– Тут два момента, – говорил он. – Идея с «Таймс» на многое не потянет – горсточка статей за весь год, – зато у Зимбургера есть весьма крупный проект.
– У Зимбургера? – переспросил я.
Сандерсон кивнул.
– Я не хотел вчера о нем упоминать, потому что он мог его забросить.
– Постой-ка, – сказал я. – Мы одного и того же Зимбургера имеем в виду? «Генерала»?
Он раздраженно поморщился.
– Да, вот именно. Зимбургер – один из наших клиентов.
– Черт, должно быть, у вас дела совсем никудышные. Он же полный осел.
Сандерсон покатал карандаш между пальцами.
– Кемп, мистер Зимбургер строит яхтенный клуб… и чертовски большой, между прочим. – Он сделал паузу. – Кроме того, он собирается возвести одну из лучших гостиниц на острове.
Я расхохотался и упал на спинку кресла.
– Послушай, – резко сказал Сандерсон. – Ты провел здесь достаточно времени, чтобы начать усваивать кое-какие вещи, и одна из них состоит в том, что деньги порой приходят в самой странной упаковке. – Он постучал карандашом по столу. – Зимбургер, которого ты считаешь ослом, может купить тебя с потрохами. Если хочешь судить о людях по их внешнему виду, тебе лучше податься куда-нибудь в Техас.
Я вновь рассмеялся.
– А ты, пожалуй, прав. Что ж, хватит тянуть кота за хвост, выкладывай, что у тебя на уме. Я тороплюсь.
– Когда-нибудь твоя дурацкая спесивость обойдется тебе в кругленькую сумму.
– Черт возьми, – ответил я. – Я на сеанс психоанализа не подписывался.
Сандерсон натянуто улыбнулся.
– Ладно. «Таймс» хочет обзорную статью про путешествия в весенний сезон. Миссис Людвиг подготовит для тебя кое-какие материалы… Я ей скажу, что тебе понадобится.
– И чего они хотят? Поконкретней. Тысячу счастливых словечек?
– Вроде того, – кивнул он. – Снимки мы берем на себя.
– Ладно. Крепкий орешек, придется погрызть… Ну а что там с Зимбургером?
– Ну, мистер Зимбургер хочет брошюру. Он строит марину на острове Вьекес, это между Пуэрто-Рико и Сент-Томасом. За нами снимки и макет, а ты напишешь текст, где-то пятнадцать тысяч слов.
– А он мне заплатит? – спросил я.
– Тебе? Нет, – ответил Сандерсон. – Он заплатит нам, а уж мы потом – тебе. Двадцать пять долларов в день плюс расходы. И ты должен будешь съездить на Вьекес, вероятней всего с Зимбургером.
– Господи, – сказал я.
Он улыбнулся.
– Можно не торопиться. Например, в следующую пятницу.
– Буклет будет рассчитан на инвесторов, – добавил он. – Монстр, а не яхтенный клуб: две гостиницы, сотня коттеджей… словом, полный комплект.
– Откуда у Зимбургера такие деньги? – спросил я.
Он покачал головой.
– Тут не только Зимбургер. С ним и другие в доле… Если на то пошло, он и меня приглашал.
– И почему ты отказался?
Сандерсон развернулся вместе с креслом, вновь посмотрел в окно.
– Я еще не готов отсюда уходить. Здесь интересно работать.
– Ага, охотно верю, – сказал я. – Сколько ты имеешь? Десять процентов с каждого доллара, вложенного в остров?
Он ухмыльнулся.
– Пол, ты рассуждаешь как наемник. Мы здесь ради оказаниям помощи, чтобы продолжали вертеться колесики.
Я встал, собираясь уходить.
– Ладно, загляну завтра, возьму твои материалы.
– Как насчет пообедать? – спросил Сандерсон, сверяясь с часами. – Смотри, самое время.
– Извини, – сказал я, – надо бежать.
Он улыбнулся.
– Работа стынет?
– Вот именно, – ответил я. – В редакции ждет разоблачительная статья.
– Смотри, как бы твоя бойскаутская мораль не перешла все границы, – сказал он, по-прежнему улыбаясь. – Да, кстати… Раз уж мы про бойскаутов заговорили, передай своему другу Йимону, чтобы он зашел при случае. У меня для него кое-что есть.
Я кивнул.
– Поставь его на проект Зимбургера. Они отлично сработаются.