– А где девушка? Что вообще с ней случилось?
Она усмехнулся.
– Она ведь повеселиться пришла?
Тут до меня доперло, что нас спроваживают вдвоем, без Шено.
– Так где же она? – чуть ли не прокричал я, силясь не давать волю панике.
Какой-то мужик шагнул ко мне и прорычал:
– Чувак, те лучше валить отседа.
Я нервно переступил с ноги на ногу, глядя на бармена, который, судя по всему, здесь верховодил.
Он зловеще улыбнулся, показывая мне за спину. Я повернул голову и увидел машину, медленно катившую сквозь толпу.
– Вот и такси. Сейчас я вашего друга упакую. – Бармен шагнул к Йимону и вздернул его на ноги. – Здоровячок едет в город, – сказал он с ухмылкой. – А малышка остается.
Йимон на миг замер и принялся орать: «Сволочи!». Он дико замахнулся на бармена, но тот с легкостью уклонился, и под его смех четыре мужика запихали Йимона в машину. Следом толкнули и меня, а я высунулся из окна и прокричал бармену: «Я сейчас с полицейскими вернусь! Если вы хоть что-то ей сделаете…» В следующую секунду я получил страшный удар в скулу и еле успел втянуть голову обратно, как мимо носа пронесся кулак. Сам не соображая, что делаю, я закрутил ручку, поднимая дверное стекло, и отвалился на спинку сиденья – а они все смеялись и гоготали, когда машина покатила вниз по склону.
Шестнадцать
Я мог думать лишь о том, чтобы добраться до полиции, но водитель напрочь отказался везти нас в участок. – Забудьте. И нечего совать нос в чужие дела.
Он решил высадить нас где-то в городе и сказал, что на оплату бензина хватит двух долларов. Ворча, я расплатился, однако Йимон не желал выходить из машины и настаивал, чтобы мы вернулись на тот холм за Шено.
– Слушай, пойдем, – сказал я, дергая его за руку. – Разыщем полицию, они нас туда сами отвезут.
Наконец я таки вытащил его наружу, и машина уехала.
Полицейский участок мы нашли, однако там никого не было. Свет горел, и мы сели внутри дожидаться. Йимон отключился прямо на скамейке, а я был настолько одуревший, что едва мог держать глаза открытыми. Где-то через час я решил, что лучше разыскать какого-нибудь «фараона» на улице. Я разбудил Йимона, и мы побрели в сторону баров.
Карнавал затихал, улицы были полны народу, по большей части туристов и пуэрториканцев. Люди группками перемещались из забегаловки в забегаловку, перешагивая через сидевших в дверях пьяниц; кое-кто просто валялся на тротуаре. Хотя время было к четырем, бары ломились от посетителей. Город словно разбомбило. Ни единого полисмена в виду, и к этому моменту мы едва держались на ногах от изнеможения. В конечном итоге мы сдались, поймали себе такси до Линдберг-бич, перелезли там через забор и рухнули в песок отсыпаться.
Ночью пошел дождь; проснулся я насквозь мокрый. Казалось, что час стоял рассветный, однако на самом деле стрелки перевалили за девять утра. Голова словно распухла вдвое, а на правом виске перед ухом нащупывался крупный, болезненный желвак. Я сбросил одежду и полез в лагуну купаться, но от этого стало только хуже. Утро было холодным и хмурым, воду осыпали дождевые капли. Я посидел на плоту, вспоминая прошлую ночь. Чем больше всплывало в памяти, тем с меньшей охотой я думал о возвращении в город за Шено. В тот момент мне вообще было по фигу, жива она или мертва. Хотелось лишь выбраться на дорогу и сесть на самолет до Сан-Хуана, оставив Йимона валяться на пляже и питая искреннюю надежду, что никто из них мне впредь на глаза не попадется.
Минут через несколько я слез с плота, доплыл до берега и разбудил Йимона. Он выглядел больным. Мы сходили позавтракать в аэропорту, затем сели на автобус до города. Забрав оставленные в «Яхтенном рае» вещи, добрались до полицейского участка; дежурный «фараон» раскладывал пасьянс картами, где были изображены раздетые женщины в разнообразных сладострастных позах.
Он осклабился и вскинул глаза, когда Йимон закончил свой рассказ.
– Слушайте, – медленно сказал он. – Я-то что могу поделать, если вашей девушке нравится другой?
– Ага, как же! – раскричался Йимон. – Да ее силком утащили!
– О’кей. – «Фараон» по-прежнему улыбался. – Я прожил здесь всю свою жизнь и отлично знаю, как девушек «силком тащат» на карнавалах… – Он издал негромкий смешок. – Так вы говорите, она разделась догола и танцевала перед толпой, да? И вы утверждаете, что ее изнасиловали?
Полисмен выдал еще несколько замечаний в том же духе, и наконец у Йимона побелели глаза, и он перешел на крик, в котором сквозило гневное отчаяние.
– Слушайте! Если вы ничего не сделаете, я сам пойду в этот проклятый вертеп с тесаком и убью каждого, кто попадется на глаза!
«Фараон» опешил.
– Эй, мистер, полегче на поворотах. Вас ждут серьезные неприятности, если будете так наседать.
– Подождите, – вмешался я, – мы всего-то хотим, чтобы вы туда съездили и отыскали девушку… Разве мы многого просим?
Он пару секунд глядел на свои карты, будто гадал или спрашивал у них совета. Наконец печально покачал головой и поднял лицо.
– Ах, до чего ж вы все наивные, назойливые людишки, – негромко сказал он. – Никак в толк взять не можете…
Не успели мы хоть что-то возразить, как он встал и нахлобучил свой шлем.
– Ладно. Пошли посмотрим.
Мы проследовали за ним на улицу. Его настроения вызвали у меня приступ беспокойства, чуть ли не неловкости за причиненные досадливые осложнения.
К тому времени, когда мы подъехали к дому, я хотел выскочить из машины и куда-то убежать. Не важно, что мы здесь найдем – все будет одинаково плохо. Может, ее забрали куда-то еще, на какое-то иное сборище… привязали к кровати, напялили белый с розовым чепчик, чтобы еще больше завести карнавальный народ… Меня передернуло. Пока поднимались по лестнице, я бросил взгляд на Йимона. Тот словно шел к гильотине.
«Фараон» ткнул пальцем в дверной звонок, и дверь открыла робкая негритянка, которая нервно заикалась и божилась, что не видела нашей белой девушки и что прошлой ночью здесь не было никакой вечеринки.
– Херня! – резко бросил Йимон. – Была, да еще какая! Я заплатил шесть долларов только за вход!
Женщина упорно стояла на своем: никакой вечеринки, внутри просто спят кое-какие люди, белой девушки нет.
Полисмен спросил, нельзя ли зайти и осмотреть дом. Она пожала плечами, впустила его, но когда Йимон попытался протиснуться, она сильно возбудилась и захлопнула дверь ему в лицо.
Через несколько минут вернулся полицейский.
– Никаких следов белой девушки, – заявил он.
Мне ужасно не хотелось ему верить, потому что все прочие варианты попросту страшили. Поначалу дело казалось простым: найти Шено, разбудить и увезти с собой. А сейчас? Да она может находиться где угодно, за любой дверью на этом острове.
Я взглянул на Йимона, ожидая, что он вот-вот взорвется и пойдет махать кулаками. Он, однако же, просто обмяк у перил веранды и был готов расплакаться. «Господи боже», – простонал он, глядя на носки своих башмаков. Отчаяние его было таким неподдельным, что даже «фараон» не выдержал и положил руку ему на плечо.
– Я тебе сочувствую, парень… Ладно, пошли отсюда.
Мы съехали с холма, вернулись в участок, и полицейский пообещал, что поищет девушку с приметами, как у Шено.
– Я передам всем остальным. Ничего, отыщется. – Он мягко улыбнулся Йимону. – Знаете, все равно не дело позволять женщине вот так терять голову, согласны?
– М-гм, – ответил тот и выложил полицейскому на стол дождевик Шено и ее маленький чемоданчик. – Когда найдется, – сказал Йимон, – отдайте ей. Мне это таскать за собой не с руки.
«Фараон» кивнул и убрал вещи на полку в дальнем конце комнаты. Затем записал мой адрес в Сан-Хуане, чтобы прислать весточку, если Шено обнаружат. Мы распрощались и пошли в «Гранд-отель» завтракать.
Заказав ром со льдом и гамбургеры, мы съели их в полном молчании, просматривая газеты. Наконец Йимон вскинул голову и непринужденно заявил:
– Да она просто шлюха. С какой стати я должен за нее волноваться?
– Вот и не волнуйся, – ответил я. – У нее крыша поехала… сорвало под корень.
– В точку, – кивнул он. – Шлюха и ничего более. Мы познакомились на одной вечеринке на Стейтен-Айленде где-то за неделю до моего приезда сюда, и я сказал себе: «О, вот классная шлюшка». Не потаскуха за деньги, а из этих, блудливых, которым лишь бы перепихнуться. – Он покивал сам себе. – Она сразу согласилась со мной поехать, и я на нее навалился как бык. Так ты знаешь, она у меня неделю прожила и даже на работу не ходила. Я в ту пору обретался у одного друга моего брата и попросил поставить ей раскладушку на кухне… Можно сказать, выжил его из собственного дома. – Йимон печально усмехнулся. – А потом, когда я уезжал в Сан-Хуан, она заявила, что хочет со мной… Еле уломал подождать хотя бы несколько недель…
У меня перед глазами встали картинки самых разных Шено: мажорная нью-йоркская девочка с тайным сладострастным зудом и гардеробом от «Лорда и Тейлора»; загорелая девушка с длинными светлыми волосами, идущая по пляжу в белом бикини; крикливый, пьяный чертенок в баре Сент-Томаса, где дым стоял коромыслом, – и наконец, та особа, какую я видел прошлой ночью: танцовщица в полупрозрачных трусиках, потряхивающая голыми грудями с розовыми пипочками сосков… вертящая бедрами, пока туземный скот стягивает с нее эти трусики… и, наконец, последний кадр: она стоит посреди танцзала, в одиночестве, замерев на миг, а крошечный треугольник рыжеватых волос как маяк на фоне белизны живота и бедер… этот священный крошечный треугольник, заботливо взращенный ее родителями, которые отлично ведали его силу и ценность, переданный в Смитовский колледж на воспитание, подставленный под легкий ветерок жизни с игрушечными заботами, пестуемый на протяжении двадцати лет легионом учителей, друзей и доброхотов, а затем отправленный в Нью-Йорк на честном слове и одном крыле…
Мы разделались с завтраком и сели на автобус до аэропорта. Зал был переполнен пьянчужками самого низкого пошиба: мужики волокли друг друга в уборные, женщин рвало прям