– Пока еще думаю.
Шено подняла на меня глаза, лицо ее вдруг посерьезнело.
– Тебе, Пол, понравится Мехико.
– Ты-то что о нем знаешь? – рявкнул Йемон.
Она сверкнула на него глазами, затем сделала долгий глоток из своего бокала.
– Так-то лучше, – сказал он. – Сиди и посасывай – а то еще мало напилась.
– Заткнись! – выкрикнула она, вскакивая на ноги. – Оставь меня в покое, дурак надутый!
Рука Йемона взлетела так быстро, что я даже не заметил движения. Раздался шлепок, когда тыльная сторона ладони треснула Шено по щеке. Жест вышел почти обыденным – ни гнева, ни напряжения, – и к тому времени, как я осознал, что произошло, Йемон уже опять откинулся на спинку шезлонга, бесстрастно наблюдая, как Шено, шатаясь, отходят на несколько футов в сторону и заливается слезами. Какое-то время все молчали, затем Йемон велел ей идти в дом.
– Иди туда, – рявкнул он. – Ложись в постель.
Шено перестала плакать и оторвала ладонь от щеки.
– Будь ты проклят, – всхлипнула она.
– Пошла, пошла, – подогнал ее Йемон.
Она еще мгновение посверкала на него глазами, а потом повернулась и забрела в дом. Мы услышали скрип пружин, когда она упала на кровать, затем рыдания возобновились.
Йемон встал.
– Н-да, – произнес он. – Простите, ребята, что приходится вам такие сцены показывать. – Он задумчиво кивнул, глядя на хижину. – Пожалуй, съезжу с вами в город. Там сегодня вечером что-нибудь ожидается?
Сала пожал плечами. Я видел, как он расстроен.
– Да ничего особенного, – сказал он. – Впрочем, поесть так и так охота.
Йемон повернулся к двери.
– Погодите, – бросил он. – Сейчас оденусь.
Когда он исчез в доме, Сала повернулся ко мне и грустно покачал головой.
– Он с ней как с рабыней, – шепнул он. – Она очень скоро сломается.
Я смотрел на море, наблюдая, как исчезает солнце.
Мы слышали, как Йемон ходит по дому, но никаких разговоров не доносилось. Когда он вышел, на нем был знакомый коричневый костюм, а на шее свободно болтался галстук. Он плотно закрыл дверь и запер ее снаружи.
– Чтобы она тут по округе не шлялась, – пояснил он. – Хотя она все равно скоро вырубится.
Из хижины послышался внезапный всплеск рыданий. Йемон безнадежно развел руками и швырнул свой пиджак в машину Салы.
– Я возьму мотороллер, – сказал он. – Чтобы не пришлось в городе оставаться.
Мы дали задний ход к дороге и пропустили его вперед. Его мотороллер походил на одну из тех штуковин, которые во Второй мировой войне использовали для парашютирования за линией фронта, – скелетное шасси с жалкими остатками красной краски, давно слезшей вместе со ржавчиной, а под сиденьем – маленький моторчик, откуда раздавался треск наподобие автоматной пальбы. Никакого глушителя не имелось, а шины были лысее Лоттермана.
Мы следовали за Йемоном по дороге, несколько раз чуть в него не врезавшись, когда он буксовал в песке. Он взял резвый темп, и нам пришлось прилично нажимать, чтобы не отстать и в то же время не порвать машину на составные части. Когда мы проезжали мимо аборигенских хижин, детишки выбегали на дорогу, чтобы нам помахать. Широко ухмыляясь, Йемон махал в ответ, а затем вытягивал правую руку в нарочитом салюте, едва заметный в облаке шума и пыли.
Мы остановились там, где начиналась асфальтовая дорога, и Йемон предложил нам отправиться в одно местечко примерно в миле оттуда.
– Классная еда и дешевая выпивка, – сказал он. – А кроме того, мне там в кредит дают.
Мы проследовали за ним по дороге, пока не прибыли к вывеске, где значилось «Каса Кабронес». Стрелка указывала на грязную дорогу, что ответвлялась в сторону пляжа. Дорога эта проходила через пальмовую рощицу и кончалась на небольшой автостоянке по соседству с захудалым рестораном со столиками в патио и музыкальным автоматом у бара. Если забыть про пальмы и пуэрториканскую клиентуру, заведение напомнило мне третьесортную таверну на американском Среднем Западе. Цепь синих лампочек висела на двух шестах по обе стороны патио, и примерно каждые тридцать секунд небо над нами разрезал желтый луч от башни в аэропорту около мили отсюда.
Когда мы сели и заказали выпивку, я вдруг понял, что мы единственные гринго в заведении. Все остальные были местные. Они производили приличный шум, крича и распевая вместе с музыкальным автоматом, и все как один казались при этом усталыми и подавленными. То была вовсе не ритмическая печаль мексиканской музыки, а воющая пустота, которую я слышал только в Пуэрто-Рико, – сочетание стона и нытья, поддержанное мрачным стуком и голосами, словно бы тонущими в отчаянии.
Все это было ужасно тоскливо – даже не столько сама музыка, сколько то, что ни на что лучшее эти люди способны не были. Большинство мотивов представляли собой изрядно переработанные версии американских рок-н-роллов, откуда ушла вся энергия. Один я опознал как «Мейбеллин». Оригинальная версия была хитом, когда я учился в старших классах. Этот мотив вспоминался мне простеньким и энергичным, однако пуэрториканцы умудрились сотворить из него занудную панихиду – столь же пустую и безнадежную, что и лица тех мужчин, которые теперь распевали ее в одиноком убожестве придорожной закусочной. Эти люди вовсе не были наемными вокалистами, и тем не менее возникало чувство, что они дают представление, – я всю дорогу ожидал, что они вот-вот погрузятся в молчание и пустят по кругу шляпу. Дальше они допьют свой ром и вытряхнутся в ночь, словно труппа усталых клоунов в конце безрадостного дня.
Внезапно музыка прекратилась, и несколько мужчин бросились к музыкальному автомату. Завязалась ссора, послышался всплеск оскорблений – и тут, откуда-то издалека, подобно национальному гимну, который играли, чтобы утихомирить разбушевавшуюся толпу, донеслось медленное бренчание «Колыбельной» Брамса. Ссора прекратилась, на какой-то момент повисла мертвая тишина, затем несколько монеток полетело в нутро музыкального автомата, и он разразился надсадным воем. Смеясь и хлопая друг друга по спинам, мужчины вернулись в бар.
Мы заказали еще три рома, и официант их притащил. Мы решили пока просто выпить, откладывая обед на потом, но к тому времени, как мы собрались заказать еду, официант сообщил нам, что кухня закрылась.
– Нет, черт возьми! – воскликнул Йемон. – Там сказано – в полночь. – Он указал на табличку над стойкой.
Официант покачал головой.
Сала поднял на него глаза.
– Пожалуйста, – попросил он. – Ведь вы мой друг. Я больше этого не выдержу. Я чертовски проголодался.
Официант снова покачал головой, не свода глаз с зеленого блокнота для заказов у себя в руке.
Внезапно Йемон треснул кулаком по столу. Официант явно испугался и засеменил под защиту стойки бара. Все в заведении повернулись та нас насмотреть.
– Дайте нам мяса! – заорал Йемон, – И еще рома.
С кухни прибежал невысокий толстяк в белой рубашке с короткими рукавами. Он похлопал Йемона по плечу.
– Хорошие парни, – с нервной улыбкой произнес он. – Хорошие клиенты – нет проблем, ага?
Йемон мрачно на него посмотрел.
– Мы только хотим мяса, – любезно произнес он, – И еще выпить.
Коротышка покачал головой.
– После десяти нет обеда, – объяснил он. – Видите? – Он ткнул пальцем в часы. Там было десять двадцать.
– На табличке сказано – в полночь, – возразил Йемон.
Мужчина покачал головой.
– А в чем проблема? – спросил Сала. – На бифштексы уйдет минут пять. Черт с ней, с картошкой.
Йемон сжал в руке стакан.
– Дайте три рома, – потребовал он, показывая бармену три пальца.
Бармен взглянул на нашего собеседника, который, похоже, был тут администратором. Тот быстро кивнул и пошел прочь. Я подумал, что кризис миновал.
Но администратор почти тут же вернулся с маленьким зеленым чеком, где значилось 11.50. Он положили его на столик перед Йеменом.
– Об этом не беспокойтесь, – сказал ему Итон.
Администратор хлопнул в ладоши.
– Ну все, – злобно проговорил он, – Платите. – Он протянул руку.
Йемон смахнул чек со стола.
– Я же сказал – без паники.
Администратор подобрал чек с пола.
– Платите! – заорал он. – Платите сейчас же!
Лицо Йемона побагровело, и он привстал со стула.
– Я заплачу по этому чеку так же, как и по всем остальным, – выкрикнул он. – А теперь убирайтесь отсюда к черту и принесите нам наше мясо!
Администратор поколебался, затем подался вперед и шлепнул чек на стол.
– Платите сейчас же! – завопил он. – Платите сейчас же и убирайтесь! Или я позову полицию!
Не успел он договорить, как Йемон схватил его за грудки.
– Ах ты сволочь мелкая! – прорычал он. – Кричи дальше – и вообще ни хрена не получишь!
Я наблюдал за мужчинами в баре. Они выпучили глаза и напряглись, как псы. Бармен замер у двери, готовый та ли сбежать, то ли выскочить наружу и выхватить мачете – я не был уверен.
Администратор, к тому времени совсем не в себе, погрозил вам кулаком и заверещал:
– Платите, проклятые янки! Платите и выметайтесь! – Он волком на нас досмотрел, затем подбежал к бармену и что-то шепнул ему на ухо.
Йемон встал и натянул пиджак.
– Идем, – сказал он. – С этим ублюдком я потом разберусь.
Администратора, похоже, не на шутку напугала перспектива того, что от него скроются неплательщики. Он последовал за нами на стоянку, попеременно ругаясь и упрашивая.
– Платите сейчас же! – выл он. – Когда же вы заплатите? Вот увидите, полиция непременно прибудет… нет, никакой полиции, только заплатите!
Я ничуть не сомневался, что коротышка рехнулся, и единственным моим желанием стало сбросить его с хвоста.
– Черт возьми, – выругался я. – Давайте расплатимся.
– Ага, – поддержал меня Сала, доставая бумажник. – А то мне тут что-то не по вкусу.
– Ничего, ничего, – возразил Йемон. – Он знает, что я заплачу. – Он швырнул в машину пиджак, затем повернулся к администратору. – Ну ты, сволочь гнойная, возьми себя в руки.
Мы забрались в машину. Как только Йемон завел мотороллер, администратор немедленно ринулся назад и принялся что-то кричать мужчинам в баре. Его вопли сотрясли воздух, когда мы вслед за Йемоном покатили по длинной подъездной аллее. Йемон нарочито отказывался спешить, медленно продвигаясь по аллее, подобно человеку, заинтригованному развитием сюжета, – и считанные секунды спустя две машины, полные орущих пуэрториканцев, уже нас догоняли. Я подумал, они вполне могут нас задавить. На своих здоровенных американских машинах они в два счета могли расплющить старенький «фиат» как окурок.