– Просыпайся, – сказал я. – Твой мотороллер тоже там.
Сала скинул ноги с койки.
– Слишком поздно. У них было двенадцать часов, а машину эти уроды могут за двенадцать минут разделать. Нам посчастливится, если мы там хоть масляное пятно найдем.
– Что, кранты? – прохрипел Йемон. Все еще не вполне проснувшийся, он сидел и тяжелым взглядом на нас таращился.
Я кивнул.
– Очень может быть.
– Черт возьми, так порыли туда! – воскликнул он, вскакивая с матраса. – Поймаем этих гадов и выбьем десяток-другой зубов.
– Остынь, – бросил Сала. – Теперь уже все кончено. – Он встал и расправил плечи. – Черт, такое ощущение, будто мне туда нож воткнули. – Он подошел ко мне. – Что у меня с плечом – нет там дыры от ножа?
– Нет, – успокоил я его. – Только царапина – похоже, от ногтя.
Сала выругался и пошел в ванную под душ.
Йемон уже сполоснул лицо и теперь торопливо одевался.
– Надо в темпе, – заторопил он. – Возьмем такси. – Открыв одно из окон, он впустил в жилище немного света.
Я с неохотой принялся одеваться. По всему телу виднелись синяки, и было больно шевелиться. Я хотел снова залечь в постель и проспать весь день, но понимал, что надежды на это нет.
Пройдя несколько кварталов до Пласа-Колон, мы поймали такси. Йемон сказал водителю, куда ехать.
Никогда прежде не доводилось мне видеть город в воскресное утро. Обычно я вставал около полудня и отправлялся к Элу на длинный завтрак. Теперь же улицы были почти пусты. Не наблюдалось никаких признаков будничного хаоса, верещания и рева целой армии торговцев, что раскатывали по городу в незастрахованных автомобилях. Берег был почти безлюден, магазины закрыты – и только церкви, казалось, занимались каким-то бизнесом. Мы проехали их несколько штук, и перед каждой толпился празднично одетый народ – загорелые мужчины и мальчики в свежевыглаженных костюмах, женщины в платьях с цветочными узорами и вуалях, маленькие девчушки в белых платьицах, а также тут и там священник в черной мантии и с высокой черной шляпой на голове.
Затем мы набрали обороты по длинному проезду к Кондадо. Тут все было по-другому. Никаких церквей не наблюдалось, а тротуары были полны туристов в сандалиях и цветастых бермудах. Они струились в большие отели и обратно – болтали, читали газеты, тащили чемоданы, все как один в темных очках и с предельно деловым видом.
Йемон вытер лицо носовым платком.
– Блин, – вымолвил он. – Потерю мотороллера мне уже не выдержать. И без того – избитый, уволенный, арестованный…
Я кивнул, а Сала ничего не сказал. Он подался вперед к водителю, в любой момент ожидая увидеть, как его драгоценную машину курочит толпа вредителей.
После того, что показалось несколькими часами, мы свернули с дороги в аэропорт и выехали на узкую аллею к «Каса Кабронес». Мы все еще были в сотне ярдов оттуда, когда я заметил машину Салы.
– Господи, – вымолвил он. – Чудо.
Когда мы подкатили поближе, я понял, что она стоит на двух кокосовых бревнах вместо колес. Колеса исчезли – а также мотороллер Йемона.
Сала воспринял все очень спокойно.
– Что ж – лучше, чем я думал. – Он забрался в машину и все проверил. – Надо же – ничего, кроме колес, не пропало. Чертовски повезло.
Йемон был в ярости.
– Я узнаю этот драндулет! – орал он. – В один прекрасный день я поймаю того, кто будет на нем кататься!
Я был уверен – если мы будем болтаться возле «Каса Кабронес», нас ждут новые неприятности. При мысли о еще одном избиении мне стало не по себе. Я прошел несколько сот футов в сторону бара, высматривая, не приближается ли кто-нибудь. Но бар был закрыт, а стоянка пуста.
По пути обратно к машине я заметил в кустах у дороги что-то красное. Это оказался мотороллер Йемона, накрытый пальмовыми листьями. Кто-то спрятал его, намереваясь забрать позднее.
Я позвал Йемона, и он выволок свой драндулет на дорогу. Ничего не пропало. Затем он подергал ногой педаль, и мотороллер превосходно завелся.
– Вот черт, – сказал Йемон. – Мне стоило бы посидеть здесь и подождать, пока та гнида за ним вернется. А потом малость ее удивить.
– Обязательно, – подхватил я. – После чего провести несколько лет в Ла-Принцесе. Идем – надо отсюда сматываться.
Сидя в своей машине, Сала принялся прикидывать стоимость новых шин и колес. От этого ему явно поплохело.
– Давайте чего-нибудь перекусим, – предложил Йемон. – Я зверски проголодался.
– Вы что, спятили? – возмутился Сала. – Я не могу оставить здесь машину – они ее совсем приговорят. – Он достал бумажник. – Вот, – сказал он Йемону. – Сгоняй на бензоколонку, позвони торговцу «фиатами» и скажи ему пусть пришлет четыре колеса. Здесь его домашний телефон – скажи, что это для мистера Лоттермана.
Йемон взял карточку и затарахтел прочь по дороге. Несколько минут спустя мы услышали, как он возвращается. Затем мы сидели еще час и ждали аварийную. К моему вящему изумлению, торговец «фиатами» железно выслал четыре колеса. Мы их смонтировали, Сала написал на квитанции фамилию Лоттермана, а потом мы подъехали к отелю «Лонг-Бич» позавтракать. Йемон последовал за нами на мотороллере.
В патио было так людно, что мы обосновались внутри, в закусочной. Повсюду сидели люди, которых я добрых лет десять тщательно избегал: нескладные женщины в трикотажных купальных костюмах, пузатые мужчины с безволосыми ногами, безжизненными взглядами и смущенными смешками – все как один американцы, и все ужасающе одинаковые. «Этих людей, – подумал я, – следовало бы держать дома, в Штатах, – запереть в подвале какого-нибудь „Икс-клуба“ и усмирять эротическими фильмами; если им потребуется отпуск, показать зарубежный видовой фильм; ну а если они по-прежнему будут недовольны, отправить их в пустыню и спустить на них бешеных псов».
Я волком на них смотрел, ожесточенно пытаясь запихнуть в себя гнусный завтрак, который поставила передо мной официантка, – склизкая яичница, жирный бекон и слабый американский кофе.
– Проклятье, – сказал я ей. – Это что угодно, только не «Недикс». А пуэрториканский кофе у вас есть?
Официантка помотала головой. Сала вышел и вернулся с номером «Майами Геральд».
– А мне здесь нравится, – с ухмылкой сказал он. – Мне очень нравится сидеть здесь, смотреть на пляж и думать о всех тех славных делах, которые я мог бы провернуть, будь у меня под рукой «люгер».
Я положил на стол два доллара и встал.
– Ты куда? – поинтересовался Йемон, поднимая взгляд из-за половинки газеты, которой с ним поделился Сала.
– Не знаю, – ответил я. – Наверное, к Сандерсону. Куда угодно – только бы от этого народа подальше.
Сала тоже поднял взгляд.
– Вы с Сандерсоном чертовски славные приятели, – с улыбкой сказал он.
Я слишком сосредоточился на уходе, чтобы обращать на Салу внимание, однако выбравшись на улицу, понял, что смысл его слов был оскорбительным. Я догадывался, что горечь проистекает из того, что сумма его залога оказалась намного больше моей. Черт с ним, подумал я. Сандерсон тут ни при чем.
Через несколько кварталов дальше по улице я зашел в кафе на открытом воздухе выпить пуэрториканского кофе. Там же я за семьдесят центов купил номер «Нью-Йорк Таймс». От газеты мне сильно полегчало. Она напомнила мне про большой знакомый мир, который занимался своим делом за горизонтом. Я заказал еще чашечку кофе, а когда уходил, взял с собой «Таймс», неся ее по улице, как драгоценный свиток мудрости, весомое заверение, что я еще не отрезан от той части мира, которая и впрямь была реальна.
До дома Сандерсона я добирался добрых полчаса, но путь лежал вдоль пляжа, и прогулка вышла замечательная. Сандерсона я обнаружил в саду – растянувшимся на пластиковой лежанке для принятия солнечных ванн. В раздетом виде он казался худощавее.
– Привет дебоширам, – бросил он. – Как тюрьма?
– Жуть, – сказал я.
– Ничего-ничего, – ободрил меня Сандерсон. – В другой раз будет куда хуже. Ты уже будешь известен.
Я уставился на него, раздумывая, что за извращенный юмор он на мне практикует.
Сандерсон приподнялся на локте и закурил сигарету.
– С чего все началось? – поинтересовался он. Я рассказал, стирая тут и там разные маловажные пункты, категорически отрицая все, что мне было известно об официальной версии.
Затем я откинулся на спинку кресла, оглядывая белый пляж, море и пальмы и думая, как же все-таки странно в таком вот местечке всерьез тревожиться о тюрьме. Казалось почти нереальным, что человек может приехать на Карибы и угодить в тюрьму за какой-то дурацкий проступок. Пуэрториканские тюрьмы существовали для пуэрториканцев – а не для американцев, которые все как один носили пестрые галстуки и рубашки на пуговицах.
– Почему твой залог был намного ниже? – спросил Сандерсон. – Что, заваруху эти двое начали?
Опять двадцать пять. Я уже всерьез желал, чтобы меня обвинили в чем-то брутальном – вроде «буйного нападения» или «избиения офицера».
– Черт побери, понятия не имею, – сказал я.
– Тебе повезло, – заметил Сандерсон. – За сопротивление аресту можно год тюрьмы схлопотать.
– Ладно, – начал я, пытаясь сменить тему, – пожалуй, твоя речуга спасла ситуацию. Хотя когда мы им сказали, что работаем в «Ньюс», это их не сильно впечатлило.
Сандерсон закурил еще сигарету.
– Почему же – это кого угодно впечатлит. – Он снова поднял взгляд. – Только не думай, что я лгал, чтобы тебя спасти. «Таймс» подыскивает здесь внештатного корреспондента, и они попросили меня кого-то найти. На сегодня это ты.
Я пожал плечами.
– Годится.
Затем я вошел в дом еще выпить. Когда я был на кухне, то услышал шум подъезжающей машины. Это оказался Сегарра, одетый как какой-нибудь жиголо на итальянской Ривьере. Проходя в дверь, он сдержанно мне кивнул.
– Добрый день, Пол. Что там ночью была за проблема?
– Не помню, – буркнул я, выливая спиртное в раковину. – Пусть тебе Хел расскажет. А мне пора.
Он неодобрительно на меня глянул, затем прошел прямо через дом в сад. Я подошел к двери сказать Сандерсону, что ухожу.