– Чудище безмозглое, – устало произнес он. – Сколько раз я тебе говорил держать этот мусор подальше от моего мяса?
Официант воззрился на «мусор».
– Тысячу раз! – возопил Сала. – Каждый божий день!
– Слушай, приятель, – сказал я с улыбкой. – Тебе лучше уйти – это заведение совсем тебя достало.
Вместо ответа Сала запихнул в пасть один из гамбургеров.
– Ладно-ладно, – пробормотал он затем. – Еще увидишь. И Йемон тоже. Этот парень совсем ненормальный. Он долго не продержится. Никто из нас долго не продержится. – Он треснул кулаком по столу. – Гуталин – еще пива!
Официант вышел с кухни и внимательно на нас посмотрел.
– Два пива! – проорал Сала. – По-быстрому!
Я улыбнулся и откинулся на спинку стула.
– А что такое с Йемоном?
Он глянул на меня так, словно дико с моей стороны было об этом спрашивать.
– Ты что, его не видел? – спросил он. – Этого сукина сына с безумным взором? И как Лоттерман его ссыт – ты что, не видел?
Я покачал головой.
– Мне показалось, всё нормально.
– Нормально? – заорал Сала. – Тебе бы несколько вечеров назад здесь оказаться. Он ни с того ни с сего этот столик опрокинул – вот этот самый столик. – Он треснул ладонью по столику. – Вообще без всякой причины, – продолжил он. – Разметал всех наших алкашей по углам и обрушил столик на одного несчастного ублюдка, который сам не знал что болтает. А потом еще грозился его растоптать! – Сала покачал головой. – Понятия не имею, где Лоттерман этого парня откопал. Он так его боится, что сотню долларов ему одолжил. А Йемон эти доллары тут же в мотороллер вбухал. – Он гора то рассмеялся. – А теперь он вдобавок выписал сюда девчонку, чтобы она с ним жила.
Появился официант с бутылками пива, и Сала ухватил их с подноса.
– Ни одна девушка, у которой хоть капля разума в голове, сюда не явится, – заявил он. – Разве что девственницы – девственные истерички. – Тут он погрозил мне пальцем. – Ты здесь пидором станешь, Коми, – попомни мои слова. В этом месте все в пидоров и психов превращаются.
– Очень может быть, – отозвался я. – А вообще-то со мной на самолете прелестная штучка летела. Пожалуй, завтра ее поищу. Наверняка она где то на пляже будет.
– Она как пить дать лесбиянка, – заверил меня Сала. – Тут их навалом. – Он покачал головой. – Черт бы побрал эту тропическую гниль – эту непрерывную бесполую пьянку! Она меня бесит – Я уже просто психую!
Гуталин подоспел еще с двумя бутылками пива, и Сала сцапал их с подноса. Тут в проходе появился Йемон. Заменив нас, он подошел к столику.
Сала испустил горестный стон.
– Нот он, черт бы его побрал, – пробормотал он. – Не топчи меня, Йемон, – я же не всерьез.
Йемон улыбнулся и сел.
– Все ворчишь насчет Моберга? – Он рассмеялся и повернулся ко мне. – Роберт считает, я плохо обошелся с Мобергом.
Сала пробурчал что-то по поводу «психов». Йемон снова рассмеялся.
– Сала в Сан-Хуане – самый старожил. Сколько тебе, Роберт, – лет девяносто?
– Кончай кормить меня этим дерьмом, – выкрикнул Сала, подскакивая на стуле.
Йемон с пониманием кивнул.
– Роберту нужна женщина, – нежно вымолвил он. – А то пенис давит ему на мозги, и он совсем думать не может.
Сала простонал и закрыл глаза. Йемон хлопнул ладонью по столику.
– Роберт, на улицах полно шлюх. Не мешало бы иногда по сторонам оглядываться. По дороге сюда я встретил их столько, что захотелось снять штук пять-шесть, раздеться – и пусть бы они все, как щенята, по мне ползали. – Он рассмеялся и помахал официанту.
– Ты подонок, – пробормотал Сала. – Твоя девушка еще и дня здесь не пробыла, а ты уже болтаешь о том, как бы по тебе шлюхи поползали. – Он с умным видом кивнул. – Ты очень скоро сифилис заполучишь. Будешь блядовать, топтать всех подряд – и очень скоро наступишь в дерьмо.
Йемон ухмыльнулся.
– Годится, Роберт. Ты меня предупредил.
Сала поднял взгляд.
– Ну как, она еще спит? Когда мне наконец можно будет в собственную квартиру вернуться?
– Как только мы оттуда отчалим, – ответил Йемон. – Я отвезу ее к себе домой. – Он кивнул. – Но мне, ясное дело, придется твою машину позаимствовать. Для мотороллера слишком много багажа.
– Блин, – вымолвил Сала. – Ты просто чума, Йемон, – ты же всю кровь из меня выпьешь.
Йемон рассмеялся.
– А ты добрый христианин, Роберт. Тебя непременно ждет воздаяние. Проигнорировав скептическое хмыканье Салы, он повернулся ко мне.
– Это ты утренним самолетом прилетел?
– Угу, – буркнул я.
Он улыбнулся.
– Шено сказала, в самолете какой-то парень старика колошматил. Часом, не ты?
Я простонал, чувствуя, как над столом смыкается сеть, вины и случайности. Сала с подозрением за мной наблюдал. Я кое как объяснил, что рядом со мной сидел npeстарелый псих, который всю дорогу пытался через меня перелезть.
Йемон рассмеялся.
– А Шено подумала, это ты псих. Сказала, ты 6ез конца на нее пялился, а потом совсем сбрендил и на старика накинулся. Когда она слезала с самолета, ты все еще его утюжил.
– Боже милостивый! – воскликнул Сала, с отвращением па меня поглядывая.
Я покачал головой и попытался отделаться смехом. Однако выводы были крайне неутешительны – я представал придурочным бабником и истязателем стариков. Вряд ли такая рекомендация подходила дня человека, собравшегося устроиться на новую работу.
Йемона это, похоже, развеселило, а вот Сала смотрел на меня с откровенной опаской. Я заказал еще выпивку и быстро сменил тему.
Мы сидели там несколько часов – болтали, лениво потягивали алкоголь и убивали время, пока в доме грустно бренчало фортепиано. Минорные ноты выплывали в патио, придавая вечеру безнадежно-меланхолический тон, который, впрочем, казался почти приятным.
Сала был убежден, что газета вот-вот закроется.
– Я обязательно выйду из тупика, – заверил он нас. – Дайте только еще месяц. – У него оставалось еще два крупных задания, а потом он думал уехать – скорее всего, в Мехико. – Да-да, – сказал он. – Пожалуй, еще месяц, а потом можно паковать барахлишко.
Йемон покачал головой.
– Роберт хочет, чтобы газета закрылась. Тогда у него будет повод для отъезда. – Он ухмыльнулся. – Ничего, она еще какое-то время протянет. Лично мне нужно месяца три – поднакопить деньжат и отправиться дальше по островам.
– Куда? – поинтересовался я.
Йемон пожал плечами.
– Да куда угодно – на какой-нибудь хороший остров, где подешевле.
Сала присвистнул.
– Ты прямо как пещерный человек, Йемон. На самом деле тебе требуется хорошая работа в Чикаго.
Йемон рассмеялся.
– Ничего, Роберт. Когда кого-нибудь употребишь, тебе полегчает.
Сала что-то проворчал и приналег на пиво. Несмотря на скверный характер, он мне нравился. Я прикинул, что он немного старше меня – возможно, лет тридцати двух-тридцати трех. Было в нем что-то такое, отчего он казался мне старым знакомым.
Йемон тоже казался мне знакомым, но не так близко – скорее наводил на воспоминания о неком человеке, которого я в каком-то другом месте знал, но затем потерял его след. Ему было лет двадцать пять, и он смутно напоминал мне меня самого в этом возрасте. Не того, кем я действительно был, а того, кем я мог бы себя увидеть, если бы перестал слишком об этом задумываться. Слушая его, я понимал, сколько воды утекло с тех пор, когда мне казалось, что я держу весь мир за яйца, сколько стремительных дней рождения пронеслось со времени моего первого года в Европе, когда я был так наивен и так уверен в себе, что каждая крохотная удача заставляла меня чувствовать себя ревущим от счастья чемпионом.
Давно уже я так себя не чувствовал. Наверное, в западне тех лет мысль о том, что я чемпион, невесть как оказалась выбита у меня из головы. Теперь же я снопа ее уловил, и оттого показался себе совсем старым. Вдобавок я задергался, что за такую бездну времени сделал так мало.
Откинувшись на спинку стула, я потягивал пиво. На кухне грохотал повар, а фортепиано отчего-то сдохло. Из дома доносилась болтовня на испанском, создавая невнятный фон для моих спутанных мыслей. Впервые я остро ощутил всю чужеродность этого места, реальное расстояние, которое я оставил между собой и своей последней точкой опоры. Не было никакой причины испытывать напряжение, но я тем не менее его испытывал – давление жаркого воздуха и проходящего времени – холостое напряжение, что накапливается в тех краях, где люди потеют все двадцать четыре часа в сутки.
ГЛАВА ВТОРАЯ
На следующее утро я встал пораньше и отправился искупаться. Солнце жарило от души, и я несколько часов проторчал на берегу, надеясь, что никто не заметит мою нездоровую нью-йоркскую бледность.
В половине двенадцатого я влез в автобус у отеля. Свободных мест не оказалось, и мне пришлось стоять. Воздух в автобусе был как в парилке, но никого это, похоже, не трогало. Все окна были закрыты, и вонь стояла просто невыносимая. К тому времени, как мы добрались до Пласа-Колон, я весь вымок от пота и испытывал жуткое головокружение.
Спустившись по холму к зданию «Ньюс», я опять увидел там толпу. Некоторые притащили с собой здоровенные транспаранты, а другие просто сидели или прислонялись к припаркованным машинам, время от времени выкрикивая что-то любезное в адрес входивших и выходивших. Я постарался не обращать внимания, но один мужик направился вслед за мной, размахивая кулаками и что-то крича на испанском, пока я спешил к лифту. Я попытался поймать его дверцами, но он ловко отскочил, когда они закрылись.
Пока я шел по коридору к отделу новостей, оттуда доносились чьи-то истошные вопли. Открыв дверь, я увидел стоящего посреди комнаты Лоттермана. Размахивая свежим номером «Эль-Диарио», он грозил кулаком маленькому блондинистому мужичонке и орал:
– Моберг! Ты, пьянь вонючая! Твои дни сочтены! Если что-то случится с телетайпом, на его ремонт уйдет все твое выходное пособие!
Моберг молчал как рыба. Судя по его виду, ему было самое время в больницу. Позднее я узнал, что около полуночи, вусмерть налимонившись и пребывая в состоянии буйной невменяемости, Моберг забрел в отдел новостей и нассал на телетайп. И сверх того мы могли первыми опубликовать новости об убийстве на берегу, но сигнал от полиции принял опять-таки автопилотный Моберг. Лоттерман снова его проклял, а затем повернулся к только только вошедшему Сале.