<…> Я пытался донести идею о том, что то, что в учебниках по психиатрии называют «описанием» болезни, не является лишь простым описанием действительности, потому что именование чего-либо болезнью – это уже часть теории болезни[71].
Феноменология пришла в жизнь Лэйнга не только благодаря работам Гуссерля. Первым текстом, в котором встречался сам термин «феноменология» и который он прочел, была «Феноменология духа» Гегеля. Он познакомился также с лекциями Жана Валя, посвященными Гегелю и прочитанными им в Сорбонне, читал «Сущность и формы симпатии» Макса Шелера, а также некоторые работы Мориса Мерло-Понти. Его как раз начали переводить на английский, читать его по-французски Лэйнг не смог, поскольку стиль и язык Мерло-Понти оказались для него слишком сложны.
Лэйнг штудировал не только феноменологов-философов, но и тех психиатров, которые использовали феноменологические идеи в своей практике. Так он познакомился с работами Карла Ясперса, прочитав все, что было тогда переведено на английский. Кроме того, второе издание его «Общей психопатологии» Лэйнг читал по-французски, поскольку английский перевод, по сравнению с французским, запаздывал. Он читал также французского психиатра Эжена Минковски, благодарность которому впоследствии выразит в посвящении к «Разделенному Я». Существовал также перевод «Смысла и содержания сексуальных перверсий» и фрагментов «Сна и его толкования» швейцарского психиатра, ученика Хайдеггера Медарда Босса. Так что Лэйнг был достаточно подготовлен в идейном отношении, чтобы написать то, что он напишет в своей первой экзистенциально-феноменологической книге.
Первый опыт Лэйнга в качестве специалиста был не психиатрическим, а неврологическим, поэтому обращение к достижениям неврологии и нейрофизиологии также было как нельзя кстати. Старший товарищ Лэйнга Джо Шорстейн познакомил его с идеями Курта Гольдштейна, который тогда был классиком неврологии. Его идеи холизма – целостности нервной системы, при которой поражение одного уровня приводят к изменениям на другом, – привели Лэйнга к вопросам о межличностном холизме, и он обратился к актуальным теориям межличностного взаимодействия и восприятия. Первый полученный Лэйнгом грант был связан с исследованием пациентки Нэн – больной с травмой головы.
Фактически единственной работой, которая касалась этих проблем, как обнаружил Лэйнг, была работа Мартина Бубера «Я и Ты». Благодаря этой книге он понял, что между людьми всегда существуют непосредственные отношения. Когда человек заболевает соматическим или психическим заболеванием, эти отношения не исчезают, напротив, они становятся гораздо более значимыми. «Я мечтал исследовать отношения между „я“ и „ты“ в связи с нейрофизиологией»[72], – говорит Лэйнг в интервью Бобу Маллану. Влияние Бубера особенно заметно в ранних работах Лэйнга, например, в «Разделенном Я» и «Я и Других», в диалектике Я и Ты, в понятии межличностной коммуникации, во взаимодополнении одиночества и взаимодействия и пр.[73].
Но Бубер писал о философии отношений между людьми. Лэйнг стал интересоваться тем, что говорят о взаимодействии между пациентом и врачом. Здесь ему на помощь пришли работы психоаналитика Гарри Стэка Салливана. Впервые Лэйнг наткнулся на его имя во время службы в армии, когда работал в больнице в Нетли. В медицинской библиотеке он обнаружил статью, где цитировалось высказывание Салливана, его обращение к молодым психиатрам: «Мне бы хотелось, чтобы вы всегда помнили, что в современном обществе прав пациент, а вы неправы». Эта фраза задела его, и он стал искать работы незнакомого ему психоаналитика. Он отыскал несколько статей и лекций Салливана и то, что он прочел в них, оказалось созвучно его вопросам и идеям:
Так, доводы Гарри Стэка Салливана оказались весьма важны, потому что тогда я был в состоянии понять, что, в общем, мезальянс между неврологией и межличностными отношениями существует. В то же время я чувствовал, что у рассогласования между теорией межличностных отношений и неврологией были определенные теоретические и практические последствия, что они обе были правы: разве не может быть нейрофизиологии межличностных отношений, которая будет учитывать различия между двумя дисциплинами, и разве это не будет настоящим слиянием?[74]
Вот такая своеобразная смесь критической теории психоанализа, методологических, онтологических и антропологических наработок феноменологии и экзистенциализма, а также психоанализа в его различных проявлениях сформировала тот интеллектуальный базис, благодаря которому Лэйнг будет делать свои первые шаги в теории и практике. Он постоянно читал, он читал помногу, он читал запоем и сразу же переосмыслял прочитанное применительно к своей области исследования и практической работе. Поэтому к этим интеллектуальным влияниям в обилии добавятся другие, однако фигуры, которые увлекли его в юношеские и студенческие времена, так и останутся основополагающими.
Надо признать, что Лэйнг был одним из самых, если не самым, начитанным и читающим психиатром своего времени. Но если в начале XX в. интеллектуализм психиатра отражался в основном в уровне, в характере, но не в содержании его теории, то эпоха 1960-х потребует смещения идей к действию. Все, о чем он читал, Лэйнг попытается адаптировать к психиатрической практике. И так будет начиная с его первых шагов в медицине.
Больницы
Нейрохирургическое отделение больницы Киллерна
В университетские годы через Сократический клуб Лэйнг знакомится с Джо Шорстейном, известным хирургом, работавшим на западе Шотландии, в неврологическом отделении больницы Киллерна. Шорстейн становится его первым учителем и наставником: с этим известным противником механизации медицины, электрошоковой терапии и лоботомии их объединила любовь к Ясперсу, Ницше, Кьеркегору и Канту.
Шорстейн был на восемнадцать лет старше Лэйнга. Он был выходцем из маленькой деревеньки в нескольких милях от Вены, сыном раввина-хасида, доктора философии, получившего свою степень в Гейдельбергском университете. В десятилетнем возрасте его отец решил впервые приобщить его к философии: дал задание прочесть и проанализировать за три месяца «Критику чистого разума» И. Канта, после чего проэкзаменовал сына.
В возрасте шестнадцати лет Шорстейн попал под обаяние коммунизма, чего отец принять так и не смог. Он переехал в Прагу и там поступил на медицинский факультет, затем переместился в Лондон и Манчестер. После получения диплома и специализации по оперативной нейрохирургии он стал военным нейрохирургом и возглавлял 1-ю полевую нейрохирургическую медчасть британской армии: служил в Африке, Италии, Австрии, иногда оперируя по восемнадцать часов в сутки.
Шорстейн был чрезвычайно избирателен в дружеских связях и перед тем, как сдружиться с Лэйнгом, подверг его суровому испытанию:
В три часа утра, после длившейся в течение нескольких часов операционной сессии, в ординаторской Джо Шорстейн решил проверить меня. Он гонял меня от Гераклита до Канта, Гегеля, Ницше, Гуссерля, Хайдеггера и требовал от меня мелочей. Этот допрос шел два часа, пока Джо не убедился в моих познаниях. Тогда он призвал меня к дискуссии, которая продолжалась еще в течение двух часов. Никто ни до того, ни после не прогонял меня через такую мясорубку. После той ночи Джо принял меня как своего ученика; он стал для меня духовным отцом, наставником в неврологии и интеллектуальных поисках и проводником по европейской литературе[75].
Шорстейн прекрасно ориентировался в европейской культуре и философии. Знал греческий, латынь, иврит, чешский, французский, итальянский, английский, немецкий и немного португальский с болгарским. Он был необычайно музыкален и любил исполнять хасидские песни. Он нес в себе, как выражался Лэйнг, основные мировоззренческие доминанты европейского сознания – хасидизм, марксизм, научный духи нигилизм[76]. Шорстейн пересекался с Ясперсом, Хайдеггером, Бубером, посещал лекции Адлера. «Он был первой непосредственной ниточкой к „великим“ людям»[77], – будет вспоминать Лэйнг.
С февраля по октябрь 1951 г. Лэйнг под началом Шорстейна служит интерном в нейрохирургическом отделении больницы Киллерна. Киллерн, расположенный неподалеку от крупнейшего пресноводного озера Великобритании Лох-Ломонд, был одним из самых красивых местечек Шотландии. Холмы, утесы и крутые дороги привлекали туда экстремальных автомобилистов и мотоциклистов. Как вспоминал впоследствии сам Лэйнг, в студенческие времена, выпив виски, он и сам несколько раз гонял по трассе на западном берегу Лох-Ломонда. Двое его друзей расстались на этой дороге с жизнью.
Разумеется, большую часть пациентов больницы составляли пострадавшие в автомобильных авариях. Но были и другие: многочисленные нейрохирургические и неврологические расстройства от абсцессов мозжечка до боли в пояснице. В обязанности Лэйнга входили общие и неврологические обследования, ассистирование при операциях и общеврачебных обходах, проведение анализа крови, постановка капельниц, спинномозговые пункции и т. д. В свои двадцать три года в качестве ассистента он присутствовал на сложных хирургических операциях, в том числе и на лоботомиях.
При ассистировании в обязанности Лэйнга входили фиксация хирургических щипцов, а также освещение оперируемой области прикрепленным на его лбу фонарем. Операции иногда длились по шесть часов кряду, а луч света должен был падать точно на оперируемую область, при этом не скакать и не дрожать. От направляющего этот луч Лэйнга требовалась немалая выдержка и физическая выносливость: он стоял, согнувшись, вытянув шею и не двигаясь, что вызывало нестерпимую боль в шее и пояснице. Пару раз он не выдерживал и падал в обморок.