АДАМ: мне страшно
Я: что случилось?
АДАМ: я кое-что сказал, и не знаю, можно ли так делать
Я: что ты сказал?
АДАМ: помнишь, как женятся?
Я: да
АДАМ: я кое-что из этого сказал
Я: что кое-что?
АДАМ: я объявляю вас мужем и женой
Я: кому ты это сказал?
АДАМ: кукле
Я: какой кукле?
АДАМ: японской кукле Наташи
Я: японской кукле Наташи?..
АДАМ: это правильно? Все будет хорошо?
Я: да, все нормально[438]
Вечером
НАТАША: что это за книжка?
РОННИ: это Библия
НАТАША: что значит Библия?
РОННИ: это книга историй о Боге и о нас
НАТАША: в ней рассказываются истории о Боге
РОННИ: да Наташа, все эти истории о Боге
НАТАША: это истории, которые люди рассказывают о Боге
НАТАША: там рассказано, какой Бог?
РОННИ: наверное
НАТАША: прочитай мне одну
Я читаю ей первые двадцать два стиха из Бытия.
НАТАША: это все о Боге?
РОННИ: да Наташа: на этой странице про Бога? (пролистывая и выбирая страницы наугад)
РОННИ: да
НАТАША: и на этой?
РОННИ: да
НАТАША: и на этой?
РОННИ: да
НАТАША: и на этой?
РОННИ: да
НАТАША: наверное, Бог на каждой странице
РОННИ: мы называем Его разными именами, но у Него не может быть имен, потому что мы не знаем Его настоящего имени
НАТАША: я знаю, он не девочка (пауза) и не мальчик (пауза) ты же не знаешь, мальчик Он или девочка?
РОННИ: нет
НАТАША: мы не можем узнать Бога, но Он все знает о нас и о Себе самом
РОННИ: откуда ты это знаешь?
НАТАША: я не знаю, откуда я это знаю
РОННИ: но ты знаешь это
НАТАША: да, и никто не может увидеть Бога, но Он может видеть нас и Он может видеть Себя самого
Он может находиться в этом доме
Он может быть за дверью
Он может постучаться в дверь, но
Он не сможет достучаться до нас, потому что мы не услышим Его, так?
РОННИ: да
НАТАША: но мы не услышим стука Бога (грустно улыбаясь) Он должен постучать в специальную божественную дверь!
РОННИ: А как мы узнаем, что это божественная дверь?
НАТАША: а как кто-то вроде меня может узнать, где эта дверь?
РОННИ: а как ты думаешь, Богу нравятся такие разговоры?
НАТАША: мне кажется, он не против
(пауза)
может, мы смотрим через Него,
как через твои очки (смеется, серьезнеет, становится озадаченной)
(пауза)
Как по-твоему?
РОННИ: не знаю (пауза)
(задумчиво) смотреть через Него, но не видеть Его
НАТАША: Он Сам себя видеть может. Мы не можем видеть Его.
некоторые боги могут Его видеть. Он может видеть нас
(говоря это, она листает Библию)
я не могу просмотреть каждую страницу, а то поздно лягу спать и устану, я пойду, папа
РОННИ: хорошо, Наташа[439]
Наташа и Адам поссорились.
НАТАША: чтоб он умер
ЮТТА: О… Наташа
НАТАША: жаль, что он не умер зародышем, лучше бы он никогда не родился
ЮТТА: Наташа, так нельзя! Адам твой брат, и ты бы скучала по нему
НАТАША: я хочу скучать по нему[440]
Наташа читает про себя в полной тишине.
НАТАША: ты слышишь, как я читаю
ЮТТА: нет
Книга задумывалась как легкое чтиво в свободные минуты или в пути. Она должна была напомнить читателю о его сдетях и была рассчитана на личностный отклик. Наибольшего успеха «Беседы с детьми» добились в Италии. Книга продавалась во множестве киосков на железнодорожных вокзалах и в аэропортах, и на национальном итальянском телевидении Лэйнга представляли именно как автора «Бесед с детьми»[443].
Если в книге Лэйнг представлял практически идеальные отношения, то в реальности его отношения с детьми были далеки от таковых. В 1977 г. первая семья Лэйнга вновь напомнила о себе, и вновь соприкосновение с ней было для Лэйнга не очень приятным. На сей раз несчастье произошло с его первенцем – старшей дочерью Фионой. После того как ее любовь отклонил ее друг Гордон, ее нашли захлебывающейся в рыданиях рядом с разбитой машиной по дороге в Глазго. Фиона была направлена для прохождения психиатрической экспертизы в Гартнавельскую психиатрическую больницу в ту самую, где когда-то работал ее отец. Между Лэйнгом и его первой семьей опять назревал скандал. Он заверил родных, что позвонит в Гартнавель, поговорит с врачами и будет просить, чтобы Фиону не лечили электрошоком, но перемещать дочь в другую больницу отказался, сказав, что разницы между психиатрическими больницами нет. В следующем году его сын Адриан забрал Фиону и перевез в одну из терапевтических коммун Филадельфийской ассоциации в Илинге.
Этот момент биографии Лэйнга до сих пор вызывает неоднозначные реакции – от крайне негативных до заступнических. Соратник Лэйнга по цеху антипсихиатрии Томас Сас использует его в качестве аргумента в обвинениях Лэйнга в безответственности и неспособности следовать собственным идеям[444]. Исследователь творчества Лэйнга и его страстный защитник Дэниэл Берстон, напротив, оправдывает Лэйнга и говорит, что другой повел бы себя на его месте точно так же. Он отмечает, что Лэйнг ушел из Гартнавеля в 1956 г. и не был знаком с теми, кто руководит им двадцать лет спустя. К тому же он был известен как ярый критик психиатрии и ее методов и предполагал, что руководство воспримет любую из его просьб в отношении Фионы с холодной враждебностью. Ее болезнь могла быть использована для дискредитации его личной и профессиональной жизни. Берстон подчеркивает, что всякий, кто знал Лэйнга, знал, как дорога ему его семья, и поэтому такое его поведение могло означать лишь одно: он понимал, что все его усилия защитить Фиону от жестких психиатрических методов будут бесполезны, а обращение к широкой общественности и широким профессиональным кругам приведет к не очень хорошим последствиям. Поэтому, указывает Берстон, он и говорил тогда, что нет никакой разницы в том, в какой больнице она будет находиться. Лэйнг понимал тщетность своих усилий[445].
Лэйнг скрывал эту историю от общественности, и, разумеется, у него для этого были веские причины. Примечательно, что в то же время, в мае 1977 г., в «New Society» вышло интервью Лэйнга с Дэвидом Коуэном, целью которого была популяризация книги «Ты любишь меня?». В преамбуле Коуэн рассказывал «семейную историю» Лэйнга: что он ушел от своей первой жены, с которой у него было пятеро детей, и что теперь у него новая семья. Разумеется, одним из вопросов, который интересовал Коуэна, было отношение Лэйнга к семье как институту. В ответ на напоминание о радикализме понимания семьи в его ранней книге «Здравомыслие, безумие и семья» Лэйнг сказал следующее:
Вы сейчас интервьюируете меня в окружении моей семьи. Я наслаждаюсь семейной жизнью. Я думаю, что семья – это по-прежнему лучшее из всего, что существует. Мои нападки на семью были связаны с протестом против того, что многие дети становятся жертвами жесткого насилия, нарушения их прав и оскорбления со стороны взрослых, которые даже не отдают себе отчета в том, что творят[446].
Тогда же, в 1977 г., Лэйнга ждет большая семейная потеря. 21 апреля в 17 часов 15 минут, в точное время его рождения, в психогериатрической больнице Глазго в возрасте восьмидесяти пяти лет умирает его отец Дэвид. Это событие окончательно разрывает его связи с прошлым и переводит его на новый этап жизни. В своем дневнике он тогда пишет:
Я чувствую, что теперь одновременно играю роль дедушки и отца. Мертвые живут в нас, в каком-то смысле я ощущаю себя его продолжением, в том смысле, в котором, насколько я помню, я никогда не был им, когда он был жив. Я часто спрашивал себя, как я отреагирую на его смерть. Я не ожидал, что настолько продолжаю его. Я не сопротивляюсь этому. Я очень рад. Я боялся, ненавидел и презирал его. Но за последние десять лет я научился любить, уважать, восхищаться и почитать его. Мне очень жаль, что ему приходилось так много работать, но иногда он совершенно утрачивал свою веселость и чувство юмора и мог быть действительно ужасен. Но я не могу вспомнить его злым (может быть, только однажды) или желающим отомстить. Он не был совершенным, я так не думаю, но по большей части он был очень благочестивым человеком, хотя он был бы очень смущен, если бы узнал, что я так о нем думаю[447].
В целом 1976–1977 гг., если можно так сказать, возвращают Лэйнга к жизни. Эти два года приносят ему сразу три книги, однако книги, главным образом, маргинальные по отношению к предшествующему творчеству. Лэйнг словно понимает, что уже бессмысленно, невозможно и неактуально писать о том, о чем он писал в 1960-е, писать так, как он это делал. Молчание первых лет после возвращения сменяется поиском наощупь. В новых книгах – собранные ранее отрывки (как в «Ты любишь меня?»), заметки и записки о новых увлечениях (как в «Фактах жизни») и дань прежним интересам, воплощенная в новой форме (как в «Диалогах с детьми»). Однако это новое все еще грезит о старом, все еще ищет пути вернуться к нему и залатать разрыв, случившийся после поездки на Восток.