Лысый Пер подошел и стал между ними, потому что он испугался. Никогда еще он не видел у Маттиса такого окаменелого, ужасного лица, и страх одолел его.
– Как ты разговариваешь с отцом? – воскликнул он и схватил Рони за руку.
Но она вырвалась.
– Я плюю на тебя! – упрямо выкрикивала она. – Тьфу, тьфу!
Казалось, Маттис и не слышит ее, она словно перестала для него существовать.
– Фьосок, ступай на стену, к провалу, и скажи, чтобы передали Борке, что я жду его там завтра, как только взойдет солнце, – приказал Маттис тем же страшным голосом. – Будет лучше, если он придет, так и скажи.
Ловиса слушала все это молча. Она нахмурила брови, но не сказала ни слова. Потом она подошла к Бирку, увидела у него на лбу кровь и взяла глиняный кувшин с целебным отваром, которым промывают раны.
– Не смей прикасаться к этому гаденышу! – рявкнул Маттис.
– Гаденыш он там или не гаденыш, но рану надо промыть, – сказала она и приступила к делу.
Тогда Маттис схватил ее поперек туловища и швырнул через весь зал так, что она непременно врезалась бы в столб, который поддерживал балдахин над кроватью, не подхвати ее вовремя подоспевший Кнотас.
Но такого обращения с собой Ловиса никому не прощала. И так как до Маттиса в этот миг ей было не дотянуться, она влепила Кнотасу такую затрещину, что гул пошел по всему залу. Вот так она отблагодарила его за то, что он не дал ей врезаться в столб.
– Вон отсюда, все до единого! – крикнула она. – Чтобы духу вашего тут не было. Проваливайте ко всем чертям. От вас одно только зло… Слышишь, Маттис, и ты убирайся прочь, немедленно!
Маттис бросил на нее мрачный взгляд, от которого у кого хочешь душа уйдет в пятки. Да только не у Ловисы. Она стояла, скрестив на груди руки, и невозмутимо глядела, как Маттис выходит из зала, а за ним гуськом плетутся все двенадцать его разбойников. Но на плече Маттис нес связанного Бирка, и грива его медных волос раскачивалась в такт шагов атамана.
– Я плюю на тебя, Маттис! – еще раз крикнула Рони, прежде чем разбойники захлопнули за собой дверь зала.
В этот вечер Маттис не лег спать рядом с Ловисой в их постели, и Ловиса не знала, где он ночует.
– Ну и пусть, – сказала она. – Зато я смогу теперь лежать как захочу, хоть поперек кровати.
Но она всю ночь глаз не сомкнула, потому что слышала, как в отчаянии рыдает ее дитя. Но Рони не подпускала ее к себе и не хотела, чтобы ее утешали. Это горе Рони должна была пережить сама. Она очень долго не могла заснуть и так люто ненавидела сейчас своего отца, что у нее и вправду сжималось сердце. Ненавидеть того, кого ты любил с тех пор, как ты себя помнишь, очень тяжело, поэтому для Рони это была самая страшная ночь в ее жизни.
В конце концов она все же заснула, но вскочила, едва забрезжил рассвет. К восходу солнца ей надо быть на стене, у провала, чтобы своими глазами увидеть все, что там произойдет. Ловиса попыталась удержать Рони дома, но Рони не послушалась, и тогда Ловиса молча пошла за ней.
Маттис и Борка стояли друг против друга по обе стороны пропасти, как и в тот раз, каждый окруженный своими разбойниками. Ундиса тоже пришла, и Рони еще издали услышала ее крики и проклятия. Она поносила Маттиса на чем свет стоит. Но Маттис тут же решительно положил этому конец.
– Эй, Борка, ты что, не в силах заткнуть глотку своей бабе? – спросил он. – Тебе не вредно послушать, что я скажу.
Рони стала за спиной отца, чтобы он ее не видел. Но сама она и видела, и слышала больше, чем была в силах вынести. Рядом с Маттисом стоял Бирк. Руки и ноги ему развязали, но шею стягивала широкая кожаная петля вроде ошейника, а другой конец ремешка Маттис держал в руке, словно вел на поводке собаку.
– Ты жестокий человек, Маттис, – сказал Борка. – Да к тому же и скверный. Ты хочешь меня отсюда выжить, что ж, это я могу понять, но вот то, что ты поймал моего сына, чтобы принудить меня уйти из замка, это уже подлость, Маттис!..
– Плевать я хотел на то, что ты обо мне думаешь, – ответил Маттис. – Я хочу знать, когда ты отсюда уберешься?
Борка молчал, он был так зол и подавлен, что слова застревали у него в горле. Он долго стоял молча, потом заставил себя сказать:
– Сперва я должен найти место, где мы все можем надежно укрыться, а на это нужно время. Верни мне сына, и мы уйдем отсюда еще до конца лета, даю тебе слово.
– Хорошо, – сказал Маттис. – Тогда и я даю слово, что верну тебе сына тоже до конца лета.
– Я думал, ты вернешь мне его сейчас, – сказал Борка.
– А я думаю, что сейчас ты его не получишь, – ответил Маттис. – В нашем замке много темных подвалов, так что крыша над головой у твоего щенка будет. Это я утешаю тебя на случай, если лето будет дождливое.
Рони тихо стонала от своей беспомощности. Вот, оказывается, какую жестокую расправу задумал учинить отец. Если Борка и его люди немедленно не уберутся отсюда на все четыре стороны, то Бирку придется просидеть в подземном склепе до конца лета. Но ведь так долго ему там не прожить, это Рони знала, он умрет, и у нее больше не будет брата.
Да и отца, которого она очень любила, у нее больше не будет. Она так страдала, что у нее просто разрывалось сердце. Она хотела наказать Маттиса и за то, что не может больше считать себя его дочерью. Ах, как страстно она желала, чтобы отец страдал сейчас не меньше ее. Как горячо мечтала она помешать ему. И вдруг сообразила, как разрушить его замысел. Теперь она твердо знала, что ей надо сделать. Однажды она это уже сделала, и тоже в приступе гнева, правда не в таком безумном, как сейчас. Не помня себя, Рони вдруг разбежалась и прыгнула. Маттис увидел ее, когда она птицей перелетела через пропасть, и он закричал. Так кричат дикие звери в минуты смертельной опасности. Кровь застыла в жилах его разбойников, потому что ничего страшнее в жизни своей они не слышали. И потом все они увидели Рони, его дочь Рони, на той стороне пропасти, у их врагов. Ничего более ужасного и представить себе было невозможно, ничего более необъяснимого – тоже.
Впрочем, и для разбойников Борки это было так же необъяснимо. Они глядели на Рони с таким недоумением, словно она не девочка, а вдруг прилетевшая к ним злобная друда.
Борка тоже остолбенел от изумления, однако он тут же совладал с собой. Все разом изменилось. Дочь Маттиса, эта маленькая злобная друда, пришла ему на помощь таким странным образом. Он, правда, не понимал, почему она решилась на такой безумный поступок, но, усмехнувшись, молча накинул ей на шею ременную петлю.
А потом крикнул Маттису:
– У нас в башне тоже есть темный подвал. И у твоей дочки будет крыша над головой, если пойдет дождик. Вот и я тебя утешаю, Маттис.
Но разве Маттиса могло что-нибудь утешить? Он стоял, будто смертельно раненный огромный медведь, и качался взад-вперед, как бы пытаясь этим заглушить нестерпимую боль. Рони глядела на него, и слезы текли у нее по щекам. Маттис выпустил из рук ремешок, на котором держал Бирка, но мальчик не шевельнулся, его бледное, без кровинки лицо выражало отчаяние. Он не сводил глаз с Рони, стоявшей на той стороне провала, и видел, что она плачет.
Ундиса подошла к ней и резко толкнула ее в спину.
– Реви, реви!.. Я бы тоже ревела, если бы мой отец был таким зверем…
Но Борка грубо оборвал свою жену. Пусть, мол, убирается куда подальше и не лезет не в свои дела.
Хоть Рони и сама назвала Маттиса зверем, но сейчас ей хотелось только одного – утешить отца, ведь она причинила ему такое горе.
И Ловиса хотела помочь Маттису, как всегда, когда он попадал в беду. Она стала рядом с ним, но он даже не заметил этого. Он вообще ничего не замечал. Сейчас он был один на всем белом свете.
Тут Борка крикнул ему:
– Эй, Маттис, вернешь ты мне сына или нет?
Маттис по-прежнему раскачивался взад-вперед и ничего не отвечал.
Тогда Борка заорал изо всех сил:
– Ты вернешь мне сына?
Наконец Маттис очнулся.
– Бери его, – ответил он равнодушно. – Когда захочешь.
– Я хочу сейчас, – сказал Борка. – Не когда кончится лето, а сейчас.
Маттис кивнул:
– Я же сказал, когда захочешь.
Казалось, ему ни до чего теперь не было дела. Но Борка добавил с усмешкой:
– И ты тут же получишь назад свою дочку. Обмен так обмен, это по твоей части, подлец.
– У меня нет дочки, – тихо сказал Маттис.
Ухмылка Борки разом погасла.
– Опомнись, что ты несешь? Что ты еще задумал?
– Говорю, забирай своего сына, – сказал Маттис. – Но мне ты дочку вернуть не можешь. У меня ее нет.
– Зато у меня есть дочь! – крикнула Ловиса так громко, что все вороны взлетели с зубцов крепостной стены. – И моего ребенка я хочу получить назад. Ты понял, Борка? Сейчас! – Она пристально посмотрела на Маттиса и добавила: – Даже если ее отец потерял разум.
Маттис повернулся и тяжелыми шагами пошел прочь.
10
Все следующие дни Маттис не появлялся в большом зале замка. И у Волчьей Пасти, когда меняли детей, его тоже не было. Туда пришла Ловиса, чтобы забрать дочь. Ее сопровождали Фьосок и Жоэн, а между ними шел Бирк. Борка со своими разбойниками и Ундиса уже ждали их у Волчьей Пасти, и, едва увидев Ловису, Ундиса, не скрывая своего торжества, злобно закричала:
– А Маттис небось стыдится людям на глаза показаться, еще бы, горе-разбойник, который крадет детей…
Ловиса не удостоила ее ответом. Она обняла Рони и хотела ее увести, не сказав никому ни слова. Она много думала о том, почему ее дочь добровольно отдала себя в руки Борки, но только здесь, когда дети встретились, догадалась наконец, в чем дело.
Рони и Бирк глядели друг на друга так, словно были одни во всем ущелье, да что в ущелье, одни во всем мире. Да, эти двое будут стоять друг за друга до последнего, это всем стало ясно.
И Ундисе тоже, но ей это пришлось не по душе.
– Что тебе до нее?
– Она моя сестра, – ответил Бирк. – И она спасла мне жизнь.