Тихо так, что в ушах звенит. Она выходит из озера. Её черный силуэт в лучах закатного солнца совершенен. Я любуюсь им. А ведь ещё сегодня утром она казалось мне нескладной худой девахой. Август. Вода в озере так и не успев прогреться за лето собрала мурашки по её коже. Полотенце в бардачке есть. Но оно не первой свежести и предложить его богине дурной вкус. Нет уж! Вытирать её тело надо исключительно поцелуями. Чем я и занялся. И в этом занятии преуспел. И лишь когда её кожа высохла и потеплела я посмел взглянуть ей в глаза. То ли солнце лучиками отражалось в них, то ли она была счастлива и просто светилась собственным внутренним светом.
В полном молчании я довез её до дома. Солнце уже спряталось за вершину холма.
За высоким забором у её дома залаяла собака. Зло и нагло, словно чувствуя свою безнаказанность. Светлана мимолетно и кратко сжала на прощание мою руку и выскользнула из машины. К воротам она пошла ровной уверенной походкой и ни разу не оглянулась. Так мы встречались три раза. А потом она пропала, уволилась. Говорили, что перешла на другую башню, получила выгодный контракт. Но я почему-то не верю. Хоть и не знаю кем я был для неё, что я был для неё. Мелким приключением или что-то значил?
И что это было — наваждение, мимолетная страсть? Может быть. Но отчего потеряв её из виду, я словно лишился смысла жизни. Работал я так же, так же шутил, так же пил пиво в компании друзей. Всё так же, только было такое ощущение, что-то нужное вынули у меня из души и не вернули.
Очередной опыт закончился разбором полетов. Профессор орал по своему обыкновению.
— Ладно, карту вы не осилили! Ладно саблю не принесли! Может есть какое-то ограничение по весу, что сознание не в силах перетащить во времени. Но кусок каната?
Просто пучок волос? Щепку с этого корабля вы могли захватить?
Я стоял виновато жмурясь и пожимая плечами. Судно шторм выдержало и вот уже два дня как я наслаждался хорошой погодой и соленым ветром на судне. Ничего принести в наше время я и не пытался. А вот перенести своё тело вслед за разумом силился. Про свои опыты и потуги ясное дело я никому не говорил, но сдвиги были. Были. Пока очень незначительные, но кое-что получалось.
— И что с вами прикажите делать? — риторически интересовался профессор. — Сменить вас на другого подопытного? Вы, что же думаете? Не посмеем? Ещё как посмеем. А вам, дорогой мой лес валить не придется! Вы на это рассчитывали? Так ведь?
Я покорно кивнул, хоть и не рассчитывал.
— А вот не выйдет! И не надейтесь! После того, что вы узнали у вас другой дороги просто нет! Или с нами или…. Надеюсь вы понимаете?
— Понимаю, — серьезно ответил я.
— Ну так перестаньте валять дурака! Сейчас сделаем перерыв, а после попытаемся ещё раз. И чтоб на этот раз никаких осечек?
Андрей Александрович суровым взглядом обвел присутствующих. Но присутствующие уже восприняли команду перерыв и покидали свои рабочие места. Видимо покурить ходят. Решил я, учуяв как-то табачный дух.
Все покидали помещения. В лаборатории на перерыв оставались только я и охранник. Да и тот убедившись, что я не буйный частенько выходил следом. А куда я денусь прикованный наручниками к своей капсуле. Гробик был тяжелый и к тому же прикручен к полу. По крайней мере сдвинуть я его не смог, хоть и пытался незаметно. Дарья Дмитриевна покидала комнату одновременно с охранником. Проходя мимо меня и даже не смотря в мою сторону, она быстро пожала мне руку. После её рукопожатия в моей руке оказался комочек бумаги. Меня прошиб пот. Что бы это значило? Прочитать записку было необходимо. Но я так же знал, что камера под потолком фиксирует каждое моё движение. Возник вопрос: каК? А присяду ка я сейчас на стул и начну свой пот со лба утирать.
Пусть думают, что у меня голова разболелась. И я всё же прочитал записку:
Продолжай валять дурака. Скоро всё изменится.
Вот и всё, что было в записке. Записку я конечно проглотил. Но пот прошиб меня по- настоящему. Этот почерк был очень знаком. Только этого не могло быть. Таким почерком писала мне записки Светлана договариваясь о встрече.
Глава 6. Ученик
«Ум — это пустота, но из этой пустоты создаётся вся бесконечность действий: в руках она хватает, в ногах — ходит, в глазах — видит и т. д. Однажды этот ум надо удержать, хотя это сделать трудно, ибо этому нельзя научиться только теоретически. Собственно, фехтование в том и состоит, чтобы пережить это. И когда это достигнуто, когда слова человека — сама искренность, его действия исходят прямо из изначального ума, свободного от всех эгоистических мыслей и побуждений. Тот ум, которым обычно пользуемся мы, грязен, но изначальный ум всегда чист, он — само Дао».
В канун праздника О-сёгацу и своего семнадцатилетия я шел по узкой горной тропинке в деревню Хиго, что на острове Кюсю. Где-то здесь неподалеку жил легендарный воин, незнающий поражения, слухи о нем облетели все острова и достигли поднебесной.
В преклонном возрасте «святой меча» поселился где-то в горной пещере и никого не принимал. Но я был достаточно юн и самонадеян в своей надежде, что Кенсей примет меня. Опираясь на посох из сухой ветки цука я поднимался в гору. Легкий пушистый снег шапками лежал на сосновых ветках торжественно и скромно. Час прихода О-сёгацу близился и вскоре лучшие из этих веток пойдут на новогоднее украшение кадомацу. Развешенные пучки веток будут украшать ворота и двери каждого дома.
Снег был глубок, солнце перешло через гору. Время близилось к полудню. Когда навстречу мне по тропе с горы спустились двое. Издалека можно было признать в них воинов. Рукоятки катана и вакидзаси, выступали из поясов. Поравнявшись с воинами я согнулся в приветственном поклоне. Но видимо мой поклон не был достаточно низок, и один из буси, выхватив меч с ругательствами набросился на меня.
Э, нет! Ситуация выходила из разряда штатной. Пришлось дело брать под свой контроль а не надеяться на мальчишку. Посох мечу не противник.
Поэтому я, пропустив удар, шагнул вперед и в сторону. И в тот миг когда меч опустился на то место, где я только что стоял. Врезал посохом по открывшемуся горлу самурая. Глаза его расширились от удивления и боли. Рот приоткрылся и он рухнул на спину роняя меч. Синевой блеснула сталь и утонула в рыхлом снеге. Его напарник не ожидав такого поворота событий схватился за меч, я перехватил посох поудобнее. Но не успели мы с ним сойтись, как он помедлив в нерешительности согнулся в поклоне. Сзади кто-то появился. Я обернулся. За моей спиной неведомо откуда, по тропе поднялся мужчина преклонного возраста. Заросший, неряшливо одетый, грязный. Его вполне можно было принять за бедного крестьянина если б не гордая осанка и взгляд как бы обращенный вовнутрь в себя. Взгляд человека презревшего внешние условности мира. Седые волосы топорщились в разные стороны. Он обвел взглядом присутствующих и слегка кивнул. Моя спина автоматически согнулась в нижайшем поклоне.
Это он! Кенсей! Его невозможно не узнать! Только он в одежде воина может себе позволить ходить без меча. Потому, что ему нет равных! Нет достойных скрестить с ним меч. Ходили легенды, что неучей поднявших на него меч, он убивал простой палкой, веткой, обломком весла. Всем, что под руку подвернется. Лихой дедушка, подумал я, вклиниваясь в мысли мальчишки.
— Со дэс нэ, — констатировал Синмен сан сложившуюся ситуацию. Затем посмотрел на меня и легкая улыбка скользнула на его губах. Он что-то спросил у согнувшегося в поклоне воина. Тот ответил. А я обалдел. Оказывается старик извинился, что прервал наше времяпровождение, достойное буси и предложил продолжить. Меня его извинения не порадовали. Уцепив взглядом то место куда упал меч я нырнул в него руками и вытащил синего с разводами красавца. Хозяин меча признаков жизни не подавал, что несколько обнадеживало в сложившейся ситуации. Старик кажется, забавлялся. Он отошел в сторону и слегка наклонив голову на бок смотрел на происходящее.
Меч оказался гораздо тяжелее моего посоха и заметно короче. В грозовых тучах на лезвии, называемых хамон, отразилось синее небо и искрящийся на солнце снег. Линия яри искрилась намеком молнии. Время остановилось. Иначе ничем не объяснить то, что я успел заметить столько подробностей. Морозный сосновый воздух окутывал нас. Не успел я пожалеть о том, что бросил свой надежный посох как противник нанес удар и я еле успел его парировать. Мелькнула мысль, что уходить в защиту значит неминуемо проиграть. Самурай накинулся на меня с такой яростью, словно я у него жену увел.
Думай о смерти. Стремись к смерти. Глупое по своей сути желание и утверждение.
Если б каждый самурай действительно жаждал смерти, то и стоял бы статуей, мол пусть шинкуют как капусту. Так нет! Он стремится меня в фарш превратить. Вся система стремления к смерти была придумана для преодоления животного страха. Мол, не бойся.
Всё равно помрешь! А я и не боюсь! Хоть руки мои дрожат от напряжения, а ноги в размокших таби расползаются. Отскочив от очередного удара, я сломя голову бросился противнику кубарем под ноги и распрямился стоя на одном колене.
Меч мой вошел воину в живот по самую цубу.
— Ос!!!
Мечи вязанкой дров оттягивали мои руки. Я сложил их на левую руку и гордо нес едва поспевая за сенсеем. Ровно лежать мечи не хотели, норовили расползтись и выпасть.
То и дело падал то один, то другой. Сенсей кажется не замечал моей неловкости. Мне бы следовало воткнуть трофеи себе за пояс, но я боялся осуждение мастера. Быть самозваным самураем и просится в ученики? Не оскорбит ли его это? Только два танто я воткнул по левую сторону своего пояса. Мастер не согласился взять меня в ученики. На мою нижайшую просьбу, когда я стоя на коленях и дрожа от радости победы низко поклонился Син-мен сану, он ответил:
— У тебя уже есть учитель. Он внутри тебя. Прислушивайся к нему и ты достигнешь многого.