— Раньше надо было приходить! А теперь поздно!
Он сказал это вслух, чтобы услышать, как это звучит, и ужаснулся. И это он говорит своей названой сестре!
Но ведь она сама виновата! Он ее не прогонял.
Ожидая ее, он поел немного жареного лосося. Первые три раза лососина была ужасно вкусная. Но на десятый раз казалось, будто куски во рту вырастали, и их было никак не проглотить.
И все-таки это была еда. А что ест тот, кто блуждает по лесу? Что ест сейчас Ронья? Поди, корешки и зеленые листочки, если она только сумела найти их! Но какое ему до нее дело! Пусть себе бродит там, пока не зачахнет. Сама пожелала! И вернуться не подумала!
Время шло. И в пещере без Роньи было удивительно пусто. Без нее он никак не мог придумать, чем бы заняться. А сердце сжималось все сильнее.
Над рекой стал подниматься туман. И Бирк вспомнил, как он однажды, когда-то давно, боролся с подземным народцем за Ронью. Потом он никогда ей об этом не рассказывал, и она, верно, не знала, что подземный народец мог легко заманить ее к себе.
И до чего же неблагодарна к нему она тогда была! Укусила его за щеку, у него до сих пор остался небольшой шрам. И все-таки она пришлась ему по душе. Да, она понравилась ему с первого взгляда. Но она этого не знала. Он никогда ей об этом не говорил. А теперь было уже поздно. С этого дня он будет жить один в пещере. «Оставайся со своим ножом», — как она могла сказать ему такие жестокие слова! Он охотно бросил бы этот нож в реку, лишь бы вернуть Ронью. Теперь он точно это знал.
Туман над рекой часто поднимался вечерами, тут нечего было бояться. Но кто знает, а вдруг этим вечером туман пополз в лес? Тогда подземный народец может вылезти из своих темных глубин. Кто тогда защитит Ронью, кто помешает им заманить ее своими песнями? Правда, теперь это уже не его дело. Нет, как бы там ни было, он не может больше ждать! Он должен пойти в лес, должен найти Ронью.
Бирк бежал так быстро, что запыхался. Он искал ее по всем тропинкам, по всем местам, где, как ему казалось, она могла быть. Он звал ее так долго, что стал бояться собственного голоса, стал бояться привлечь внимание любопытных жестоких диких виттр.
«Катись ко всем виттрам!» — крикнул он тогда ей вслед. Теперь он со стыдом вспоминал об этом. Быть может, они уже утащили ее, раз он не мог ее нигде найти. А может, она отправилась в замок Маттиса? Может, она стоит перед Маттисом на коленях и умоляет его позволить ей вернуться домой и снова стать ему дочерью? Уж проситься назад в Медвежью пещеру она точно не станет. Она скучала по Маттису, это было видно. Хотя она и не хотела, чтобы Бирк это заметил. Теперь-то уж она, верно, радуется, теперь она нашла причину, чтобы уйти из Медвежьей пещеры и от своего названого брата!
Больше искать ее было ни к чему. Одинокий и несчастный, он отправился назад в пещеру.
Весенний вечер был прекрасен, как чудо Господне, но Бирк этого не замечал. Он не чувствовал весеннего аромата, не слышал пения птиц, не видел цветов и трав. Он чувствовал лишь боль обиды в груди.
И вдруг Бирк услышал, как ржет лошадь в смертельном страхе. Он побежал туда. Чем ближе он подбегал к ней, тем отчаяннее становилось ржание. Наконец на небольшой прогалине меж елей он увидел лошадь. Это была истекающая кровью кобыла. На брюхе у нее зияла глубокая рана. Она испугалась Бирка, но не ускакала, лишь заржала еще громче, словно просила помощи и защиты.
— Бедняга! — воскликнул Бирк. — Кто же это так тебя изувечил?
И в этот момент он увидел Ронью. Она выбежала из ельника и помчалась ему навстречу. Лицо ее было мокро от слез.
— Ты видел медведя? — крикнула она. — Ах, Бирк, он задрал ее жеребенка, он растерзал его!
Она разразилась отчаянным плачем. Но Бирк мог чувствовать лишь дикую радость. Ронья была жива, ее медведь не задрал. И ни Маттис, ни виттры не отняли ее у него. Какое счастье!
Но Ронья, стоя возле лошади, смотрела, как та истекает кровью. И тут она мысленно услышала голос Лувис, подсказывавшей ей, что нужно делать.
Она крикнула Бирку:
— Скорее! Принеси охапку белого мха, а не то она потеряет всю кровь.
— А ты? Оставить тебя здесь? Ведь медведь где-то рядом!
— Беги! — закричала Ронья. — Я должна остаться здесь с лошадью и утешить ее. Принеси мох! Да поскорее!
И Бирк побежал. А Ронья обняла голову лошади и стала шептать ей слова утешения. Лошадь слушала ее, как будто понимала, что ей говорит девочка. Она больше не ржала, быть может, у нее не было больше на это сил. По ее телу то и дело пробегала дрожь. Медведь нанес ей страшную рану. Бедная лошадка, она пыталась защитить своего жеребенка, но он все равно погиб. А сейчас она, верно, чувствовала, как жизнь медленно и неумолимо вытекает из нее с каждой каплей крови. Уже смеркается, скоро наступит ночь. И если Бирк не подоспеет вовремя, лошадь уже не увидит утра.
Но он подоспел. С целой охапкой белого мха. И рада она была ему, как никогда никому. Но об этом он узнает после, не сейчас. Сейчас им не до того, надо спешить.
Они прижали мох к ране и увидели, как быстро он пропитался кровью. Тогда они приложили побольше мха и привязали его крест-накрест кожаным ремнем. Лошадь стояла смирно, не двигаясь, будто понимая, что они делают. А высунувший голову из-за ближайшей ели ниссе-толстогузка не мог понять, чем они занимаются.
— Что вы это еще придумали? — мрачно спросил он.
Но Ронья и Бирк обрадовались ему, ведь это значило, что медведь ушел. Медведь и волк боялись сумеречного народца. Ни ниссе-толстогузкам, ни серым карликам нечего было бояться хищных зверей. Одного лишь запаха сумеречного народца было достаточно, чтобы медведь тихонечко скрылся в лесных дебрях.
— А где жеребенок-то? Нет его больше! Конец ему пришел! Не будет больше резвиться!
— Знаем без тебя, — печально ответила Ронья.
Эту ночь они провели возле лошади. Не спали, мерзли, но все им было нипочем. Они сидели рядышком под густой елью и говорили, говорили… но о своей ссоре не упоминали. Казалось, они о ней забыли. Ронья начала было рассказывать, как медведь убил жеребенка, но замолчала. Это было слишком тяжело.
— Такое случается в лесу Маттиса, — сказал Бирк, — да и в каждом лесу.
Посреди ночи они поменяли мох на ране, потом вздремнули немножко и проснулись, когда начало светать.
— Погляди-ка, — сказала Ронья, — кровь перестала идти. Мох сухой!
Они отправились домой, в пещеру. Лошадь они не могли оставить и повели ее с собой. Ей было больно и тяжело идти, но она охотно последовала за ними.
— Но ведь карабкаться по горе она даже здоровая не смогла бы, — сказал Бирк. — Куда мы ее денем?
Рядом с пещерой, таясь в ельнике и березняке, протекал ручей, из которого они брали воду. Они подвели к нему лошадь.
— Пей, и у тебя появится новая кровь.
Лошадь пила долго и жадно. Потом Бирк привязал ее к березе.
— Пусть она остается здесь, пока рана не заживет. Уж сюда-то не придет никакой медведь, за это я ручаюсь!
Ронья погладила лошадь.
— Не горюй, на будущий год у тебя будет новый жеребенок.
Они увидели, что из вымени лошади капает молоко.
— Это молоко должен был сосать твой жеребеночек, — сказала Ронья. — Но теперь ты можешь отдать его нам.
Ронья сбегала в пещеру за деревянной миской, вот когда она пригодилась! Девочка надоила в нее молока — до краев. Для лошади было облегчением почувствовать, что набухшее вымя выдоили. А Бирк радовался молоку.
— Теперь у нас есть домашняя скотина. Как мы ее назовем?
— Давай назовем ее Лиа. У Маттиса в детстве была лошадка, и ее так звали.
И они оба решили, что это подходящее имя для лошади. Теперь лошадь уже не погибнет. Лиа будет жить, они уже поняли. Дети принесли ей траву и хвою, и она стала жадно есть. Тут они почувствовали, что сами проголодались, и решили пойти в пещеру утолить голод. Лиа повернула голову и с тревогой посмотрела им вслед.
— Не бойся! — крикнула Ронья. — Мы скоро вернемся. Спасибо тебе за молоко!
До чего же было здорово снова напиться молока, свежего, охлажденного в ручье. Они сидели на площадке возле пещеры, ели хлеб, запивая его молоком, и смотрели, как занимается новый день.
— Жаль, что нож потерялся! — воскликнула Ронья.
Тогда Бирк вынул нож и вложил его ей в руку:
— Хорошо, что он нашелся. Он лежал себе подо мхом и ждал, пока мы спорили и ругались.
Помолчав немного, Ронья сказала:
— Знаешь, о чем я сейчас думаю? О том, как легко все испортить безо всякой причины.
— С этой поры мы не будем ссориться зря, — ответил Бирк. — А знаешь, о чем я сейчас думаю? О том, что ты дороже тысячи ножей!
Ронья посмотрела на него и улыбнулась:
— Ну, теперь я вижу, ты вовсе спятил!
Это были слова Лувис, она не раз говорила так Маттису.
13
Дни бежали, весну сменило лето, наступила жара. Потом полил дождь. Дни и ночи поливал он лес, и лес напился вволю, зазеленел пуще прежнего. А когда дождь прекратился и засияло солнце, от хвои на жаре поднялся душистый парок. Ронья спросила Бирка, есть ли другой лес на земле, в котором так сладко пахнет, как здесь. И Бирк решил, что другого такого леса не найти.
Рана у лошади давно зажила. Они отвязали ее, и она снова паслась с дикими лошадьми. И все же Лиа по-прежнему давала им молоко. По вечерам ее табун пасся недалеко от пещеры, и тогда Ронья с Бирком шли в лес и звали ее. Она отвечала им веселым ржанием, чтобы они знали, где она находится, мол, приходите подоить меня.
Вскоре и другие табуны диких лошадей перестали бояться детей. Иногда они приходили и смотрели с любопытством, как доят Лиу. Такого чуда они прежде не видели. Шалый и Дикий тоже часто приходили и вели себя до того назойливо, что Лиа прядала ушами и отгоняла их копытами. Но они, не обращая на это внимания, продолжали наскакивать друг на друга, прыгали, кидались из стороны в сторону. Они были молоды, и им хотелось играть. Потом вдруг пускались галопом и исчезали в лесу.