лиент за ним вернётся…
Но фигура в синей рясе вдруг оказалась рядом. Не успел Киса даже шевельнуться, как в его тощую шею сквозь бороду упёрлось лезвие ножа, а в уши ударил зловещий шёпот:
– Бабки! Все, что есть! Без разговоров! Пикнешь, плисовые штанцы, прирежу!
Глава двадцать девятая,где у Благуши на пути лучше не становиться
Преимущество силы состоит в том, что ей прощаются слабости.
Озабоченный сверх меры – так, что радость от невероятной победы уже успела потускнеть, – Благуша спешно подходил к воротам загона, одной рукой сжимая мешок с выигрышем в три матрёшки, а другой потирая кровоподтёк на скуле, оставленный могучим кулаком бойца из трактира, когда последние слова Пивеня достигли его слуха. Собственно, именно по родовому матюгальнику он и понял, кого сейчас увидит в загоне. Надо заметить, что Благуша был не в том состоянии, чтобы долго размышлять, откуда тут взялся Пивень. Он отчаянно торопился взнуздать камила и отправиться наконец в путь – на то, чтобы добраться до своего домена, оставалось уже девятнадцать часов, и каждая минута давно была на счёту. Даже если он выедет немедленно – и то успеет впритык, если вообще успеет.
Поэтому встреть его сейчас какой-нибудь знакомый из родной Светлой Горилки, то просто не узнал бы прежнего парня – куда только подевался тот добрый нрав, которым он так славился в веси! Грубая харя нанка по кличке Бычара, бугая с необъятными плечами и руками-кувалдами, всё ещё стояла перед глазами слава, наводя запоздалый ужас (и каким чудом-то такого одолел, непонятно!), а кровь в жилах всё ещё задорно кипела после потасовки, так что Благуша даже не замедлил шага. Лишь стиснул зубы, толкая ворота.
Сейчас он готов был снести любое препятствие со своего пути – и горе этому препятствию!
Он сразу увидел испуганную физиономию уже знакомого лысого армина, вытаращенные глаза которого вращались, словно лопасти мельницы в ветреную погоду, а рядом с армином – фигуру в синей монашеской рясе, с глубоко надвинутым на голову капюшоном, державшую возле его горла нож. На звук шагов «послушник», несомненно Пивенем и являвшийся, обернулся, быстро спрятал нож в просторных рукавах и отступил от армина на шаг. Строфник тут же обессиленно прислонился плечом к ближайшей стойке, схватившись за сердце и закрыв глаза.
Взгляд Благуши безотчётно скользнул дальше, в стойла, так как в мыслях он уже покорял на камиле Великую Пустыню… И обнаружил, что там остался один бегунок, причём тот самый тощий, от которого он отказался! Тут нервы слава не выдержали. Он кинулся к армину, схватил его за грудки и встряхнул так, что у того лязгнули зубы.
– Долбаный дудак, оторви и выбрось, ты куда дел моего бегунка, а?! Я за что тебе залог оставлял?! Кто так дела делает, бесчестный ублюдок? Как ты посмел его отдать?!
– Клиент… – задушенно прохрипел Киса, пытаясь оторвать пальцы слава от своего тощего горла и проклиная тот день и час, когда согласился подменить родного дядьку Бачлая, решившего вдруг на старости лет приударить за тёткой Урявой (почему-то в голову ему не пришло, что причина его неприятностей кроется в собственной жадности).
– Что «клиент»? – продолжал разоряться Благуша, не зная, что ему теперь делать, плакать или смеяться от такой подлости, но не забывая раз за разом встряхивать лёгкого и жилистого строфника, как мешок с тряпьём. – А я не клиент? А я тебе бабки разве не оставил? Ты за кого меня принимаешь, оторви и выбрось, сын песка и грязи?
– Не мог… отказать… – Хватку Благуши можно было разжать разве что ломиком, и армин безнадёжно проигрывал, обильно потея лысиной и синея лицом от удушья.
Наблюдавший в сторонке за этой сценой Пивень не удержался, когда слав заговорил о бабках, и, на всякий случай придержав любимый матюгальник, вкрадчиво поинтересовался.
– А большой залог внёс?
Благуша отшвырнул от себя армина, резко развернулся всем телом и с душераздирающим криком «на штанцы хватит!» врезал Пивеню в челюсть. Удар, проверенный на Бычаре, не подвёл и сейчас. Бандюк отлетел спиной к стенке и безмолвно осел на дощатый пол, сложившись пополам вроде половой тряпки. Сплюнув, Благуша повернулся обратно. Как оказалось, вовремя – удирающий на карачках строфник уже скрылся в пристройке по самую задницу, и слав едва успел схватить его за пятку.
– А ну иди сюда, оторви и выбрось…
– Ой, не бей, ой, пощади, ой, не надо! – в ужасе от столь стремительной расправы над бандюком голосил Киса, цепляясь за дверь руками, как лесной клещ, не позволяя себя вытащить полностью.
Благуша нагнулся, взял строфника за шиворот, мощным рывком оторвал от двери и, развернув лицом к бездыханному бандюку, весьма неприветливо, но очень ровно, тщательно выговаривая каждое слово, поинтересовался:
– Слышал про ватагу Рыжих?
– Ага… – Армин икнул, сбитый с толку неожиданной переменой темы, и принялся лихорадочно соображать, что последует дальше. Неужели гроза миновала? Да где же елсовы стражники, что он тут, зря разорялся, вопил во весь голос? Куда подевались все эти жирные и ленивые морды, обязанные следить за порядком, чтобы всякие лихоимцы не обижали честных людей?!
– Помнишь, какая награда за каждого назначена? – так же ровно продолжал Благуша, что давалось ему ох как нелегко. Так и подмывало свернуть шею этому лысому придурку.
В голове Кисы против воли заработали невидимые счёты.
– Бочонок?
– Вот этот тип, что валяется у стенки, не кто иной, как Пивень. Сам бы сдал, да некогда, оторви и выбрось. Ты мне камила, я тебе – бандюка. А залог, что я внёс ранее, я заберу, а то тебе чересчур жирно будет. Думаю, на этот раз мы договорились – я тебя как-никак только что от верной смерти спас. Не так ли?
Кисе показалось, что он ослышался. Слав спас ему не только жизнь, но и все ранее заработанные бабки, чуть было не присвоенные бандюком. Да ещё и плату в виде самого же бандюка оставил. Ноги Кисы снова ослабели, и он не заметил, как опустил зад прямо в корыто с питьевой водицей, предназначенное для строфов, совершенно не чувствуя предательской влаги в моментально промокших насквозь штанцах.
– Купи-продай, – пробормотал строфник, глядя, как слав подвязывает свой кошель обратно к поясу, предварительно опустив в него принесённые с собой матрёшки, не иначе как выигранные в «Удачливом хрене». Как подхватывает затем свой мешок со снаряжением, отвязывает и выводит камила из стойла, а после – и из загона. – Купи-продай, купи-продай…
Кажется, у несчастного Кисы от богатой на переживания ночи поехала крыша.
Глава тридцатая,где Благуша находит-таки выход из отчаянного положения
Ежели нельзя, но очень хочется, то можно.
Ежели ты хочешь, но не можешь, значит не очень хочешь.
Вырвав, как ему казалось, единственного бегунка со всего этого домена, Благуша остановился за пределами Станции возле общей привязи, где путники оставляли и коняг, и мулов, и строфокамилов. Быстро прикрутил поводья строфа, расстелил на байкалитовом полу мешок и разложил на нём детали костюма, подаренного Бовой. Сшит костюм был из кож лучшей выделки – прочных и мягких на ощупь, и снабжён многочисленными завязками и застёжками. Глядя на листок с инструкциями, Благуша лихорадочно вспоминал объяснения Минуты, но дело от изрядного волнения шло туго. Наконец решив, что разберётся на ходу, натянул костюм на себя прямо поверх одежды и принялся застёгивать крепёжные ремни, иногда путаясь в них, развязывая и завязывая по-новому.
Самым дорогим для него сейчас было время, а оно уходило как песок сквозь пальцы – безвозвратно, поджимая всё сильнее и сильнее. Опаздывал слав, непоправимо опаздывал! Не повезло ему, оторви и выбрось, несмотря на дружескую помощь Минуты и Бовы Конструктора. И хорошо, ежели не фатально… Вон и Махина здешняя уже ушла, а он всё ещё только собирается в дорогу… Есть от чего скрипеть зубами. Ежели б не этот мерзавец строфник, из-за которого он потерял и время, и толкового бегунка, получив взамен этого задохлика… Жаль, не успел спросить, уж не Выжига ли его опередил? Впрочем, уже не важно…
Окинув себя беглым взглядом – все ли застёжки застёгнуты, а завязки завязаны, – Благуша взялся за шлем, ещё раз припоминая объяснения Минуты. И заметил, что рядом начинает собираться любопытный народ, чтобы поглазеть на непривычный наряд камильного седуна. Благуша сперва недовольно нахмурился, но затем решил не придавать значения таким мелочам и постарался сосредоточиться на костюме. Пусть их.
Как объясняла ему Минута и о том же вторила инструкция, надевать шлем нужно было строго задом наперёд, совмещая железный обод внизу с ободом, укреплённым на плечах костюма. Затем следовало осторожно, двумя руками повернуть шлем вокруг оси вправо и проверить, защёлкнулись ли ободья друг за дружку. А ежели, значит, не защёлкнулись, то нужно всё повторить сызнова – более тщательно. Благуша ещё раз осмотрел шлем, вздохнул, нахлобучил на голову и осторожно повернул. Послышался щелчок. На всякий случай он попробовал стащить шлем обратно, но тот не поддался, сидел крепко, как влитой. В шлеме сразу стало тихо, большая часть привычного городского шума осталась снаружи, как будто в ушах оказались пробки из пакли, а чтобы посмотреть вбок, приходилось поворачиваться всем телом, иначе при повороте головы глаза упирались в железную стенку. Благуша чуток потренировался, со злорадным удовлетворением заметив, как разбегаются перепуганные его глазастым шлемом зеваки, когда он обращал стёклышки в их сторону, и взялся за перчатки – последнюю деталь снаряжения.
Тут он почувствовал, что жутко хочет пить, и остановился в нерешительности. Как назло, каждая минута была на счёту. Но в горле от всей этой суеты изрядно пересохло, а дальше и того хуже будет – когда рассветёт и начнётся жара. Он ведь не где-нибудь, а по Великой Пустыне поскачет. С этим костюмом, спеленавшим его по рукам, ногам и голове, как он понимал, в дороге у него возможности напиться, как тогда на коняге – из туеска, уже не будет… Проклятие, а туесок-то в кармане армяка остался!