Рос орешник... — страница 14 из 38

— Чемпион? — Директор встает, энергично трясет руку. — Ну рассказывай, рассказывай…

— Что… рассказывать?..

— Все подряд и рассказывай. Трудно было?

— Приходилось думать, конечно, не без этого.

— Хорошо сказал: «Приходилось думать». Ты и у нас тогда в гору пойдешь. Думать — это тоже надо уметь! — Директор откинулся на спинку кресла и внимательно, сощурив глаза, смотрел на меня. — Ты что, и у Михаила Матвеевича Кочетова выиграл?

— На тридцать шестом ходу…

— Мда… И не побоялся… Правда, он уже на пенсии, но со многими отцами города он еще на дружеской ноге… Ну ладно. Но один совет: начальство и старость уважай. И у прокурора города выиграл?

— Как его фамилия?

Директор называет.

— Нет, с ним вничью сыграл. В эндшпиле слона упустил, потом свою пешку прозевал, пришлось на ничью соглашаться.

— С прокурором на мировую пойти! И не проиграть, и не выиграть. Умно! Давно у нас?

— Три года.

— И как?

— ?

— Хорошо?

— Очень хорошо. (Надо было ответить: «Превосходно».)

— Много годков-то?

— Мне? — Я как-то сразу, от волнения, наверно, никак и сообразить не могу. — Двадцать… Двадцать… — Так сколько же: двадцать пять или двадцать шесть?

— Женат? — не дождавшись скорого ответа, нетерпеливо задал новый вопрос.

— Нет, но у меня есть невеста, — выпалил я, на этот раз не задумываясь.

Директор написал что-то на листке из блокнота и протянул:

— Мой домашний адрес. Завтра вечером с невестой приходите в гости…

— Не могу…

От такой кощунственной наглости с моей стороны директор не то чтобы замер, хуже: он стал памятником.

— Завтра после работы, — я бросился оправдываться, — я должен к Ерохиной на дачу ехать огород копать. Она просила — я обещал. Она говорит, что муж для диссертации материалы собирает, а у сына — десятый класс, выпускной… А если сегодня?

Молчание. Через три-четыре долгие минуты мраморные плечи ожили, шевельнулись.

— Сегодня? — Он задумался. — Отчего же? Конечно, можно и сегодня… Итак: в восемь ноль-ноль жду вас с Ерошкиной.

— С Ерохиной?

— Она — невеста?

— Чья невеста?

— Ваша!

— Нет, она не наша невеста, нашу Тамарой зовут.

Директор вновь откинулся назад:

— А ты рискованно играешь! Рискованно? Так ли?

— Говорят, что я играю еще и быстро… В эндшпиле особенно, когда потерь много, а фигур на поле немного.

— Быстро? Быстро — не всегда обдуманно…

— Капабланка советует: «Быстро надвигайте также свои пешки. Пешечные концы, как правило, выигрываются путем проведения пешки в ферзя».

— Ну даешь!.. Всего минут десять, как мы общаемся, а ты уже о ферзе заговорил. А потом и в короли захочешь? — и он постучал по подлокотнику своего кожаного кресла. — Ладно. Дома за чаем с домашним печеньем поговорим. Моя жена страсть как любит знаменитостей. Приходите с невестой Тамарой. А теперь работать, — и он решительно хлопнул по пачке газет.

Директор встал с кресла, обошел стол, отечески обнял за плечи, и мы покинули гостеприимный кабинет.

— Полюбуйтесь на молодца! Двадцать лет, а чемпион! Какие у меня орлы растут!

— Я как увидела его, сразу поняла, что это человек тонкого ума.

Какая все-таки милая женщина! У нее и зубы очень хорошие, чистые, белые. (Не забыть про «Про…», про… про… «Поморин».) В столе у меня в верхнем ящике лежат две карамельки «Театральные», какая оплошность, что не прихватил с собой…

Директор дружелюбно протягивает руку!

— Копать много придется?

— В прошлом году за три часа управился. Но поймите: на завтра я обещал! Ерохина очень просила. А когда человек просит — надо помогать…

Директор замер, покосившись на женщину, покачнулся вперед и тихо-тихо сказал:

— Все просьбы — дома… Вечером… Дома поговорим!

Вернуться на пятнадцатый этаж? Но, вспомнив некстати про белые пятна листков и поняв, что опять буду сидеть, мучиться, думать только о Тамаре, побрел к дверцам лифта, чтобы опуститься на первый этаж. Работа? Но ведь я чемпион.


На улице жарко. Кидаю в щель автомата одну копеечку, медленно выпиваю стакан холодной газированной воды. Теперь можно и передохнуть.

В киоске Союзпечати покупаю местную газету. Фотография не исчезла. Неплохо. Пошлю-ка газету друзьям, пусть гордятся однокурсником. И домой надо отправить. А может, телеграммы всем дать? Нет, с портретом лучше.

Беру на рубль еще тридцать три экземпляра. Киоскерша возвращает мне пропитую копеечку (сдачу) и недовольно смотрит на меня. Ах, да… Тридцать три постоянных клиента остались без чтива. Вырезать кусок из всех газет и вернуть? Но… без самого интересного места не возьмут…

Я должен увидеть Тамару. Сегодня. Обязательно… Нет не вечером, а после работы. Нет, и не после работы, а именно сейчас. Сейчас, непременно сей час, сею минуту, секунду… Капабланка говорил: «Никогда не отказывайтесь от какого-нибудь хода только из боязни проиграть. Если вы считаете ход хорошим, делайте его». Я влетаю, пока не раздумал, в таксофон, набираю знакомый номер телефона техникума, где преподает Тамара. Равнодушный женский голос:

— Вам кого?

— Тамару Борисовну. Пожалуйста…

— У нее урок. Это кто? Родитель?

— Да. А звонок…

— …через двадцать минут.

Возле стенда с газетой на противоположной стороне симпатичный пенсионер с авоськой. Я варварски нарушаю правила уличного движения: бегом к нему. И читает старичок четвертую страничку. Я делаю серьезное лицо и становлюсь рядом, но он даже мельком не взглянул на соседа. Смотрю на часы (до конца урока шестнадцать минут) и локтем легонько его задеваю. Напрасно. Покашливаю. Не поворачивается. Кашляю сильнее, пенсионер отодвигается подальше. Кашляю еще сильнее. Старик косится на меня недовольно (почему?) и уходит. Не узнал… А газету как раз на лучшем месте изучал.

Сетка оттягивает его правую руку: плечи перекошены. Два пакета картошки по три килограмма. У меня еще есть какое-то время, и я догоняю старичка.

— Можно, я вам помогу?

Он хватается двумя руками за сетку, подтягивает к животу, отрицательно трясет головой и… бегом от меня.

Раскрываю газету и пристально изучаю портрет. Вроде похож. Нос? Да… Нос слишком курносый… Не могли сфотографировать нормально. Но все-таки похож! Я ощупываю нос. Указательным пальцем подправляю кончик вверх. Может, на ночь это место обвязать ниткой и подтянуть за уши?

Но как нее медленно тянется время!

Наконец осталось две минуты. Секундная стрелка красиво делает один оборот… Дру…гой… о…бо…рот… Звонок!

Тамара собирает на столе тетради, закрывает журнал группы. Тамара идет по длинному коридору, ее останавливают, о чем-то спрашивают. Тамара ответила. Тамара вошла в учительскую.

Я набираю номер:

— Позовите, пожалуйста, Тамару Борисовну.

— Кто спрашивает?

Физкультурник. Любознательный товарищ.

— Родитель.

Я слышу, как он зовет Тамару.

— Алло, я слушаю.

— Тамара, не клади трубку, пожалуйста. Тамара, мне чрезвычайно надо тебя видеть. Слышишь, Тамара? Давай встретимся. Мне без тебя нельзя…

— Я только вчера просила, чтобы ты не звонил.

— Тамара, прошу! Мне надо тебя увидеть. А не то я умру. Гильотина сделает свое черное дело.

— Куда уж там, умрешь. Ну, хорошо, приходи. Как всегда, на угол.

Капабланка советовал: «В дебюте выводите по крайней мере одного из коней прежде, чем развивать слонов». Я озираюсь: на улице, оживленной улице, ни коней, ни слонов. Но, на мое счастье, проезжавшее мимо такси (да, да, такси!) останавливается. Я мигом — на переднее сиденье, защелкиваю ремень безопасности, говорю, куда ехать.

Шофер, мой ровесник, смотрит оторопело:

— Вы что смеетесь? Тут с километр пути-то… Пешком минут десять-пятнадцать…

— Спешу! Очень! Очень!

— Спешишь?.. А пару рублей кинешь?

— Ну, едем же…

И через три минуты желтая «Волга» на месте. У меня зеленый трояк и мелочь… Я протягиваю бумажку. Тот сует три рубля в нагрудный карман и задумчиво смотрит на другую сторону. Я выбираюсь из такси. Какой озабоченный, ишь как деньги, должно быть, очень нужны. Кооперативную квартиру, наверно, выплачивает. Уже с тротуара, но не закрыв еще дверцу, протягиваю парню мелочь:

— Вот, возьмите…

Не взял! Машина с места бешено рванула вперед. И почему шофер так сверкнул глазами?

Тамары на углу нет. Здесь мы встречаемся по субботам, когда она возвращается домой с работы. Нет ее и через десять минут, и я начинаю думать, что она раздумала и не придет, когда увидел ее. Тамара идет, как ходит только она, слегка покачиваясь, любуясь своим роскошным отражением в витринах.

— Ты уже здесь?

Капабланка советовал: «В дебюте выводите фигуры быстро и рокируйте рано, преимущественно в короткую сторону».

— Тамара, пойдем ко мне…

— Так сразу и к тебе? А… что… мы… будем… там… делать?..

— По телевизору кажут передачи для детей, но ты знаешь, они бывают и интересные.

— У меня в техникуме окно: через полчаса следующие занятия. Да и детские программы окончились. Лучше в скверике отдохнем.

Мы усаживаемся на первую же свободную скамейку. Ясно чувствую, что окно моей надежды с каждым мгновением катастрофически сужается. Вспоминается Капабланка: «Играйте при всяком случае комбинационно, чтобы развить свое воображение».

— Зачем ты сказала, чтобы я не приходил и не звонил?

— Хочешь правды?

— Да.

— Отец моего ребенка настаивает, чтобы я вернулась к нему…

— А ты?

— Не знаю, что делать…

— Он же предательски бросил тебя в нелегкую минуту. Тамара, оставайся единственно со мной. Не возвращайся. Тебе нужна помощь, и я буду всегда рядом.

— Мне жертвы не нужны.

— Чепуха… Послушайся Капабланку: «Принимайте всякую жертву — пешки или фигуры, — если только вы не видите непосредственной опасности».

— Это кто? Вместе работаете?

— Капабланка? Гениальный кубинец. Третий чемпион мира по шахматам.

— Вот видишь, и он предостерегает об опасности: мне за тридцать, тебе — двадцать шестой. Пройдет несколько лет, что тогда будешь петь?