— Никто из одноклассников за ней в совхозе, как бы выразиться точнее, не ухаживал? Ведь Ирина — ровесница Дездемоны.
— Нет. Повторяю, и Ира относилась к мальчикам безразлично.
— Ну, спасибо вам большое.
— Пожалуйста. А вам вопрос разрешите задать.
— Сколько хотите.
— Вы найдете е г о?
— Обязательно! Это наша работа.
«Обязательно… Как это я, не успев подумать, мгновенно ответил? И получилось убедительно…» — думает Гарусов, не спеша покидая тишину школьного здания. Вот-вот должен раздаться звонок с урока.
— Гаврилов по рации вызывал… — Рука Виктора тянется к ключу. — Теперь куда?
— Сейчас решим, — следователь откидывает крышечку впереди себя, достает телефонную трубку и через минуту слышит знакомый голос:
— Первое: диктую отправление с автовокзала на Сидоровку: 6.15, 9.30, 13.15, 17.05. Прибытие и отправление из Сидоровки: 7.40 и 7.55, 10.55 и 11.05, 14.40 и 14.50. Последний рейс: прибытие 18.30, отправление 18.35. Какое будет указание?
— Автобус в пути… один час двадцать пять минут. Нам же, на машине, около часу — туда, час — обратно. Там, надеюсь, управимся за два-три часа. Так ты намекаешь, что отец мог уехать последним рейсом тринадцатого и вернуться утром в воскресенье? Я сам проверю… А второе?
— Читаю показания Титляновой Лидии Афанасьевны. Пенсионерка живет по улице Володарского, 164, в квартире № 2. Слушай: «13 сентября, ровно в 20.00, я смотрела на часы, я пошла в хлебный магазин. Сколько проходила — не знаю, но считаю, что вернулась домой около девяти часов вечера, примерно за 10—15 минут. Соседка Овсянникова красила пол. На часы, придя из магазина, я не смотрела. Соседей Бурчевых не было дома. От магазина я шла по улице Пролетарской, а затем свернула на свою улицу и шла по проезжей части. Когда подходила к мусорному ящику, то увидела, что по тротуару медленным шагом идет мужчина. Я побоялась его и отошла к противоположной стороне дороги. Улица была не освещена и поэтому мужчину я не разглядела. Был он в чем-то темном, наверное, в костюме, но не в куртке и не в плаще. На голове ничего не было. Ростом — не выше меня. Нетолстый. Шел он медленно, как будто прогуливался. Я больше ничего не могу сказать о нем, было темно. Никаких звуков, стонов я не слышала. Придя домой, я никуда не выходила и ничего не слышала. Утром, в половине восьмого, уехала к сыну и внукам, там же и заночевала, вернулась домой сегодня, в 12 дня, после того как сготовила обед для сына. Мужчину я видела с расстояния около семи метров, но из-за темноты разглядела его плохо, если встречу — не узнаю. Одет был в темный костюм, на голове ничего не было, волосы недлинные, цвет сказать не могу. Лицо не разглядела. В руках у него ничего не было. Я больше не оборачивалась и, куда он ушел, не видела, видела только, что он дошел до угла. Я перешла через дорогу и, открыв калитку, прошла к себе домой». Пока все.
— Спасибо. Позвони в Сидоровку, в сельсовет, предупреди, что часам к шести вечера, когда народ с работы пойдет, подъедем. Пусть ждут гостей. Мы же — к бабушке Ирины…
Климова Л. В., бабушка Ирины:
«…Внучка лицом в отца выдалась. Симпатична девка росла… И волосы как смоль. Валентин-то мужик смазливый. Оттого налево и гулял. Душа моя с самого начала чуяла, что не будет у Раиски, у дочки, спокойной семейной жизни… Рая-то институт одолела, он же — неуч. Ей на концерт-кино охота, а зятек по сторонам зыркает. Да и бабы чужие сами льнули. Красавец, на цыгана похож. И Райка, хоть с образованием, за него держалась… Любил и винцо попить, особливо если на дармовую…
Нет, Ирину он не бил. Или, может, боялся: она ведь как взглянет. А с января, как другая его прибрала, начал он буянить, денег, что по алиментам высчитывали, жалеть. Это его та бабенка накачивала, вот он и бесился, что в месяц шестьдесят рубликов уходило на Ирину. У него от этих денег ум помутился. Говаривал со зла, что, мол, могла бы Ирина и сама работать, а учиться вечером. Но Раиса молодец, форс твердо держала, хотела дать дочери полное образование. Но Ирину блюла шибко строго. Боялась, что это самое — отцовское — в ней взыграет. Но внучка и сама была от ухажерства далека… Нет, нет… В школе или по соседству у нее никого не было. Не успела…
Я тут, однако, приметила, что дружок внука (это от сына) о ней выспрашивает у Юры. Юра — это мой внук от сына Василия. У меня двое: дочь Раиса и Василий. У Васьки в семье вроде, тьфу, тьфу, не сглазить, ладно. Дочь его, старшая внучка, замужем. По любви живет. Юрка-то работает шофером на автобусе. Работа по нраву. Так что у Василия, слава богу… А Раиса… Молода: сорок лет. Другая бы давно нашла себе нового, а эта по цыгану бесится. И сама нервничает, и ему истерики устраивала… Надо было давно пнуть под зад…
Может, все по-другому и пошло. И внучку бог прибрал… Не дано Раисе счастья, не дано… Внученьку больно жалко. Хороша девка росла…
Тринадцатого мы с дочей копали картошку на участке. Потом Рая поспешила к подруге. Я уделывала картошку в «яме». Домой вернулась в шесть вечера. Дочь прибежала после одиннадцати…
…Что за дружок у Юры, не знаю хорошо. Зовут Колей. Где работает? Где работает… Не знаю…»
Кассир-контролер, девушка двадцати двух — двадцати трех лет с новеньким обручальным кольцом, счастливо сверкавшим на весь небольшой магазинчик, работала быстро и уверенно. Левой рукой перебирала в металлических сетках, что подставляли покупатели, правой выбивала чеки. Получала деньги, выдавала сдачу. «Профессионально работает», — отметил Гарусов и огляделся. Картошка, морковь, свекла, яблоки, помидоры — все было свежим, сочным, видимо, недавно поступившим с полей. На полках хозяйничали стеклянные и железные банки с различными наклейками. Обычный магазин. Ничего примечательного.
Гарусов прошел к заведующей. Та приветливо встретила его («Звонили из милиции»), но взяла протянутый следователем конверт с чеком настороженно.
— Ваш чек?.. Простите… Имя… Отчество?
— Елена Семеновна. Наш…
— Что-нибудь он вам, Елена Семеновна, говорит?
Она уставилась на клочок бумажки:
— Ничего не вижу криминального. Все правильно отбито…
— Дело в том, что именно этот чек оказался на месте преступления. И вполне возможно, что человек, у которого был этот чек, то есть покупатель вашего магазина, преступник. Понятно?
Заведующая мучительно вникала в его слова, пытаясь сообразить, с какой стороны грозит опасность:
— Не очень…
— Елена Семеновна, можно ли вспомнить, я понимаю это невозможно, но все же: кто мог этот чек унести в своем кармане?
— Что вы? Столько народу… Тринадцатое… Суббота… В выходные самый наплыв… Да и арбузы подвезли. Машину. Две с половиной тонны. Вчера закончили. Я боюсь, что ничем помочь вам не смогу.
— В зале были?
— Я весь день в торговом зале.
— А на кассе кто работал?
— Тринадцатого? По нечетным — Тома Рузаева, то есть… Как же ее новая фамилия? Ах, да, Сарышева… По четным дням — Валя Сивцова. Кроме девушек, в каждой смене — две женщины, они фасуют, подают товар, следят за порядком в зале. И уборщица…
— Сегодня пятнадцатое. Тома?
— Конечно.
— Можно с ней поговорить?
— Конечно.
Они выходят в зал. Заведующая приближается к кассе, шепчет на ухо девушке. Та бросает на молодого следователя любопытный взгляд и встает. Елена Семеновна садится на место девушки, которая подходит к Гарусову, выбирающему получше сеточку с помидорами.
— Поздравляю вас, Тома!
— С чем же? — Девушка удивлена и не скрывает этого.
— Со свадьбой!
— Спасибо. Начальница доложила?
— Жениха небось в магазине высмотрела?
— Где уж здесь… На танцах. В Халтуринском парке.
— А здесь что? Не попадаются молодые?
— Попадаются…
— Ах да, вы здесь недавно?
— Почему? Сразу после училища. Пять лет…
— Так вы уж и наверняка многих покупателей знаете?
— Нет. Они в общей массе все на одно лицо.
— В субботу работали? Ваш чек?
— Мой. Арбузы. Я полные килограммы сначала отбиваю: 2 рубля 10 копеек, затем граммы: 18 копеек. Итого: два двадцать восемь. Отбила чек после обеда. Здесь два арбуза. Семь килограмм шестьсот грамм. Все крупные арбузы с утра выбрали, гору целую перебрали, переворошили… Четырех- и трехкилограммовые пошли после обеда…
— Какая вы, Тома, умница! А может, вспомните — кто покупатель?
Она так пристально, с прищуром всматривалась в чек, что в душе следователя всколыхнулось: «Неужели? Неужели?..»
— Нет… Не помню… — Девушка была огорчена не меньше, чем Гарусов. — Народу было очень много. Очередь большая. Мужчины и женщины. И средних лет, и пожилые, и молодежь… За арбузами все стоят…
— Тома, вы работаете пять лет, покупателей ведь многих знаете?
— Я же сказала, ни с кем здесь не знакома. Никому ничего не оставляю…
— Но в лицо ведь знаете?
— Ну… Если просто в лицо… Есть, конечно, постоянные кадры. Особенно пенсионеры. Надо — не надо, все одно по магазинам шастают.
— Тома, давай договоримся так… Через час или полтора в магазин придет милиционер, в гражданском, конечно. А вы вспоминайте, вспоминайте. Ну, пожалуйста. Очень прошу. Он будет «восстанавливать» послеобеденную очередь. Как увидишь кого-нибудь субботнего — ему показывай…
— Так это нехорошо, а если человек ни в чем не виноват?
— Я же говорю: «восстанавливать» арбузную очередь. Когда человек долго в очереди стоит, то он, хочешь не хочешь, многих запомнит, кто впереди, кто позади… А пенсионеры… Они ведь свой район неплохо знают. Постарайся, Томочка, очень постарайся. А завтра сможешь выйти на работу? Нам очень поможешь…
— Но чтобы тот не торчал возле меня. Еще муж увидит… Он каждую смену приходит…
…Въехав на территорию автоколонны, и Сергей и Виктор быстро нашли в первом же ряду готовых к выезду машин нужный автобус 17-45. Вокруг никого не было, и следователь пошел искать Юрия Климова. В ближайшем здании двухэтажного гаража ему указали на одну из красных дверей («У Лехи в слесарке»), и через две минуты молодые люди вышли на улицу. Двоюродный брат Ирины не удивился, когда к нему подошел следователь.