гла толкнуть ее на самые естественные и простые желания, как и у всех живущих до и после нее на этом белом свете, но, видно, была какая-то святая и непонятная стена, отделяющая ее от всего и всех. И было ей за этой стеной хорошо и спокойно. Или душа ее, казалось, была предназначена для чего-то большего и недоступного другим. Постепенно и мужики и парни привыкли к ее сонной красоте, скучноватой походке и не испытывали к ней особого восхищения и влечения… А конюх Афанасий даже заявил как-то мужикам, что, дескать, красота Лизоньки юродивая, мертвая и должна богу принадлежать. Может, так бы оно все и было. Да заглянула Лизонька через свою непонятную стену в мир человеческий, хотя и ненадолго, а заглянула, чтобы потом спрятаться навсегда. То есть не обидела судьба Лизоньку, подарила ей свою «Лизонькину» историю. Может, началось это как раз в тот цветущий полдень, когда Лизонька рвала пахучие цветы на лугу для комнаты барышни Софьи и для гостиной, или позднее. Но это случилось.
Лизонька несла воду на коромысле и, проходя через двор, старательно глядя под босые ноги, вдруг увидела запыленные хромовые сапоги, вставшие на ее пути. Не поднимая глаз, Лизонька решила обойти, шагнула вправо, и сапоги шагнули вместе с ней и снова стали на пути. Лиза подняла ресницы и равнодушно глянула на высокого парня, голубоглазого и с пушистыми русыми волосами. Его ситцевая косоворотка ладно облегала широкие плечи и чуть открывала заросшую грудь.
— Чево стал? — хрипло спросила Лизонька.
Парень усмехнулся и осмотрел ее с головы до ног.
— Как звать?
— Есть когда разговаривать! — И она, больше не глядя на парня, обошла его кротко и терпеливо, как столб.
В этот день у нее предвиделось много работы. Когда в усадьбу приезжали гости, то Лизоньке приходилось до полуночи бегать то туда, то сюда. И в этот день, когда к барышне нагрянули молодые люди, начиналось то же самое. Лизонька сновала по двору, накрывала столик на террасе, спускалась в погреб за закусками, в сад за ягодами и исполняла множество приказаний стареющей барыни. После полудня, когда молодежь удалилась в цветочную аллею сада, а барыня легла соснуть, Лизонька, как обычно в эти часы, пошла в хлев, чтобы убрать навоз и собрать яйца у кур.
Когда она подымалась по лесенке к сеннику, вдруг кто-то ее сильно обхватил сзади за бедра, стянул с лесенки и бросил на солому. Лизонька даже не вскрикнула, перед ней мелькнули снова пушистые волосы, косоворотка и блуждающие голубые глаза. Она жалостливо и покорно заглянула в них и, увидев так близко большие зрачки в тоненьких прожилках и вздрагивающие ноздри горбатого носа, зажмурилась. На нее дохнуло винным перегаром и махоркой. Он сильно навалился, сжал ее крепкими руками, начал быстро целовать в щеки и шею. Лизонька открыла глаза, зачем-то глянула на золотящуюся в солнце солому, на вспуганную курицу, которая сидела на лесенке и квохтала во все горло. На мгновение почувствовала запах мужского пота и ощутила всем телом тоску и слабость перед незнакомой покоряющей силой. Губы ее умоляюще приоткрылись, тонкие брови задрожали, и где-то глубоко в сердце рванулось, затосковало, заныло. Она изогнулась всем телом, отпрянула изо всей силы глубже в солому, а он еще сильнее и ближе прижался к ней, стал больно мять грудь. Почувствовав боль, Лизонька охнула, в глазах мелькнула злость, она сжалась и с силой, неожиданно рванувшись, оттолкнула его. Она и сама не ожидала, что толчок будет сильным. Парень упал навзничь и ударился виском о сломанную жердину навеса. Все это произошло так быстро, что даже курица не успела взлететь с жердины и удивленно косила рябую головку на застывшего в неудобной позе парня. Его взлохмаченные волосы, казалось, тоже удивленно и неестественно застыли. Из расцарапанного виска потекла кровь. Лизонька с состраданием посмотрела на него и, виновато улыбнувшись, сказала:
— Эк тебя угораздило…
И вся она стояла спокойная и красивая в свете закатывающегося солнца, ярко бьющего в проем двери. Через мгновение лицо ее выражало снова леность и скуку, словно это не она оттолкнула парня и словно не она только что беспомощно лежала на соломе, а будто проходила мимо и нечаянно увидела, как он упал.
Парень шевельнулся и сел. Его губы скривились, но он ничего не сказал, а только смотрел, как Лизонька, приподняв подол, спокойно полезла по лесенке, мелькая загорелыми икрами, как она осторожно вынимала яйца из гнезд и клала в передник, как выходила из хлева и шла по опустевшему двору. Юбка на ее бедрах плавно покачивалась, и в полураспущенной косе блестела застрявшая соломинка.
— Чуть не убила… — Парень выругался и развалился на соломе.
Через минуту он спал.
Это был молодой кучер, возивший бар своих по гостям. Софьюшка собиралась замуж. Молодой барин из соседнего поместья был не прочь жениться на богатой невесте, но медлил из-за неизвестных обстоятельств и чуть ли не каждый день заставлял своего кучера Степку снаряжать бричку и гнать лошадей, чтобы поцеловать ручку Софье и ее мамаше, сытно пообедать и поболтать о разных глупостях, свойственных влюбленному молодому: человеку, дабы все догадались, что он молод и влюблен. Сперва Степка невзлюбил эти поездки, но с того дня; как Лизонька чуть не расшибла ему голову, эти путешествия стали для него и мучительны и любы. Мучительны оттого, что Лизонька не замечала его и как бы нарочно дразнила, проходя по двору, как бы нарочно подтыкала подол так высоко, что повыше коричневых икр белело незагорелое тело. И любы эти поездки были еще оттого, что Степка не сомневался, что Лизонька будет его, только его.
А что же Лизонька? Нельзя сказать, чтобы она была равнодушна ко всему происходящему, но и нельзя сказать, чтобы Степка вызывал в ней какой-то девичий интерес. То, что происходило в ней, казалось особенным, не похожим ни на что, раньше пережитое ею. Тут не было определенных стремлений и ясных мыслей. Даже Степку она никогда не вспоминала и не думала о нем. Он был только толчком к какому-то пробуждению, светлому и прекрасному. Лизонька стала чаще улыбаться. Ей даже еще раз захотелось испытать то незнакомое ноющее чувство в глубине сердца, которое растревожил Степка грубо и нечаянно. Она вставала раньше прежнего, чтобы увидеть предрассветное небо и нежный луговой туман, доила коров. Звонко стукались о дно подойника тонкие струйки, затем, когда сама цедила молоко, не доверяя скотнице, она вдруг замирала, видя, как багровое солнце медленно и крупно выплывает из-за леса, как белый сырой туман тает в лугах и ночная роса долго хранит его холодные брызги. И видя, как теплые лучи солнца раскрывали колокольчики и осушали росу, блестя и играя в зелени, Лизоньке хотелось упасть в эти травы, в малиновую медуницу и смеяться, смеяться, чувствуя во всем теле молодость и силу. Она сама не понимала, что ей надо. Хотелось просто счастливо жить, жить — и ничего больше. И длилось это мгновения, а устыдившись, что сидит без дела, Лизонька спохватывалась и бежала на кухню, в комнаты, принималась за утреннюю уборку. Так прошел месяц. Степкина любовь не имела никакого успеха, если не считать поцелуя, вырванного силой у Лизоньки в погребе, да и тут ему досталась тяжелая оплеуха. Размашисто и спокойно Лизонька опустила сильную руку ему на щеку так, что Степке расхотелось лезть дальше. Но навязчивые ухаживания и взгляды кучера оказались не напрасными. Один раз Лизонька, выливая воду из ведер в бочку и заметив, что Степка тоже поднял ведро, чтобы помочь ей, светло и ласково улыбнулась, глянув исподлобья. А однажды Степка даже заметил, как Лизонька пристально и долго смотрела на него из-за занавески окна, когда он распрягал лошадей и привязывал их под навесом, похлопывая по гладким бокам. Конечно, это еще ничего не значило, но все-таки Степка имел надежду и не унывал. Их роман, если назвать это романом, был коротким. В субботний вечер, когда к барыне, как обычно, приехал молодой гость, чтобы наконец-то сделать Софье предложение, совсем некстати привели во двор оборванного, грязного мальчика с вязанкой хвороста. Он крупно дрожал и озирался по сторонам, как зверек. Наверное, ему еще не было и десяти лет. За то, что мальчик собирал хворост в барском лесу, барыня приказала наказать ребенка. Лизонька, вышедшая во двор, чтобы вылить помои, увидев, что конюх собирается отхлестать мальчика кнутом, остановилась как вкопанная. Подбородок ее задрожал, в глазах что-то заблестело, мелькнуло. Оставив ведро, она кинулась к конюху, хватая его за руки:
— Подожди, подожди…
Но конюх с налитыми пьяными глазами оттолкнул ее, Лизонька болезненно свела брови, ей хотелось подставить под кнут свои руки, плечи, чтобы уберечь мальчика. Какая-то давнишняя и знакомая боль рвалась у нее наружу, что-то горькое и невыплаканное наполняло глаза, и она, не соображая, что делает, схватила с поленницы полено и тихо двинулась на стоящего спиной конюха. Толпа замерла. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не Степка. Он выхватил у конюха кнут и ударил наотмашь в слюнявую бородатую рожу:
— Убирайся! Я сам доложу барыне… Я сам!
Кухарка, добрая веснушчатая баба, кинулась к мальчишке. Все его окружили как-то робко и нехотя, осторожно поглядывая на конюха, навалившегося на козулину. Заплаканное лицо мальчика было бледно и неподвижно.
— Как тебя звать-то? — нагнулась над ним кухарка.
— Ишь, змееныш, повезло! — сплюнул конюх и погрозил кулаком.
— Их не бить, так все добро растаскают! — закуривая махорку, добавил мужик с рыжей вьющейся бородой.
Лизонька странно морщила брови, не сводя глаз с беленькой головки мальчика.
— Как тебя звать-то? — опять спросила кухарка. Он приоткрыл рот, съежился:
— А у меня мамка вчерась… померла!
Лизонька бросила полено.
— Померла… Я знаю почему… — и тихо пошла в дом. Люди переглянулись.
А она шла. Несмотря на то что начинал моросить августовский дождик, ей стало жарко, и она рванула рукой ворот кофточки. Порвалась на шее нитка, и медный крестик скользнул на землю. Но Лизонька ничего не заметила, она пробралась в свою каморку и опустилась на кровать, скинула с ног жавшие ботинки-обноски — прошлогодний подарок барыни, и притихла. В потолок жужжала и билась большая муха. Через несколько минут половицы коридора заскрипели, и на пороге комнатенки появилась фигура Степана. Он подошел, осмотрел комнату и сел рядом с Лизой, обнял за плечи. Она взглянула на мокрые русые волосы, в голубеющие глаза и вдруг прижалась к нему и заплакала. Степка поцеловал ее в плечо: