— Город… — прошептал Степан, крепче сжимая свой нательный крест. — Какой он был? Может, церковь там была? Святое место…
— По описаниям, которые мне удалось отыскать в архивах Третьего Отдела до… продажи, — вступил Марк, снова не в силах удержаться, — Первый Город Аспидовых — это аномалия. Не числится ни на одной карте, ни в одном реестре. А сами они… — он понизил голос, хотя вокруг кроме нас и шепота никого не было, — …род крайне загадочный. Не вписаны в общую иерархию Родов, хотя имеют колоссальное влияние. Особенно в последние десятилетия. И знаете что самое любопытное?
Он сделал паузу для драматизма. Артём аж подпрыгнул от нервозности.
— Что?! — выдохнул он.
— Лингвистические и геральдические артефакты, доступные в ограниченных источниках… — Марк торжествующе поднял палец, — …указывают на теснейшую связь с германскими землями! Практически племенные корни! Я полагаю, их предкам пришлось мигрировать оттуда сюда, на русскую землю, возможно, столетия назад. Из-за конфликтов? Из-за преследований? Неизвестно. Но факт — их генеалогия искусственно стерта или скрыта. Что-то нечисто с этим родом, господа! Очень нечисто! Возможно, они…
Его научный экскурс прервало нечто, промелькнувшее в дебрях слева.
Тишину разорвал не шепот, а легкий, как хрустальный звон, топот. Из густого, ядовито-зеленого тумана между черных стволов выпорхнуло… существо. Олень. Но не земной. Он был призрачным, почти прозрачным, сотканным из мерцающего, холодного сияния. Его рога сияли, как ледяные сосульки под луной, тело переливалось голубыми и белыми отсветами. Он несся по воздуху в паре метров над землей, не касаясь гниющей подстилки, его копыта оставляли на мгновение мерцающие следы. Красота неземная, хрупкая, не от мира сего. Мы замерли, пораженные.
— Боже… — прошептал Артём.
Но восторг длился долю секунды. Из той же чащи, с грохотом ломающихся ветвей и ревом, от которого кровь стыла в жилах, вынеслось другое. Огромное, массивное. Помесь гориллы и медведя, но слепленная из жил, мышц и густого, свалявшегося белого меха, покрытого инеем. Его глаза пылали яростным голубым огнем, из пасти, усеянной клыками-сосульками, валил морозный пар. Оно неслось с невероятной для своих размеров скоростью, мощными прыжками, сотрясая землю. Его рев был ледяным ураганом, физически давящим на уши.
Ледяной олень метнулся в сторону, сияние его тела вспыхнуло ярче от ужаса. Чудовище-йети рвануло за ним, не обращая внимания на нашу тропу. Они промчались в десятках метров от нас, скрылись за черными стволами и стеной гигантских, ядовито-розовых папоротников. Мы стояли, вжав головы в плечи, оглушенные ревом и внезапностью.
Тишина, наступившая после, была гулкой. И ее разорвал один-единственный звук. Пронзительный, леденящий душу визг. Короткий. Отчаянный. И тут же резко оборвавшийся. Там, в чаще, где скрылись преследователь и жертва, на миг вспыхнуло ярко-голубое сияние, осветившее на мгновение силуэты деревьев, и повалил густой морозный пар.
Потом — тишина. Только шепот леса вернулся, казалось, еще навязчивее. И запах — теперь с новой, жуткой ноткой свежеразлитой крови и… озоном? Словно после удара молнии.
Григорий медленно выдохнул, рука его белела на рукояти ножа.
— Ну… — хрипло произнес он. — Это… не ядовитый жучок.
Марк стоял бледный, его блокнот дрожал в руках. Он не записывал. Просто смотрел туда, где оборвался визг.
— Криофаги… — прошептал он, наконец. — Ледяные хищники высшего порядка… Теоретизировалось… но видеть… Боже…
Артём тихо всхлипывал. Степан крестился дрожащей рукой, шепча: «Царствие небесное… царствие небесное…»
Клим метнул острый взгляд в ту сторону, потом на тропу под ногами, на маслянистый налет.
— Эта смазка… — произнес он тихо, первым заговорив после кошмара. — Она не только запах маскирует… Она холод… их холод… скрывает? Или тепло наше? — Он посмотрел на меня, в его глазах — не вопрос, а констатация. Едем дальше. Пока нас не учуяло то, что насытилось.
Я кивнул, чувствуя, как по спине бегут мурашки, не от страха даже, а от абсолютной, бесчеловечной инаковости этого места. Когда ледяное чудовище режет ледяного оленя — это вам не ядовитые жучки. Это другой уровень ада.
— Идем, — буркнул я, делая шаг по скользкой, вонючей, но такой желанной сейчас тропе. — Пока не стали десертом. Ключ не найдет себя сам.
Мы двинулись дальше, в гулкую, шепчущую, смертоносную мглу Леса Голосов, где красота и ужас были двумя сторонами одной ледяной монеты. А где-то впереди, в гниющих руинах, ждал серебряный ключ. И "другие".
Марк, к удивлению, быстро пришел в себя после ледяного кошмара. Его научный мозг, видимо, воспринял криофага как невероятную удачу, а не угрозу. Он снова зашагал рядом, тыкая карандашом в блокнот, бормоча скороговоркой:
— Миграция из германских земель… да, но что могло заставить столь могущественный род бежать? Гипотеза первая: конфликт с другим древним Родом, возможно, более сильным или коварным. Гипотеза вторая: они что-то нашли в Первом Городе. Или создали. Нечто… неконтролируемое. Возможно, сам Тотемный Аспид вышел из-под контроля? Или пробудилось нечто древнее, спящее под руинами? Это объяснило бы и их засекреченность, и необходимость сбора артефактов — возможно, это ключи к сдерживанию…
— Марк! — рявкнул Григорий, обернувшись. Его единственный глаз сверлил ученого. — Ты там, в своем уме? Шепот слышишь? Или только свой? Заткнись, ради бога! Каждое твое слово — как гвоздь в крышку гроба!
— Но доказательства! — попытался возразить Марк.
— Заткнись, Марк, — тихо, но с ледяной сталью в голосе добавил Клим. Его рука никогда не покидала рукоять ножа. — Иди и молчи. Если хочешь жить.
Марк обиженно надул губы, но замолчал. Ненадолго. Тишина длилась ровно до того момента, пока позади нас не раздался резкий, сухой треск — как будто кто-то наступил на кучу хрустальных бокалов.
Мы все разом обернулись, оружие (у кого было) наготове.
Из-под огромного, сизого листа, похожего на лопух, но покрытого ядовитыми шипами, выкатилось… существо. Маленькое, размером с кошку. На первый взгляд — милейший енот. Пушистый хвост с темными кольцами, острая мордочка. Но окрас был не серо-бурым, а ядовито-салатовым с черными полосами. И глаза… Их было шесть. Три пары. Расположенных вертикально, как у паука, и светящихся нездоровым желтым светом. Оно село на задние лапки, умильно сложило передние на пузике и… запищало. Звук был пронзительным, жалобным, как у голодного котенка. Казалось, оно просило кушать.
— О, божечки! — ахнул Артём, невольно умилившись.
Марк же замер, как вкопанный. Его лицо осветилось восторгом первооткрывателя.
— Гексакулус рактус минималис! — выдохнул он, забыв все предупреждения. Блокнот и карандаш уже были в руках. Он сделал шаг вперед, к существу. — Теоретически предполагалось существование симбиотических лесных очистителей, но видеть… Невероятно! Малыш, ты откуда? Что ешь? — Он протянул руку, не для того чтобы погладить, а чтобы зарисовать детали мордочки.
— Марк, не… — начал я, но было поздно.
Маленький "енот" мгновенно прервал свой жалобный писк. Его умильная поза сменилась молниеносным броском. Шесть желтых глаз сузились в хищные щелочки. Пасть раскрылась — несоразмерно огромная, усеянная игольчатыми, как у пираньи, зубами. И щелк!
Раздался хруст. Как будто сломали мелкую веточку.
Марк взвыл. Не крикнул — именно взвыл, дико и безумно. Он рванул руку назад. На месте указательного пальца осталась кровавая культя. Кровь хлынула ручьем, алая на фоне ядовито-зеленого налета тропы. А "енот", отскочив на шаг, с довольным урчанием разжевывал откушенный палец. Хруст кости под его зубами был ужасающе громким в повисшей тишине.
— ААААА! ПАЛЕЦ! МОЙ ПАЛЕЦ! — орал Марк, зажимая рану, из которой хлестала кровь. Его лицо было белым как мел, глаза вылезали из орбит от ужаса и боли.
Мы остолбенели на долю секунды. Этого хватило.
Из той же чащи, из-под листьев, из расщелин черных деревьев — вылезли еще три таких же салатовых твари. Их шестиглазые морды были повернуты к окровавленной руке Марка. Они не пищали. Они урчали. Низко, голодно.
— Бежим! — проревел Григорий, хватая потерявшего разум Марка за воротник и дергая его назад.
Но было уже поздно. Как по сигналу, из тумана и зарослей начали появляться они. Десятки пар желтых глаз зажглись в полумраке. Пушистые, салатово-черные тени зашевелились, спрыгивая с ветвей, выкатываясь из-под корней. Урчание превратилось в гулкий, жадный хор.
— ВПЕРЕД! — закричал я, толкая оцепеневшего Артёма в спину. — БЕЖИМ!
Мы рванули. Не в порядке, не строем — бесформенной, панической толпой. Григорий тащил обезумевшего Марка, который продолжал орать про палец и захлебываться кровью. Степан бежал, крестясь на ходу и задыхаясь от молитв. Артём визжал. Клим бежал последним, обернувшись, его нож мелькал в руке, готовый к удару.
Тропа под ногами казалась вдруг скользкой до головокружения. Запах дегтя и яда смешался с медным душком крови Марка. И за спиной — топот. Не тяжелый, как у ледяного йети, а легкий, стремительный, множественный. Шуршание десятков маленьких лап, бегущих по гниющим листьям и хитину. Урчание. Щелканье зубов.
Я рискнул оглянуться. Позади, на тропе и по ее краям, как салатовый смерч, неслась стая. Три десятка? Пять? Желтые глаза горели голодом, острые зубы скалились. Они были быстры. Очень быстры. И расстояние сокращалось.
— Не отставать! — заорал я, чувствуя, как в горле пересохло. — Клим! Сзади!
Клим что-то крикнул в ответ, но его слова потонули в визге Артёма и урчании енотов. Я увидел, как он резко присел и метнул нож в ближайшую тварь, прыгнувшую с дерева прямо на него. Раздался визг — на этот раз енота, но ненадолго. Стая не остановилась. Они просто перепрыгнули через сбитого сородича, не замедляя бега.
Мы неслись по извилистой тропе, петляющей между черных великанов-деревьев. Лиловый свет едва пробивался сквозь чащу. Шепот леса теперь смешивался с нашим тяжелым дыханием, криками и жутким хором преследователей. Казалось, воздух густел от их голода.