— Ступай, — произнесла она, чуть повысив голос, и резко отвернулась, нервно сминая непокорную прядь каштановых волос. Вся ее фигура, застывшая в напряжении, говорила о большем, чем позволяли слова.
Я постучал, и звук костяшек, болезненно отскочивший от лакированного черного дерева, оглушительно разорвал тишину коридора.
— Входите, — донеслось из-за двери. Голос был как лед, покрытый тончайшим слоем шелка — холодный, чистый, безупречно вежливый и от этого еще более отстраненный.
Я толкнул тяжелую дверь и шагнул внутрь.
Воздух ударил в лицо — прохладный, сухой, с ароматом старого камня, воска и чего-то горьковато-пряного, вроде полыни и черного перца. Ни пыли, ни затхлости. Абсолютный порядок. Комната была просторным кабинетом-арсеналом в готическом стиле. Стены из темного полированного базальта, высокие окна с витражами, изображавшими сцены побед Аспидовых над какими-то крылатыми тварями. Вместо ковров — шкуры неведомых чудовищ с клыкастыми пастями. Массивный стол из черного дерева, стеллажи с древними фолиантами и хрустальными сосудами, где переливались странные жидкости. Но доминировало над всем огромное полотно на дальней стене.
Картина была гигантской, мрачной и жестокой. Армия оживших скелетов в потрепанных, но узнаваемых доспехах Аспидовых сокрушала полчища чудовищных существ. Тех самых «зуходусов» — морских хищников, вымерших уже давно динозавров. Ведь они же вымерли еще до появления человечества. Да? Они были изображены с пугающей детализацией. Люди под знаменем с изображением зуходуса — очевидно, их союзники или рабы — гибли под костлявыми руками нежити. Внизу, выведенные золотом по кроваво-красной ленте, сияли слова: «Сокрушение Зуходусов Аспидовыми. Слава Роду Аспидовым!» Величие, замешанное на костях и страдании.
И на фоне этого апокалиптического фона стояла Она.
Амалия.
Высокая. Прямая, как клинок. Платье — не просто готическое, а воинственно-элегантное: глубокий черный бархат, жесткий корсет, подчеркивающий осиную талию и, контрастируя с ней, пышную, откровенно выставленную напоказ грудь. Декольте было таким глубоким, что взгляд невольно соскальзывал вниз, ловя соблазнительный изгиб и краешек чего-то темно-кружевного… Ох! Я резко поднял глаза. Белоснежные волосы, собранные в сложную, строгую прическу, лишь подчеркивали безупречную бледность лица. Черная подводка делала взгляд еще глубже, еще непостижимее. Но не изумрудным, как у Виолетты или Аманды. Ее глаза были… каре-зелеными. Как осенний лес, где смешались золото листвы и темная хвоя. Холодными. Притягательными. Не читаемыми.
— Добро пожаловать в семью, Лекс? — произнесла она. Голос совпал с тем, что звучал из-за двери — ледяной шелк. — Я права? — Вопрос висел в воздухе, звуча не как приветствие, а как первая проверка.
Я сглотнул. Комок в горле был размером с кулак. Ноги словно вросли в каменный пол. Почему? Не только из-за ее устрашающей красоты или откровенного платья. Ее присутствие. Оно давило. Тихим, неоспоримым авторитетом. И эти глаза… Они смотрели сквозь меня. Отличаются, — успел мелькнуть туманный вывод в ошалевшем мозгу. Они другие.
— Да… — мой голос прозвучал хрипло. Я заставил себя выпрямиться под этим оценивающим взглядом. — Я Лекс.
Уголок ее безупречно очерченных губ дрогнул. Не улыбка. Намек на что-то. Она медленно подняла руку. Указательный палец, длинный, изящный, с безупречным черным лаком, изогнулся к себе в неторопливом, властном жесте.
— Подойди, — сказала Амалия, ее каре-зеленые глаза не мигая держали мой взгляд. Голос был ровным, но в нем сквозила легкая, опасная усмешка. — Чего встал у входа? Я не кусаюсь… без веских причин.
Глава 15
Холодный камень пола будто прирос к подошвам сапог. Я сделал шаг. Потом еще один. Каждый звук эхом отдавался в гулкой тишине кабинета. Ожидал я чего угодно — ледяной лекции о долге, угроз, магических ритуалов со свечами из человеческого жира… Но не этого.
Амалия двинулась навстречу. Плавно, беззвучно, как тень. Ее каре-зеленые глаза скользнули по мне — оценивающе, без тени смущения. Не как на человека. Как на… товар. Дорогой. Хрупкий. Требующий инспекции.
Ее пальцы, холодные и удивительно сильные, коснулись моего плеча. Сжали бицепс. Прошли вниз по ребрам, прощупывая каждую кость сквозь бархат камзола. Я замер, чувствуя, как по спине бегут мурашки — смесь возмущения и дикого, неконтролируемого возбуждения от этой бесцеремонности. Она была безжалостно эффективна. Хирург, изучающий подопытного.
А потом… ее рука опустилась ниже. Быстро. Твердо. И сомкнулась на моем паху.
Я ахнул, больше от шока, чем от боли. Ее захват был точным, властным, исследующим. Она сжала — один раз, плотно, проверяя реакцию, размер, жизнеспособность — и отпустила так же внезапно, как и началось. Будто просто поправила складку на платье.
— Эм… — выдавил я, чувствуя, как жар заливает лицо и шею. Голос предательски дрогнул.
— Хм. Ладно. Сойдет, — прозвучал ее вердикт. Ледяной. Без эмоций. Ее взгляд скользнул к Перстню на моей руке. — Значит, все готово. Виолетта же пояснила тебе, что мы планируем сделать?
Она только что устроила мне ощупывание на уровне базара рабов, а теперь спрашивает о "планах"?! — бесился я внутренне, стараясь не дышать слишком часто.
— Да… — процедил сквозь зубы.
— А для чего? — Она скрестила руки на груди, подчеркивая декольте, но ее взгляд буравил меня.
— Ну тут… — я запнулся, ненавидя себя за эту робость под ее прицелом.
— Что "тут"? — Амалия недовольно поджала безупречно очерченные губы. Холод в голосе усилился. — Ты робко и будешь разговаривать? Мямлить не нужно. Говори прямо.
— Чтобы… заниматься любовью… — выпалил я, чувствуя себя идиотом. Вот так, "Альфа".
Амалия закрыла глаза и тяжело, преувеличенно вздохнула. Будто терпела невыносимого ребенка.
— Сделаю вид, что я не слышала этой примитивной формулировки, — произнесла она, разворачиваясь к столу спиной. Платье обтянуло ее бедра, как вторая кожа. Мой взгляд самопроизвольно скользнул вниз, к соблазнительному изгибу. Она резко обернулась — я успел отвести глаза, но чувствовал, что она знает. Ее взгляд сузился на долю секунды, но она сделала вид, что не заметила. Продолжила, как будто читает научный доклад:
— Наш яд концентрирован. Наши внутренние среды агрессивны. Даже для нас существует риск, если смешение происходит неправильно или в гневе. Для тебя же, не рожденного от крови Аспидовых, даже молоко матери в младенчестве было бы смертельным коктейлем. — Она сделала паузу, ее каре-зеленые глаза впились в меня. — Ты признан Папой. Ты носишь Перстень. Ты выдержишь многое. Но если ты прикоснешься к нашим… глубинным жидкостям… Кровь, лимфа, эссенция матки… — Она говорила это без тени смущения, клинично точно. — …то с вероятностью в девяносто семь процентов умрешь в муках. Или будешь неделями корчиться в агонии. Адаптация может занять годы. Десятилетия. А может не наступить вовсе. Потому мы не будем ждать.
Она подошла ближе. Ее запах — холодный, горьковатый — ударил в ноздри.
— Мы проведем серию контролируемых экспериментов. Под моим наблюдением. С этим все понятно?
Я кивнул, чувствуя ком в горле. Страх снова зашевелился внизу живота, смешиваясь с остатками возбуждения от ее прикосновений.
— От части, — сказал я, заставляя себя смотреть ей в глаза. — Но… меня смущают ваши садистские наклонности. Особенно после… осмотра.
Амалия слегка приподняла бровь. Искренне удивленная.
— Фетиши и садистские забавы моих сестер я не разделяю, — отрезала она четко. — Меня интересует только сила рода. Его будущее. Его выживание. — Она сделала шаг вперед, сокращая дистанцию до минимума. Ее дыхание коснулось моих губ. — И если мне придется ради этого… раздвинуть перед тобой ноги, то так тому и быть. Я это сделаю. Без лишних эмоций. Как процедуру. Как только будешь готов к минимально безопасному контакту — займемся этим.
Она произнесла слово "этим" с таким ледяным, презрительным акцентом, что даже возбуждение на миг отступило. Это звучало не сексуально. Это звучало как приговор. Как техническое задание.
— Теперь, — ее голос стал чуть мягче, но не теплее, — я займусь твоим обучением и воспитанием. Настоящим. Как Наследника, а не как… биологический образец. Подойди ближе. К окну.
Меня колотило от противоречивых чувств. Страх перед "процедурой". Возмущение. И… проклятое любопытство. Что она задумала? Я сделал шаг.
— Ближе, — приказала она тихо.
Я подошел вплотную. И тогда… она обняла меня сзади.
Я вздрогнул, едва не подпрыгнув. Ее руки обвили мою талию, холодные и сильные. Грудь мягко прижалась к спине. Затылком я почувствовал ее дыхание.
— Тихо, мышонок, — прошипела она прямо в ухо. Губы коснулись мочки. — Ты же не хочешь, чтобы наша ревнивая Виолетта услышала… это? — И она укусила меня за мочку уха. Не больно. Игриво. Но с явным намеком. Ее руки начали медленно двигаться по моему животу и груди, обвивая, исследуя, как лианы душат дерево. — Не на меня смотри. На полотно. Что ты видишь?
Я заставил себя перевести взгляд на гигантскую картину. Скелеты. Морские твари. Хаос битвы.
— Морские хищники? Зуходусы? Сражаются со скелетами… — пробормотал я, пытаясь сосредоточиться сквозь ее прикосновения и запах.
Сильный укус за ухо. Острый. Болезненный.
— Неправильный ответ, — ее голос прозвучал прямо в ушной раковине, горячий и опасный. Ее руки сжали меня чуть сильнее. Одна ладонь скользнула ниже пояса спереди, легким, угрожающим намеком. — Смотри лучше. Думай. Или… я могу зайти гораздо дальше в своем… воспитании.
Сердце бешено колотилось. Страх. Ярость. И… чертово влечение к этой опасной, холодной, безупречной женщине. Ее руки, ее тело, ее власть — все это опьяняло и пугало одновременно.
— А может я… — начал я шепотом, голос предательски сорвался, — …хочу, чтобы ты зашла дальше? Кхм…может наш род победил какой-то другой род.