уть жестче. — …если она сунет к тебе свой нос без моего разрешения… я ей покажу, где раки зимуют! И где ее шприцы!
Она говорила это с такой искренней яростью, что мне стало немного… теплее. И одновременно страшнее. Потому что "раки зимуют", скорее всего, означало что-то очень болезненное и необратимое для Аманды.
— Спи, Лексюша, — Виолетта наклонилась, ее губы коснулись моего лба. Легко. Мимолетно. — Я рядом. Никто тебя тут шприцами тыкать не будет. Я не позволю.
Она улеглась рядом, прижимаясь теплой спиной. Я закрыл глаза, стараясь выкинуть образ Эриды с ее костяными руками. Но в ушах все еще звенело то самое, нарочито четкое: "Ich bin zuerst dran!"
— Только бы не вещий, — повторил я мысленно, уткнувшись лицом в шелк подушки и пытаясь не думать о завтрашнем "уроке" у Амалии. И о том, что реальность в этом змеином гнезде порой страшнее самого кошмарного сна. Особенно когда в ней есть Аманда с ее "научным интересом" и Старшая Сестра с ее ледяными "процедурами". А Эрида… Эрида просто ждала своего часа. Где-то в тени. С гробом и своим безупречным немецким.
Я встал раньше проклятого ливня в Изнанке. Рядом, уткнувшись носом в подушку, посапывала Виолетта. Шелковая сорочка задралась во сне, открывая соблазнительный изгиб бедра и ту самую попку, что так аппетитно подсвечивалась лиловым светом из окна. Я сглотнул. Громко. Зверски. Рука сама потянулась… а потом мозг услужливо подсунул картинку: ночной кошмар со шприцем, холодные глаза Амалии и, главное — знание. Знание, что даже во сне Виолетта, кажется, видит сквозь веки. И чувствует. Все. И мучительная смерть. От их…
— Эх… — вздохнул я с театральной скорбью. — Извини, солнышко. Тяжело устоять перед таким… произведением искусства. Но я сильный. Я справился. — Я аккуратно натянул сорочку обратно (попка обиженно скрылась в шелках), накрыл Ви одеялом и чмокнул в теплую щечку. — Спи, моя ядовитая фея.
Виолетта что-то буркнула вроде "Мррр… не трогай вареники…" и зарылась глубже. Я оделся на скорую руку — камзол криво, сапоги не зашнурованы, волосы торчат во все стороны, как у совы после урагана. Образ истинного "Альфы", да.
Голова гудела. Сон про Эриду и ее немецкие притязания не выветривался. Нужен был воздух. И желательно подальше от потенциальных лабораторий Аманды. Решил прогуляться по поместью, пока она еще спит. Или так мне казалось.
Заблуждение первое. Поместье не спало. Оно просыпалось. И начинало… хихикать.
Стоило мне выскользнуть из наших покоев в прохладный каменный коридор, как навстречу попалась первая служанка. Миловидная, в аккуратном сером платьице, с башней полотенец в руках. Увидев меня, она резко замерла, глаза округлились, и… глубокий, почтительный поклон.
— Доброго утра, Ваша Светлость, — прошептала она, не поднимая глаз.
— Ага… доброе, — буркнул я, пытаясь пройти.
Прошел. И услышал, как она, отойдя на пару шагов, сдавленно фыркнула и шепнула подружке, вынырнувшей из ниши:
— Видала? Весь помятый! Наверное, наша графиня его всю ночь… обкатывала!
— Ох, Ленка, да тише ты! — зашипела подружка. — А вдруг услышит?
— Да фиг с ним! — первая служанка уже не скрывала хихиканья. — Я б его в кладовке за пять минут… ну ты поняла! Да так, чтобы он "Ваша Светлость" не говорил, а мычал как теленок!
Я ускорил шаг, чувствуя, как уши наливаются жаром. Кладовка? Теленок? Охренительная картинка. Особенно учитывая, что реальность пока ограничивалась поцелуями с риском летального исхода.
За углом — еще двое стражниц в легких доспехах. Увидели меня — как по команде щелкнули каблуками, лица — каменные маски дисциплины. Я кивнул, прошел. И… да, опять! Едва я скрылся из виду, как донесся сдавленный визг и шепот:
— …а я говорю, смотрите, как у него там… в обтяжке-то видно!
— Ой, да ладно? Я не разглядела!
— Да я вчера, когда он с графиней из бани выходил… м-м-м! Добротный! Хватит на всех сестер и еще пару служанок останется!
Я потер переносицу. Добротный. "Хватит на всех". Спасибо, польщен, черт возьми. Настроение улучшалось. Теперь я чувствовал себя не "Альфой", а этаким… общественным достоянием. Прям как скамейка в парке — все знают, для чего, и каждый мечтает присесть. Или лечь. В кладовке.
Решил свернуть в менее людный коридор, ведущий к старой библиотеке. Тишина. Прохлада. Каменные стены не хихикали. Я уже начал расслабляться, гоня прочь образы шприцев и похотливых служанок…
…и тут я, задумавшись, не глядя свернул за очередной угловатый выступ.
БАМ!
Несильно, но достаточно. Я врезался во что-то мягкое и… книжное. С громким шурх-шурх-шурх и звонким "Ой!" на пол посыпались десятки пергаментных свитков. А передо мной, потирая лоб и явно пытаясь поймать равновесие, плюхнулась на каменный пол девушка.
— Ох! Простите! Моя вина! — выпалил я автоматически, бросаясь на колени и хватая ближайшие свитки. — Я не глядел! Вы не ушиблись?
Девушка что-то тихо пробормотала, тоже пытаясь собрать рассыпавшиеся сокровища. Я протягивал ей свиток за свитком, машинально извиняясь, и… наконец поднял взгляд.
И замер.
Рыжие волосы. Яркие, как пламя, но растрепанные и выбивающиеся из небрежного пучка. Пятна чернил на щеке. И… глаза. Огромные, ярко-зеленые, как молодая трава после дождя. Они смотрели на меня из-за круглых, немного сползших на нос очков в тонкой металлической оправе. В них читался испуг, неловкость и… стеснение. Густое, почти физическое.
Сердце ёкнуло. Аманда?! — мелькнула паническая мысль. Но нет. Это была не та бестия. Эта казалась… другой. Меньше напора. Меньше безумного блеска. Больше… библиотечной пыли и растерянности. На ней было странное, не по-аспидовски скромное платье — темно-синее, без декольте, почти мешковатое, перехваченное кожаным поясом с кучей кармашков для карандашей и прочей канцелярской мелочи. Типичный образ "затворницы-книжного червя".
— П-п-простите, Ваша Светлость, — пролепетала она, наконец поднявшись, но не смея поднять на меня глаза выше моих сапог. Ее голос был тихим, немного дрожащим. — Я… я не глядела… Это моя вина… Я спешила… — Она судорожно прижимала к груди спасенные свитки, как щит от мира.
Я продолжал сидеть на корточках, зажав последний свиток, и тупо смотрел на нее. В голове крутилась одна мысль, светлая и нелепая на фоне всего этого змеиного безумия: "Боже правый. Она же… нормальная? Робкая? Стеснительная? Не хочет меня отыметь в кладовке или уколоть в "агрегат"? Вот она — вторая? Или четвертая? Та самая "хрупкая" или "в капюшоне"? Но капюшона нет… Значит, вторая?"
Надежда, теплая и глупая, начала пробиваться сквозь толщу страхов и пошлых хихиканий. Может, не все тут маньячки с сиськами? Может, есть хоть одна, с кем можно просто… поговорить? О книгах? О погоде? О чем угодно, кроме смертельных ядов и принудительных "экспериментов"?
Я встал, протягивая ей последний свиток, и попытался улыбнуться как можно менее устрашающе (что, учитывая мой помятый вид и торчащие волосы, было сложной задачей).
— Не извиняйтесь, пожалуйста, — сказал я, стараясь звучать мягко. — Это я влетел как слон в посудную лавку. Лекс, к Вашим услугам. Вы… библиотекарь?
Девушка робко подняла на меня глаза — всего на секунду. В ее зеленых глубинах мелькнуло что-то вроде удивления и… страха? Не того страха, что перед господином, а чего-то другого. Как будто я был не "Альфой", а… чем-то опасным и непредсказуемым. Она быстро опустила взгляд, судорожно кивая.
— Д-да… то есть… нет! Я… я Элира. Просто… люблю здесь бывать. Книги… они… тихие. — Она произнесла это так, словно книги были ее единственными друзьями в этом гремящем сталью и страстями замке.
Элира. Значит, не номер, а имя. Интересно. Я смотрел на ее опущенную голову, на дрожащие пальцы, сжимающие свитки, и чувствовал… облегчение? Смущение? И дикое любопытство. Кто она? Та самая "вторая" сестра? И если да, то как она умудрилась сохранить эту хрупкую, книжную… нормальность в этом безумном змеином гнезде?
— Книги — отличные собеседники, — сказал я осторожно, делая шаг назад, чтобы не давить. — Особенно когда другие… слишком громкие. Или слишком… уколы предлагают.
Она вздрогнула при слове "уколы" и судорожно сглотнула. Ее взгляд метнулся по сторонам, как у загнанного зверька. Это было… красноречиво. Очень.
"Ага…" — подумал я. — "Значит, про "эксперименты" Амалии она в курсе. И явно не в восторге. Очень, очень интересно…"
— Пошли. Я провожу тебя до библиотеки. — с улыбкой сказал я. — Помогу донести свитки. А там мы поговорим наедине. Хочется отдохнуть от всей этой суеты. Расслабиться. Помогу тебе…с твоими делами…
Ледяная надежда растаяла, как снег в аду. Я только и успел подумать: "Ну вот, хоть одна адекватная! Книжная! Тихая! Может, чаю попьем, о Первом Городе поговорим без угрозы кастрации?" — как ее огромные зеленые глаза стали вдруг размером с блюдца. И не от страха. От ярости. Весь ее румянец стеснения слился в одну багровую волну гнева, залившую щеки, шею, уши.
— Ты… ты хочешь меня изнасиловать?! — прошипела она так тихо и так страшно, что мурашки побежали по спине. Голос дрожал, но не от робости. От бешенства. — М-м-му…мужлан! Грязный! Озабоченный!
"Что?!" — мелькнуло в голове. — "Нет! Я же… я просто предложил помочь донести! Намекнул на спокойный разговор! НАЕДИНЕ, ЧТОБЫ СУЕТА НЕ МЕШАЛА, А НЕ ЧТОБЫ…"
Но объяснять было поздно. Мир взорвался.
ШВЫРЬ! Свитки, как разорвавшиеся гранаты, полетели во все стороны. Очки с круглыми линзами просвистели мимо моего уха и разбились о камень с жалким звоном. А потом… потом случилось нечто, от чего мой мозг на секунду завис, пытаясь перезагрузиться.
То самое мешковатое, скромное платье библиотекарши… взметнулось вверх и слетело с нее, как чешуя с разъяренной змеи! Под ним… Боже правый, что это было?! Обтягивающий латекс? Кожа? Черный, блестящий, как мокрая гадюка. И на груди — не просто декольте, а стилизованная голова Аспида, вышитая серебряными нитями, с рубиновыми глазами, которые, казалось, пылали ненавистью. По бедрам — не кожаный пояс для карандашей, а две массивные кобуры. Из которых она, с рефлекторной скоростью опытного головореза, выхватила… револьверы.