Не просто револьверы. Шедевры оружейного безумия. Рукояти в виде змеиных голов, стволы украшены чеканными змеями, ползущими к дулу. И все это было направлено на меня.
— "Ich bringe dich um, du dreckiger, geiler Mistkerl!" — заорала она чистым, безупречным с берлинским диалектом. Голос больше не дрожал. Он ревел. — "Blut wird fließen! Für den Ruhm des Matriarchats!" ("Я тебя убью, грязный, похотливый ублюдок! Кровь прольется! Во славу матриархата!")
БАМ!
Первая пуля просвистела в сантиметре от моего плеча, оставив в каменной стене аккуратную дыру и облачко пыли. Косоглазие! Спасибо тебе, врожденный дефект зрения, Старшая Сестра Элира! Ты — моя невольная спасительница!
Адреналин ударил в виски. БЕЖАТЬ!
Я рванул прочь по коридору, петляя как заяц под выстрелами. Сзади гремели апокалиптические залпы и безумная немецкая тирада:
— "Steh doch, du Feigling! Nimm deine gerechte Strafe an!" ("Стой же, трус! Прими заслуженную кару!") БАМ-БАМ! Пули цокали по стенам, сбивая факелы в искрах. — "Für die entehrte Unschuld! Für die heilige Ordnung der Schwestern!" ("За опозоренную невинность! За священный порядок сестер!") БАМ!
— ДА СКОЛЬКО У ТЕБЯ ПАТРОНОВ, БЕЗУМНАЯ КНИЖНАЯ ЧЕРВИЦА?! — орал я в ответ, ныряя за мраморную статую какого-то воинственного предка. Статуя благородно приняла пулю в задницу. — Я НИЧЕГО ТАКОГО НЕ ХОТЕЛ! Я КНИЖКИ ЛЮБЛЮ ТОЖЕ!
— "LÜGNER! VERDERBER! MÄNNLICHES GESINDEL!" ("ЛГУН! РАЗВРАТНИК! МУЖСКАЯ ШВАЛЬ!") — был ответ, сопровождаемый очередным залпом. Пуля срикошетила от шлема статуи и жужжащей пчелой пролетела над моей головой.
Я несся по замку, как ошпаренный. Служанки в ужасе шарахались в ниши, стражницы непонимающе озирались — стрельба в коридорах явно не входила в их утренний распорядок. А за мной, как торнадо в латексе и с дымящимися стволами, мчалась Старшая Дочь Элира, разнося вдребезги вазы и подсвечники, осыпая мир свинцом и немецкими проклятиями во славу матриархата.
"Что с ними не так?!" — билось в такт моему бешеному сердцу. — "Что с ними ВСЕМИ не так?! Тихая библиотекарша? Да она терминатор в юбке! Книжный червь? Да она маньячка с револьверами! И почему ОПЯТЬ НЕМЕЦКИЙ?! Это что, родной язык психоза в этом замке?!"
Я влетел в какой-то зал, увидел знакомую дверь в свои покои и, не раздумывая, рванул к ней. Сзади — еще один выстрел и истошный крик:
— "Du entkommst mir nicht! Dein Blut wird den Boden färben!" ("Ты не уйдешь! Твоя кровь окрасит пол!")
Я ворвался в комнату, захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, задыхаясь. Секунда тишины. Потом — яростный удар в дверь и стволом, и чем-то тяжелым (кобурой? головой?).
— "Öffne sofort! Oder ich schieße das Schloss weg!" ("Открой немедленно! Или я выстрелю в замок!")
— Виолетта! — завопил я, глядя на кровать, где моя "ядовитая фея" только что села, потирая глаза. — ВИ! ПРОСЫПАЙСЯ! ТВОЯ СЕСТРА… ЭЛИРА… ОНА С ПУШКАМИ! И ОНА ХОЧЕТ МЕНЯ УБИТЬ ЗА ТО, ЧТО Я ПРЕДЛОЖИЛ ЕЙ ПОМОЧЬ ДОНЕСТИ СВИТКИ! ОНА ПЕРЕОДЕТАЯ! В ЛАТЕКСЕ! И ГОВОРИТ ПО-НЕМЕЦКИ! ОНА СОВСЕМ ОФИГЕЛА!
Виолетта уставилась на меня. Потом на дверь, от которой тряслась ручка под ударами. Потом снова на меня. Ее изумрудные глаза медленно, очень медленно, начали округляться. На лице читалось не столько ужас, сколько… глубочайшее, запредельное непонимание.
— Элира? — переспросила она хрипло. — Вторая сестра? Тихая? Которая… боится громких звуков? С револьверами? В латексе? Ты… ты точно не перепутал ее с Амандой после вчерашнего вина?
БАМ! Дверь содрогнулась от выстрела. Дубовая щепа брызнула внутрь.
— "LET ME IN, YOU LUSTFUL SCUM! I'LL CLEANSE YOU WITH LEAD!" — донеслось уже на ломаном, но не менее яростном английском. Видимо, немецкий гневный запас на сегодня исчерпан.
Виолетта резко встала с кровати. Ее лицо стало каменным. Командор Стражницы проснулся.
— Ох… — сказала она тихо, но так, что стало страшнее, чем от выстрелов. Ее пальцы сжались в кулаки. Зеленые глаза загорелись холодным огнем. — Значит… так. Моя тихоня-сестричка… осмелилась… на моего Наследника?! С револьверами?! В латексе?! И стреляет в мои двери?! ОХ… ЭТО ЖЕ НАЧАЛО ВОЙНЫ!
Она рванулась к стене, где висел ее изящный, но смертоносный шпажный комплект. Я просто сполз по двери на пол, закрыл лицо руками и тихо застонал.
Утро только началось. А мне уже хотелось обратно в тот кошмар со шприцем. Он казался таким… безмятежным по сравнению с реальностью, где тихие библиотекарши превращаются в косых фурий в латексе, вооруженных змеиными револьверами и знающих три языка исключительно для того, чтобы орать на них смертельные угрозы. И где единственное спасение — это разъяренная Виолетта, готовая устроить сестринскую разборку из-за "ее Наследника".
Главный вопрос витал в воздухе, перемешанный с пороховой гарью: "А что, черт возьми, будет на завтраке?!" И невольно вспомнились пророческие слова Аспида: "Доверять нельзя никому". Особенно — тихим девушкам в очках и мешковатых платьях. Особенно в этом проклятом змеином гнезде.
Глава 17
Леденящий холод каменных стен коридора казался раем по сравнению с тем, что творилось внутри меня. Виолетта тащила меня за руку, как провинившегося щенка, и ее монолог лился сплошным, шипящим потоком, не требующим ответа. Ее голос, обычно то визгливый, то томный, сейчас звенел сталью и… страхом.
— …и я просто не могу поверить, Лексюша! Не-мо-гу! — она выкрикивала слова, резко поворачивая голову ко мне, ее изумрудные глаза горели не праведным гневом, а панической яростью. — Одна минута! ОДНА МИНУТА без меня! И что?! Встреча с ЭЛИРОЙ?! С ЭЛИРОЙ, Карл! Которая книжки читает! Которая паука боится! Которая на людях-то говорит тише мышиного писка! И ты умудрился довести ее до… до ТАКОГО?! До латекса?! До револьверов?! До НЕМЕЦКОГО?! — Она почти завизжала на последнем слове. — Я даже представить не могу, что ты ей такого сказал или сделал! Хотя… — ее взгляд стал подозрительным, как у сыщика, — …ты ведь не пытался ее… там… в углу? Прижать? Поцеловать? Силой взять? Говори правду! Я почувствую ложь!
— Ви! — попытался я вставить слово, чувствуя, как жар стыда и возмущения горит на щеках. — Я всего лишь…
— МОЛЧАТЬ! — она резко остановилась, вцепившись мне в плечи так, что пальцы впились в мышцы сквозь ткань. Ее лицо было близко, дыхание горячее. — Я не закончила! Ты — МОЙ Наследник! МОЯ ответственность! МОЯ… собственность! — Она выдохнула, чуть сбавив тон, но напряжение не спало. — Ты понял, что могло случиться? Что если бы она не была косой? Одна пуля! ОДНА! И все! Игра Аспида закончена! Ты — труп! А я… я… — ее голос вдруг дрогнул, в глазах блеснули неподдельные, жемчужные слезинки. — …я остаюсь одна! Опять! С моим проклятым статусом, с моими безумными сестрами, с Папой, который только и ждет зрелищ! И без тебя! БЕЗ ТЕБЯ, Лексюша!
Она прижалась лбом к моей груди, ее плечи слегка дрожали. Этот внезапный переход от ярости к уязвимости был оглушителен.
— Ты больше ни шага без меня! — прошептала она, уже тише, но с железной решимостью. — Ни в библиотеку! Ни в сад! Ни даже в сортир, если там может быть хоть одна из них! Я буду ходить за тобой как тень! Как цепной пес! Понял? Пока я не буду уверена, что они все поняли — трогать тебя СМЕРТЕЛЬНО опасно для их здоровья! А Элиру… — она подняла голову, и в глазах снова мелькнул холодный огонь Командора, — …я с ней поговорю. Отдельно. Очень убедительно.
Мы стояли перед массивной, покрытой инеем дверью, ведущей куда-то вниз, в подземелья замка. От нее веяло сыростью и чем-то… антисептически-горьким. Амалия ждала за ней. Виолетта вздохнула, ее пальцы разжали хватку на моих плечах, скользнули к шее, к затылку.
— Иди, — прошептала она, и в голосе снова зазвучала та самая смесь страха и фанатичной преданности. — Амалия… она знает, что делает. Ради рода. Ради тебя. Ради нас. — Она потянула меня вниз, ее губы нашли мои — нежно, влажно, но с подтекстом смертельной опасности, как всегда. Поцелуй был долгим, сладким ядом. — Будь сильным, мой Альфа, — она прошептала прямо в губы. — Вернись ко мне. Целым. Я буду ждать. Прямо здесь. И если услышу хоть один твой крик… — ее глаза сузились, — …я сломаю эту дверь и вынесу все на своем пути. Даже Амалию.
Она отступила, ее спина уперлась в холодную стену напротив двери. Она сложила руки на груди, приняв позу часового. Ее взгляд говорил: "Попробуй только не вернуться". Я сглотнул, повернул тяжелую, скрипучую ручку и толкнул дверь.
Холод ударил в лицо первым. Не просто холод — сырая, промозглая мерзость, пропитанная запахами:
Плесени — старой, въевшейся в камни. Хлорки и формалина — резких, химически агрессивных. Чего-то металлического, как ржавчина и… кровь? Старая кровь. И под всем этим — сладковатый, тошнотворный душок гниющей плоти, едва уловимый, но от этого еще противнее.
Я шагнул внутрь, и дверь с глухим стуком захлопнулась за спиной, отрезая последнюю нить к Виолетте и свету. Подвал. Не комната Амалии. Лаборатория? Камера? Склеп?
Сводчатый потолок, низкий, давящий, покрытый черными потеками. Стены — грубый, местами осыпающийся камень, на котором кое-где виднелись ржавые кольца и темные пятна неясного происхождения. Пол — каменные плиты, скользкие от вечной сырости и покрытые слоем какого-то липкого налета. В центре — массивный стол из темного металла, с ремнями по углам и стоком в полу под ним. На стенах — стеллажи с хрустальными сосудами, где плавали нечто неопределенное в мутных жидкостях, и инструменты — блестящие, острые, бесчеловечно-холодные. Тусклый свет лился от нескольких зарешеченных светильников в стенах, отбрасывая длинные, пляшущие тени.
И посреди этого мерзкого ада, как самый прекрасный и самый страшный цветок, стояла Она.
Амалия.
Но не в своем воинственно-элегантном платье. На ней было что-то… другое. Словно пародия на медицинский халат, но сделанная из тончайшего, темно-бордового, почти черного шелка. Он был полупрозрачным, облегающим, подчеркивающим каждый изгиб ее безупречного тела. Глубокий выре