— СВЯЩЕННИК! КТО БУДЕТ ВЕНЧАТЬ?! У НАС ЖЕ НЕТ МУЖСКИХ СВЯЩЕННИКОВ! АААА!
Я откинулся в кресле, глядя на побежденного короля, а затем — на свою невесту, мечущуюся по комнате в предсвадебном помешательстве. В голове Аспид тихо шипел от удовольствия. Игра продолжалась. И фигуры на доске реальности были куда интереснее шахматных.
Глава 19
Ледяной камень коридоров уже не давил — он принадлежал. Виолетта осталась позади, ее тревожное «Лексюша, только будь осторожен!» растворилось в гулкой тишине. Я шагал один. Но не как жертва, ведущая себя на убой. Как хозяин, возвращающийся в свои владения.
Стены, высеченные из черного базальта, дышали вековой тайной. Повсюду — змеи. Не просто орнамент. Живая символика рода. Они извивались на барельефах, впиваясь каменными клыками в мраморных грызунов. Окаймляли арки, сплетаясь в бесконечные узлы власти. Смотрели пустыми рубиновыми глазами из ниш — изваяния предков, застывшие в вечном шипении. Раньше их взгляды пробирали до костей. Теперь… они скользили по мне с молчаливым признанием.
Свечи в бронзовых змеевидных подсвечниках бросали пляшущие тени. Эти тени, казалось, кланялись глубже стражниц, замерших у проходов. Мои сапоги отдавались уверенным эхом по каменным плитам. Ни страха, ни настороженности — только благовейная тишина, сотканная из веков могущества этого места. И осознание, пронзительное и твердое, как рубин Перстня на моей руке:
Это все — мое.
Воздух был пропитан запахом воска, старого камня и едва уловимой, горьковатой силы — силы Аспида, вплетенной в саму ткань замка. Я вдыхал его полной грудью. Это был мой воздух. Мои коридоры. Мои змеи. Моя власть, выкованная в подземном аду и признанная ледяной Старшей Дочерью. Перстень излучал неяркое, но неоспоримое тепло, пульсируя в такт шагам. Каждый удар сердца отдавался эхом в древних стенах — здесь правит Альфа.
Я не просто шел к Амалии. Я вступал в свою вотчину. И эта готическая симфония камня, тени и вечного шипения змей была моим приветственным маршем. Страх растворился без остатка. Осталось лишь холодное, абсолютное принятие. И предвкушение. Какая маска наденет сегодня ледяная Амалия? Покорную ученицу? Расчетливую союзницу? Или в ее каре-зеленых глазах все еще будет гореть тот же немой трепет, что и в подвале, когда я забирал силу у ее "неудачников"?
Дверь. Знакомая. Черное дерево, инкрустированное серебряными головами Аспидов. Граница. Я поднял руку. Не для робкого стука просителя. Для уверенного, властного удара костяшками по твердой древесине. Звук гулко разнесся по коридору. Ответа не ждал. Просто нажал на тяжелую ручку и вошел. В свои владения. К своей… пока еще загадочной союзнице? Пленнице? Или чему-то совершенно новому, что предстояло выяснить за этим ужином.
Контраст с подвалом был разительным. Теплый свет десятка свечей в хрустальных канделябрах, мягкие ковры, запах старых книг, воска и… изысканной еды. И она.
Амалия стояла у стола, заставленного серебряными блюдами под крышками. Но не в своем привычном воинственно-элегантном наряде. Платье… Боги. Багровый бархат, облегающий каждый изгиб, как вторая кожа. Глубочайшее декольте, открывающее соблазнительные холмы груди почти до талии. Разрез сбоку — до бедра, сквозь который просвечивала нога в черном кружевном чулке и туфельке на тончайшей шпильке. Волосы, обычно собранные в безупречный пучок, были распущены, белоснежным водопадом ниспадая на плечи. Она была ослепительна. И смертельно опасна. Но не холодной расчетливостью, а… нервным блеском в каре-зеленых глазах, легкой дрожью в руках, которыми она поправляла складку скатерти.
Увидев меня, она вздрогнула, как пойманная на чем-то. Не улыбнулась. Сделала нечто невообразимое.
Она подбежала. Не плавно, не томно, а почти по-девичьи быстро. И… слегка поклонилась. Не глубокий реверанс графини, а быстрый, почтительный наклон головы. Ее пальцы, прохладные и чуть дрожащие, обхватили мою руку.
— Лекс… — ее голос звучал непривычно тихо, без привычной ледяной стали. — Добро пожаловать. Прошу… — Она повела меня не к столу, а к двум массивным креслам у камина, стоящим друг напротив друга. Между ними — низкий столик с той самой бутылкой "Слезы Аспида" и двумя бокалами. Горячие блюда дымились на большом столе чуть поодаль. — Садись… пожалуйста.
Я шел за ней, ощущая ее дрожь через тонкий бархат перчатки, которой она касалась моей руки. В голове крутилась одна мысль, ясная и нелепая: "Неужели? Серьезно? Эта ледяная стерва, эта безупречная машина власти… она изменилась? За… что? За то, что я ее грубо повалил на стол и пригрозил? За то, что показал силу? Или за этот чертов змеиный поцелуй щеки? Не может быть. Это ловушка. Должно быть. Но почему тогда она смотрит на меня не как на подопытного, а как на… на икону? Или на жертву, которую вот-вот съедят с особым удовольствием?"
Она усадила меня в кресло, ее движения были неестественно плавными, услужливыми. Потом быстро налила вина в оба бокала. Рука дрогнула, и темно-рубиновая жидкость чуть не пролилась на скатерть. Она смущенно сглотнула.
— Я… я рада, что ты пришел, — начала она, садясь напротив, но не откидываясь на спинку, а сидя на самом краю, как ученица перед строгим учителем. Ее взгляд скользнул по моему лицу, по Перстню, потом упал на собственные руки, сжатые на коленях. — После… после сегодняшнего… в подвале… — Она запнулась, подняла на меня глаза. В них не было ни злобы, ни насмешки. Было… смущение. И что-то еще. Страх? Благоговение? — Я поняла. Я поняла тебя. И твою силу. И… — она сделала глоток вина, будто для храбрости, — …и свою ошибку. Ты не пешка, Лекс. Ты… Альфа. По-настоящему. И я… я должна была увидеть это раньше.
Она говорила это искренне. Слишком искренне для Амалии. Это было жутковато. Я взял свой бокал, почувствовав знакомое тепло "Слез Аспида" и ее пристальный, почти жадный взгляд.
— Ошибка? — переспросил я спокойно, вращая бокал в руке. Рубин Перстня ловил отблески огня. — Какая именно? Что пыталась разбудить мою силу стрессом? Или что назвала людей, в которых течет твоя же кровь, пусть и искаженная, "списанным материалом"?
Она вздрогнула, как от пощечины. Щеки залил румянец.
— В-все, — прошептала она. — Все было ошибкой. Я смотрела на тебя… на всех… как на ресурс. Как на переменные в уравнении силы рода. Но ты… ты показал не силу. Ты показал власть. Другого рода. — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Ты не просто принял дар Аспида. Ты… подчинил его. Даже в том… в том уродце. Ты забрал искаженную силу и вернул ему человечность. Этого… этого не должно быть. Это… — она искала слово, — …божественно.
В ее голосе звучал трепет. Настоящий. Как у адепта, узревшего чудо. "Черт возьми," — подумал я. — "Ее действительно завел не факт, что я ее повалил. Ее завело то, как я это сделал, и что я сделал потом. Сила. Чистая, жестокая власть над самой сутью их дара. Вот что для нее — афродизиак."
— И что теперь, Амалия? — спросил я, отпивая вина. Оно обожгло горло, разливаясь теплом. — Ты собралась передавать мне "бразды правления"? Или просто хочешь изучить феномен поближе? Записать в свою книжечку? Сделать пару… интимных замеров?
Она не смутилась. Наоборот, ее каре-зеленые глаза загорелись знакомым холодным интересом, но теперь смешанным с тем самым странным благоговением.
— И то, и другое, — ответила она честно, ее губы тронула тень улыбки. Она наклонилась вперед, и бархатное декольте открыло еще больше соблазнительной кожи. — Но сначала… ужин? И разговор. О настоящей власти. О том, как управлять этим змеиным гнездом. О том… — ее голос стал тише, интимнее, — …как нам обуздать моих сестер. Особенно ту, что сейчас, наверное, рвет на себе волосы и выбирает между кружевным и кожаным бельем на вашу… свадьбу. — В ее глазах мелькнул знакомый огонек насмешки, но без прежней злобы. Скорее… солидарность. — У нас с тобой, Лекс, теперь общее дело. И общие враги. Интересно, не правда ли?
Она подняла бокал в тосте. Я ответил тем же. А в голове зашипел довольный голос Аспида: "Видишь? Я же говорил. Инстинкты. Примитивные. Но как эффектно она переобулась, да? Ха! Игра становится восхитительной!"
Тишина за столом была густой, как соус на серебряном блюде. Амалия, обычно безупречная и властная, вела себя… странно. Она не смотрела мне в глаза, опустив взгляд на свою тарелку. Ела с преувеличенной аккуратностью, словно боялась уронить крошку или издавать звуки. Вилка в ее тонких пальцах казалась вдвое тяжелее. Она робко подносила крошечные кусочки дичи ко рту, словно пробуя что-то неизвестное, робко жевала, словно боясь привлечь внимание, и аккуратно глотала, напрягая горло. Питье вина тоже превратилось в церемонию: крошечные глотки, легкое покашливание, быстрый взгляд на меня — и снова в тарелку. Казалось, она уменьшилась в размерах, съежилась в своем роскошном багровом бархате. Эта новая, робкая Амалия была куда тревожнее прежней, уверенной в себе стервы.
Молчание тянулось. Только треск дров в камине и тихий звон серебра. Я ловил себя на том, что наблюдаю за ней больше, чем ем. Что с ней? Испуг? Стыд? Или какой-то… новый, изощренный план?
Наконец, она отодвинула тарелку, почти не тронутую. Встала. Движения были плавными, но без привычной кошачьей грации — скорее, осторожными.
— Лекс… — ее голос звучал тихо, почти неуверенно. — У меня… у меня есть для Вас подарок. В знак… признания. И извинения.
Она отошла в дальний угол комнаты, где стоял мольберт, накрытый темной тканью. Сняла покрывало с почти театральным жестом, хотя в ее глазах читалось не торжество, а… робкая надежда?
Я встал и подошел ближе. И остолбенел.
Картина.
Не эскиз. Не набросок. Полноценная работа. Масло? Темные, насыщенные тона, игра света и тени. Стиль… реалистичный, с легкой готической мрачностью. И сюжет…
Это был я. Яснее ясного. Мое лицо, поза, даже выражение — сосредоточенное, властное. Я стоял… обнимая Амалию. Она была изображена в своем обычном строгом платье, слегка прижавшейся ко мне, с выражением… странной смеси покорности и обожания на лице. Но самое шокирующее было в другом: