Наконец у президента лопнуло терпение. У него всегда начинала жутко болеть голова, если он не участвовал в разговоре, а только присутствовал. Ричард Борат Обайя вскочил, пробежался по Овальному кабинету, изображая крайнюю степень возмущения, и заявил:
– Надо звонить Стрельченко. Мы с ним договоримся! Мистер Пирс, у вас готовы отчеты психологов и аналитиков по русскому лидеру?
– Конечно, господин президент, только их отчеты радикально отличаются друг от друга. Отчет исследовательской корпорации «RAVEN Group» и нашего Отдела психологических операций. По данным «RAVEN» Стрельченко – типичный диктатор, агрессивный и прямолинейный. По данным спецов из Лэнгли, наоборот, «человек тысячи масок», склонный к чрезвычайной хитрости и осторожности. Грубо говоря, часть экспертов считает его кабаном, а часть – пумой, которая прячется и крадется, чтобы нанести один, но смертельный удар.
– Скорее, паук, который плетет всемирную липкую паутину…
…Разговор двух лидеров с самого начала не заладился. Стрельченко сносно говорил по-английски и отвешивал слова, словно бросал камни в воду. Где-то через полчаса Ричард не выдержал и напомнил русскому о неофициальных обязательствах, озвученных в Торонто его представителем.
– Конечно, Ричард. Я помню об этих обязательствах, – отозвался русский. – И готов их подтвердить. Только вот в чем дело, коллега, первыми должны прекратить огонь те, кто его открыл и стал убивать наших сограждан и граждан союзного нам государства. Пока агрессор не прекратит огонь и не отведет войска с временно захваченных территорий, мы не готовы сесть за стол переговоров.
Обайя мысленно застонал: этот русский действительно хитрая бестия!
– Но Польша, господин председатель правительства. Ваши войска уже подходят к Варшаве.
– Это – ответный шаг, Ричард. Мы должны были не допустить повторения крымских событий в нашем балтийском анклаве. Тем более Польша – один из самых активных участников агрессивного блока…
– Так что вы хотите? – наконец сдался Ричард.
– Прекращение огня, отвод войск Евросоюза из Украины, это – первый шаг. Затем мы отводим войска от Варшавы, это – второй шаг… Третий шаг – создание четырехсторонней переговорной делегации: США, Русь, Евросоюз и законное правительство Украины! – Стрельченко подчеркнул слово «законное».
– Хорошо, господин председатель…
Едва Обайя положил трубку и вытер холодный пот, некстати проступивший на его покатом шоколадном лбу, как запищал коммутатор со внутреннего поста безопасности:
– Господин президент, к вам госсекретарь миссис…
– Да что ж такое, только что расстались с этой грымзой! Часа не прошло!
Увидев лицо Хиллари и ее выпученные бесцветные глаза, Ричард догадался, что произошло нечто неординарное.
– В Турции военный переворот! Правительство Мустафы Уркана свергнуто! Он сам убит в перестрелке! Анкара под полным контролем военных, но в Стамбуле исламисты захватили склады с вооружением и раздают его своим сторонникам.
День шестой. Окрестности Фастова. Украина
– Почему ты здесь? – генерал Волобуев готов был стянуть с себя ремень и, как в старые добрые времена, полоснуть ухмыляющегося сына по заднице.
Гвардии старший лейтенант Павел Волобуев стоял перед ним навытяжку в новеньком танковом комбинезоне, со шлемом на локтевом изгибе, преданно пучил глаза и при этом исподволь ухмылялся…
– Я тебя еще раз спрашиваю, как ты очутился в четвертой бригаде???
– Перевели в действующую армию, товарищ генерал-лей…
– А ну, прекрати паясничать, раздолбай!!! Что значит, перевели?
– Да так, написал рапорт – и перевели.
– Не канифоль мне мозг, Паша! Пока рапорт до командования дойдет, пока рассмотрят, да еще до расположения добраться надо!
– У Шакурова дядя в кадрах сидит, вот за сутки и оформили по звонку в Москву.
Услышав известную фамилию, генерал мысленно простонал. Опять Вадик Шакуров, который был настоящим проклятием семьи Волобуевых. Нет, конечно, ничего страшного он не делал, но постоянно подбивал младшего Волобуева на всякие авантюры. То к хвосту любимой кошки жены комдива, генеральши Данилко в далеком восемьдесят восьмом, два этих малолетних хулигана привязали консервные банки и запустили ее по плацу во время вечернего построения. То во время учебы в Челябинском танковом постоянно бегали в «самоходы» и дрались с патрулями. Два сапога – пара!
– Да уж! Как я раньше-то не догадался! – желчно произнес генерал. – Второй верный мушкетер тоже здесь?
– Так точно!
– Что, кошки и пьяных драк мало было? Решили в войну поиграть? Мальчики, твою мать, зайчики. Здесь вашу жопу никто прикрывать не будет! Папке с передовой не позвонишь!
Это было правдой. Частенько в прежние времена генерал вызволял через сослуживцев своего загулявшего отпрыска.
Лицо сына изменилось. Ушла, растворилась дурашливая ухмылка, театрально выпученные глаза вернулись к естественному размеру, ноздри расширились, а на лбу пролегла глубокая складка.
– Знаешь, батя, что было, то было… Я – не щенок блудливый, чтобы меня в дерьмо носом тыкать… Я, между прочим, офицер.
– Ты как со старшим по званию разговариваешь, засранец!? О матери бы подумал, Рэмбо недоделанный! Стоит тут, корчит из себя героя. А у матери – сердце слабое!
Павел посмотрел в глаза разгневанному отцу и очень тихо, отчетливо произнес:
– У тех, кто на передовой сейчас, тоже матери есть, товарищ генерал-лейтенант. Ты же, отец, всегда хотел, чтобы я ответственным стал, серьезным. Сам настоял, чтобы в военное училище меня пристроить. А теперь я за мамкину юбку и твои погоны генеральские прятаться должен?
– Да дело, сын, в том, что ты действительно безответственный. Как был шпаной, так и остался. И людей погубишь, и технику, и сам сгинешь. Ладно. Некогда мне с тобой рассусоливать. Чеши в кадры к полковнику Звонареву. За назначением.
Генерал махнул рукой, показывая сыну, что разговор окончен. Если бы не бдительный полковник-кадровик, разглядевший в списке офицеров пополнения знакомую фамилию, то Волобуев-старший даже не узнал бы о прибытии сына. Но кадровик разглядел, и сын предстал пред очами разгневанного отца. Теперь деваться некуда, и через несколько минут, веселый и разбитной Пашка, его плоть и кровь, отправится принимать свой танковый взвод во второй роте второго танкового батальона четвертой гвардейской Кантемировской танковой бригады. На самом острие главного удара корпуса. И поведет он свой взвод в пекло высокотехнологической войны.
Неприятно кольнуло в сердце, и кровь заколотилась в висках. Генерал помассировал левую сторону груди и вытащил из пачки очередную, шестнадцатую с утра сигарету.
«Вот сопляк, чертова кукла! Все бы ему в бирюльки играть, – с раздражением подумал Волобуев, затягиваясь. – Все ведь, стервец, делает, чтобы отцу насолить!»
Тут Константин Васильевич подумал, что, может быть, сын, наконец, стал взрослеть. И это его шанс, пожалуй, единственный стоящий шанс доказать отцу, что он не «раздолбай», а взрослый самостоятельный мужчина, офицер. Не зря он на это упор сделал. Мол, батя, я офицер, а не щенок. Может быть, и так… В конце концов, армия – это не только тыловые гарнизоны, где можно служить годами, и не парады с учениями. На передовой сразу становится понятным, кто есть кто, и что каждый из себя представляет. Вся шелуха слетает с людей после первого боя. Может, этого и хочет сын. Эх, нет пока у Пашки еще своих детей, а то понял бы его чувства. Что должен испытывать отец, когда его сын отправляется на передовую.
Генерал рассказал бы сыну о том, как выглядят останки экипажа, которые похоронная команда выскребает из стального нутра сгоревшего танка, чтобы упаковать в пластиковые мешки. Как выглядит рота гренадеров, попавшая под удар кассетных боеприпасов, выпущенных вражеской РСЗО. Как выглядит БМП после попадания в нее ПТУР, когда сталь смешивается с костями и плотью, представляя собой полотно работы безумного сюрреалиста. Как надсадно стонут и задушенно хрипят обожженные и искромсанные осколками солдаты в бригадных санбатах. Да много чего еще! Только прав сын, не вечно ему за мои погоны и мамину юбку держаться. Пора становиться мужчиной! Значит, так тому и быть. На войне, как на войне. И генеральский сын такой же воин, как сын сварщика или доярки.
– Что-то я совсем расклеился, как старый пердун, сижу в КУНГе и нюни распускаю! – Волобуев достал фляжку с бренди, сделал глоток и зажмурился, ожидая, когда алкогольная комета прокатится по пищеводу в желудок. Затем крякнул, закусил отломанным от плитки шоколадом и выскочил на свежий воздух. Дел было невпроворот.
Командир батальона гвардии подполковник Проскурин встретил Павла в числе других новоприбывших и, поприветствовав пополнение, познакомил с командирами рот. Фамилия Волобуев ни на кого из присутствующих впечатления не произвела. От людей, каждый день балансирующих на невидимой грани между жизнью и смертью, трудно было ожидать подобострастия и подхалимажа. «Все под Богом ходим!» – так говорило все их поведение.
Ротным оказался ровесник Павла, тощий и загорелый до черноты старший лейтенант Бакланов с неизменным старомодным мундштуком, крепко зажатым в зубах. Пожав Павлу руку, он сказал:
– Принимай первый взвод. Мой взвод, я с него на повышение пошел, когда ротного зацепило. Туда сейчас два танка с ОРВБ отогнали, так что считай, теперь взвод почти полного состава. Из «старых» там старший сержант Чиркунов. Мужик с характером, но опыт огромный, держи его в руках, и не взвод будет, а конфетка. Давай принимай дела.
С Чиркуновым, коренастым лысеющим мужиком с прозрачными вятскими глазами, удалось поладить, как ни странно, довольно быстро. Может, до него дошли данные «солдатского радио» о том, кто его новый взводный, то ли ожидаемое в скором наступление требовало отложить на неопределенное время проверку молодого взводного «на вшивость». Весь батальон был рассредоточен в сильно побитом артобстрелом лесочке и лихорадочно приводил себя в порядок. «Барсы» спешно укутывали новенькими «Накидками», матерясь, грузили боекомплект и требовали от водителей-тыловиков: «Привези, наконец, пожрать, а то кишки слипаются». Хотя Чиркунов сообщил Павлу, что поели они недавно.