Андрюха продолжал оттягивать момент, когда придется-таки испоганить чистый лист бумаги:
– Про кирпичный завод прямо обо всем писать.
– Думаю, про Леонида Ильича твоего лучше не надо. Мужик, по всему судя, неплохой, а то его дергать будут по свидетельским, или свои презирать станут, или начальство карать. Да и в твое темное прошлое экскурсы ни к чему. Ты к тому же официально несудимый?
– Не-а.
– Везет тебе на людей, завидую. В общем, пиши: выяснилось в результате оперативных мероприятий, а в детали углубишься, если прямо никак без этого не получится обойтись. Эх, Андрюха, – Заверин аж потянулся от удовольствия, – выше нос. Сейчас начнется для нас самое замечательное время – и решать, и получать за нас будут другие, красота!
Денискин попробовал еще раз:
– А может, все-таки в гостиницу?
Олег скомандовал:
– Сидеть. Совсем дурак? Дело возбуждено – все, баста, без приказа не дышать. Уже есть основная версия… – он поспешно уточнил: – Я так полагаю, что она есть, и вот по ней будет работа. Вообще в гостиницы лезть не вздумай, там такая сеть рыболовная, потянешь – и сам запутаешься. Сообрази: это хорошо, если Маргаритины… кхе… поклонники ни при чем. А если причем? Объем проверки сечешь?
– Ну почем мне знать, какая у девок норма выработки!
Олег похвалил:
– Ишь ты! Слышу юмор и образное мышление! Не писатель, но полуфабрикат… Теперь серьезно: ты про тамошнюю некую Светку-вертолет сам слышал, так?
– Ага.
– Теперь представь, что Светка как-то связана с происшедшим, а ты влезешь со своей самодеятельностью прямо с ногами. Ну ты уже влез.
– Так я хотел как лучше! Казалось…
Олег бесцеремонно ухватил его за нос, сжал:
– А мне вот кажется, что тебе со сливой будет лучше – и что? – Отпустил, демонстративно вытер пальцы платком, продолжил: – Найдешь ты этот Вертолет, или кто-то узнает, что ты, мент, ее ищешь – и в том и в другом случае ничего хорошего не получится. В лучшем случае сама удерет, а если свидетельница, то может просто как Маргарита – фу, и испарилась, не взяв косметику и в одной тапке. Ну?
– Понял я, понял. – Андрюха смирился, уселся за стол, взял ручку на изготовку.
– Хороший мальчик, – похвалил Заверин, и тотчас все испортил: – Имей в виду: пока не допишешь – из кабинета не выйдешь.
И отправился отворять двери. Под которыми, к слову, сидело уже куда больше народу.
Андрюха страдал чистописанием. Ведь окончишь, перечитаешь – и тотчас становится ясно: упустил важное, так что начинай заново. Многовато писанины, дома столько трудиться никогда не приходилось. А тут еще посетители Заверинские – некоторые рассказывали истории совершенно обычные, иные заворачивали такое, от чего уши сами собой начинали шевелиться, а то и откровенно сворачиваться трубочками.
Впрочем, было видно, что Заверин – опытный участковый, поэтому регламент распределял правильно: те, которые гнали полную чушь, засиживались на стуле для посетителей не более пяти минут, даже если излагали весьма гладко, можно сказать, захватывающе. Других, нередко гугнивых, косноязычных, Олег выслушивал куда более внимательно, задавая вопросы, выясняя какие-то детали, порой совершенно неясно, к чему относящиеся. Нередко Андрюха невольно отвлекался, когда улавливал нечто совершенно невероятное. Была одна пожилая гражданка, одетая вычурно, с шелковым воздушным платочком на шее, в перчатках. Конфузясь, долго рассказывала про свои семейные дела, о том, что сын сначала женился на… «как бы сказать поприличнее, лимите́», потом начались скандалы, жена выгнала с общей жилплощади, не разрешает видеть ребенка, что с огорчения он начал выпивать, пропадать на долгое время из дому.
– И что же, вообще не дает видеться? – сочувственно спросил участковый.
– Можно сказать, что нет. Вот, вчера в первый раз за месяц позволила в парк отвести. Покормить уточек.
– Это вчера дело было? – повторил он.
– Верно. Свободный вечер ей, видите ли, понадобился.
– А в какой парк, где уточки?
– На Ворошиловские дачи. Ребенку там нравится. Да, но вы поймите, товарищ лейтенант. Она ведь снова начнет сына со света сживать. А у сына ребенок – это спасательный круг, ради него живет, как его не видит – тотчас запой. На работе уже недовольство, выговоры, по-человечески все понимают, но терпение-то небезгранично…
Заверин слушал не перебивая, потом извинился, уточнил фамилию, имя и отчество, далее, извинившись и пообещав, что «на минутку», вышел и вскоре вернулся, чем-то очень довольный.
– Что ж, не примете заявление? – спросила гражданка.
– Лучше! – сказал участковый. – Мы примем меры!
И, учтиво проводив до двери, пригласил следующего.
Далее пошли случаи не особо интересные. Один гражданин в соломенной шляпе, регулярно икая, но немедленно извиняясь, интеллигентно плакался на угон личного автотранспорта марки «сороковой» «Москвич», причем принес детальное описание и самой машины, и документы, и заявление, но при всем этом был вежливо, но твердо отправлен восвояси. Андрюха (со скрытым восхищением) заикнулся:
– А если он сейчас с жалобой к прокурору?
Но Заверин лишь отмахнулся:
– Не, нормально все. Этот хмырь собрался поехать на рыбалку, а жена попросила соседа перегнать «москвичонок» к нему в гараж, а сосед в смене. Следующий.
Потом были заявители по поводу пропавшей снеди, вывешенной за окно «в связи с неимением холодильника», просверленные двери с запусканием хлорпикрина, подбрасыванием змеи типа эфа в комнату коммуналки с целью убийства и завладения жилплощадью в преимущественном порядке.
Разумеется, много было насчет скандалящих с женами мужей. Очень много было таких сигналов, но заявление Заверин принял лишь у одной тетки, не самой располагающей к себе и вроде бы не сообщившей ничего особо примечательного – так, как и все. Андрюха, который как раз закончил второй рапорт, получивший высокое одобрение старшего по званию, осмелился спросить, почему так. Заверин с видом завзятого сказочника поведал:
– Наш местный материал, можно сказать, легенда. Это ж не просто муж с женой, она – нарсудья, а он – помощник прокурора, оба не наши, не районные. Соседи, само собой, не в курсе, а мы-то знаем, кто это. Ругаются они – дым столбом, а делать-то что? Ни к одной, ни ко второму никаких мер принять не можем, неприкосновенность. А вот заявления собираю. Это уже третье, так что будет что к письмам приложить – и в Мосгорсуд, и прокурору.
– Не жаль их? – улыбаясь, спросил Андрюха. – Тоже люди.
Бессердечный Заверин поржал:
– Будь они наши – и пожалели бы, на определенных условиях. А так что их жалеть.
К тому времени, как под дверями не осталось никого и последний рапорт был дописан – уже с кровью и несгибающимися пальцами, – пришел Яковлев.
Глава 23
– Сидите, сидите, – разрешил капитан, – смотрю, ударный труд в самом разгаре. Дайте-ка полюбопытствовать.
Денискин не без гордости протянул плоды своих трудов, Яковлев похвалил разборчивость почерка, читал с едва заметной улыбкой. Закончив, отозвался так:
– Чувствуется опыт, а равно и рука мастера. Но в целом информативно и вполне достойно. Спасибо. И весьма хорошо, что дату не проставили, проставим после, а то получается, что не успели дело возбудить, а у нас все на мази.
– А мы можем, – сострил Заверин, но невесело.
– Куда как лучше было, если бы могли предотвращать, а не раскрывать, – заметил капитан, – но будем работать вплоть до полного искоренения преступности. Теперь к делу.
– Прошу, – участковый уступил ему место.
– Спасибо, – капитан сел, – в общем, ситуация такова: осмотрели, обыскали уже с привлечением экспертов и нормальных понятых. К сожалению, ничего нового не обнаружено: поверхности, на которых могли были быть «пальцы», тщательно вытерты.
– Само по себе свидетельство… – начал было Андрюха.
Капитан поправил:
– Свидетельство лишь того, что поверхности протерты.
– Значит, кто-то хотел уничтожить следы, – упрямился Денискин.
– Нет. Это говорит лишь о том, что кто-то протер ручки.
– Да, но везде, – заметил Заверин, – в том числе на бачке унитаза, на лаковых поверхностях.
– И даже целлофан на пульте, представьте, новый, ни следов пальцев, – сообщил капитан. – Товарищ лейтенант, не стройте из начальства дурачка.
– Не стану, – пообещал участковый.
– То-то. Не глупее вас, все понимают, что в квартире был кто-то посторонний, человек грамотный, не желающий оставлять следов. И теория, и опыт свидетельствуют о том, что это преступное поведение, имеющее непосредственное отношение к факту исчезновения гражданки… а между прочим, товарищ сержант, а где же сестра пропавшей?
Андрюха, который до того простодушно слушал, открыв рот, смешался, но Заверин поспешил ответить на него:
– Не нашел он девушку, товарищ капитан.
– Как? И она пропала? Однако. – Яковлев скривился, потер лоб. – Ну а в райотделе какие-то сведения есть?
Заверин снова опередил:
– В райотделе милиции сигналов о происшествиях, в которых бы фигурировали жертвы со сходными показателями, не зафиксировано.
От такой нахальной лжи Андрюха открыл рот, но тотчас закрыл. До него дошло, что лжи-то никакой нет: «А ведь и в самом деле – в райотдел сигнала и не поступало, труп на железнодорожной насыпи, стало быть, линейное отделение отвечает. Вот бес, а?»
Яковлев все-таки нашел, чем попрекнуть:
– Бог знает что ты городишь. Ну какими еще показателями?
– Антропологическими, – не моргнув уточнил Олег, – пол, возраст, комплекция.
– Это еще про меня говорят: «ужом вьется», где уж мне, – сказал капитан, как бы в сторону, но потом отметил: – Что ж, это, конечно, не особо удачно, ее заявление было бы оптимальным поводом.
«И только-то», – Андрюха понял, что никого в этом помещении всерьез не волновала судьба внезапно пропавшей Натальи. Даже вот Яковлев озаботился не тем, что потерялась и сестра Маргариты, а тем, чем заменить заявление родственницы.