Так уж водится, коль захотелось тебе подольше последить за чем-то интересным, значит, сумей вовремя сам затаиться и не двигаться. Опустился поскорее я на колени, после и совсем припал к земле за муравейником.
Перебежал веселый зайчишка ложок, подсел к талиновому кусту и стал объедать молодые прутики. Сидел вначале тихо, а потом принялся ушами трясти. Откусит от прутика кусочек, схрумкает и долго-долго потряхивает правым ухом, да так громко, что эхо по низинке раздается. Отстригает новую веточку — левым ухом прихлопывает. Таким чередом и идет дело: попеременно то левым, то правым ухом косой, как хлопушками, поигрывает. Понять не могу — зачем? Неужели он какие-то сигналы другим зайцам подает?
Загляделся на заячьи уши-хлопушки и не заметил, когда из кустов второй косой выскочил. Опасливо оббежал первого, подобрался к кусту с другой стороны, и стали зайцы жевать прутики вместе. Один зубами чик-чик ушами хлоп-хлоп, второй тоже — чик-чик, и сидят, губами шевелят проворно, словно друг другу скороговоркой о чем-то рассказывают. У обоих мордашки сосредоточенные. Первый заяц не забывает все-таки ушами подергивать, и второй, на него глядя, тоже нахлопывать взялся.
Нагрызлись косые веток, стали на закуску траву теребить. Выбирают, где погуще да побольше отросла, и грызут. Потом сбежались, уселись вместе. Как по команде, оба на задних лапках вскинулись, а передними пустились растирать и приглаживать мохнатую шерстку на щеках. Правильно, думаю: где чистота, там и красота!
Причесались, огладились куцехвостики, и тут как размахнется первый заяц и как даст по усам лапой другому. Бедняга пронзительно вскрикнул и метра на четыре в сторону отскочил. Шею вытянул и смотрит на обидчика с изумлением: «За что ты меня так-то, братец? Чем я тебе досадил?» А драчун в его сторону и не посмотрел, опять спокойненько усы подкручивает, за ушами почесывает.
Долго обиженный заяц встряхивал головой, знать, крепкого тумака дал ему приятель. Кое-как очухался, глянул на обидчика — тот сидит злодей злодеем. Вскипело зайчишкино сердце: «Эх, ты так со мной?! Ну, погоди!» Разбежался, подпрыгнул и — рраз… Пролетая над драчуном, что есть силы ударил его длинными задними ногами по лбу. От боли заводила заверещал и кинулся вдогонку. Настиг зайку в лощине — стало невозможно разобрать, кто прав, кто виноват. Сцепились не на шутку. Клубком свились, катаются, визжат и друг друга рвут когтями. Шерсть по воздуху летит, точно перо из рваной подушки.
На ближней осине из гнезда высунула досужий нос сорока. Она яйца вторую неделю насиживала и скучала. Видит, дело затеялось скандальное. Ей того и надо — отчего бы не порадоваться! Живо выскочила из своей глиняной хоромины, примостилась на ветке над драчунами и давай насмехаться: «Хха-чха-чха-чха! Хха…»
Жалко мне стало неразумных зайцев. Встал я на ноги, свистнул в два пальца. Мигом они расцепились и, натыкаясь на кусты, бросились врассыпную. Недовольная сорока принялась ругать и меня так же громко: «Шишш! Чиш-ма! Ума, ума-шиш!»
С той поры узнал я, зачем зайцы ушами хлопают. Это им подраться хочется.
СЕМЬЯ
В самом зените лета теряют старые птицы-родители сон и покой. Вскармливают, растят, поднимают на крылышки детей-недолетышей. Мы умиляемся, увидев, как кошка бережно играет с котенком, как старательно вылизывает розовым языком увальня-сына собака, как тревожится, потеряв ненадолго из виду пушистохвостого стригунка, старая лошадь… Что тут скажешь — таковы материнские чувства! Мне удалось как-то наблюдать за семейством синиц. Синица-мать с утра привела птенцов ко мне под окошко, в палисадник. Трогательное было зрелище…
Молодые, в нежно-зеленых чистеньких перышках, синичата расселись рядом на прясле. Мелко-мелко потряхивали крылышками, разевая желто-красные рты, наперебой требовательно выкрикивали: «Зеррь-зри, зри, зеррь-зри, зеррь…» Мол, давай, давай, мама, подбрасывай еды-то! Старая синица суетилась вовсю, боялась оставить голосистых детенышей недокормленными. Их у нее восемь! И все такие нарядные, яркие, как свеженькие лимончики. А у матери вид помятый, перья тусклые, затертые — ни дать ни взять у кошки в лапах побывала. Не успевает пообиходить себя: все для детей, все сейчас только им.
Сноровисто пошмыгивала синичья матушка по веткам смородинного куста, приглядывалась к грядке с земляникой и, наконец, на крапиве отыскала гусениц бабочки-крапивницы. Как уж она обрадовалась находке: не зря вела детей в такую даль из леса, будет чем покормить их!
Синичата заподлетывали поближе к матери, рты у них не закрывались и пронзительно-требовательное «зеррь-зри» далеко разносилось окрест. Синица лишь успевала хватать с крапивных листьев гусениц, растеребливать их и раздавать своим ненаедам.
Одна маленькая синичка не ела вместе со всеми. Она давно сидела в сторонке и внимательно следила за матерью. Потом спустилась следом за ней к крапиве, ухватила гусеницу и несмело взялась тормошить ее слабым клювом. Мать глянула на дочь и так обрадовалась, что забыла на время об остальных детях. Она запоскакивала вокруг смышленой дочери и с материнской гордостью подбадривала ее: «Ци-фить, фить-ци-ци-фить! Тяни-потяни ее, дочка! Покажи-ка всем, что ты умеешь!»
Материнские уроки никогда не забудутся молодыми синицами. Они не раз помогут детям в трудной, полной лишений и опасностей лесной жизни.
В. ЮровскихПЕРВОЦВЕТЫ
Грибы уважают «раноставов». И мы до солнышка торопимся с корзинками за город. Редкие встречные — кто с недоумением, а кто с иронической улыбкой — провожают нас. Ну что им сказать?! Для них майский лес пуст. Если и бывают они там, то несут домой букеты пушисто-палевого прострела и первоцвета, ярко-желтого горицвета и небесно-голубых медуниц.
Вначале и нам кажется пустынно в неодетом редком осиннике, куда мы свернули через пашню. И песен птичьих здесь не густо: тоненько напевает в вершинах пеночка-весничка, да с опушки доносится голос овсянки. Плотный слой прошлогодней листвы слегка шуршит под ногами, и у нас такое впечатление, будто мы вошли в опустевший дом.
Кто-то верно подметил: к верхогляду грибы не идут. Весенние тем более. Они не бросаются в глаза, не хрустнут под подошвой. Ежели и зацепит кто нечаянно ногой, не зная грибов, то с некоторым удивлением обронит: «Смотри-ка, уже и поганки пошли». Но кто ждет встречи с «поганками», у того от радости заблестят глаза, и он долго будет восхищаться несуразным на внешность первенцем весны.
Разговоры разговорами, а что вон приподнимается над листвой? Если судить по ореховой колокольчатой шапочке — ну совсем старичок-мужичок стоит, по сторонам поглядывает и негромко покряхтывает. Знаете, носили у нас в старину такие бесполые шляпы-наперстки. Вероятно, мастера-пимокаты выделывали их для русских крестьян. Но надо же так ее сморщить! И не то, чтобы неряшливо, а до того причудливо-искусно — словами не описать.
Присмотрелись к прогалине и… матушка моя!.. Сколько «старичков» проснулось и высыпало на нее! И все под смятыми колпачками на прозрачно-восковых и кремовых ножках. И невольно чудится в них что-то древнее-древнее.
Любуемся новоселами осинника и осторожно срываем несхожих меж собой «старичков». И сколько грибов, столько и обличьев. Кому какая досталась шапчонка, кто как ее сморщил, тот в такой и щеголяет. И сравнениям нет конца: кто-то увидит в них урючину, кто-то по извилинам сравнит с грецким орехом. Впрочем, кому что покажется.
Собрали на прогалинке, спустились в сыроватую положинку и опять не удерживаемся от восторга, трепета и волнения. Восклицаний да веселых перекликов — на весь осинник! Вот и сорока забеспокоилась возле гнезда, где вторая высиживает птенцов: мол, по земле люди высматривают что-то, а вдруг и до нас доберутся?
Корзинки наполняются прохладными смешными грибами. И тут пора их назвать, хотя уже можно догадаться и так: сморчки они, самые наши первые весенние грибы. Где теплее, там в апреле их ищи, а у нас в Зауралье собирай в мае. Правда, десять лет назад в эту пору находили мы подберезовики, но то — сюрприз природы.
Кстати, любителей сморчков мало, большинство избалованы белыми грибами да груздями, нас за чудаков считают. Но ведь грибы же сморчки, самые настоящие! Принюхайтесь: какой нежный грибной аромат у них! Любого гурмана утешит.
Один аз сюрпризов майского леса.
Безусловно, у каждого кушанья свой рецепт, есть он и у сморчков. Изрежьте их помельче, ошпарьте кипятком или прокипятите. Освежите-промойте холодной водой, дайте стечь ей и… жарьте, варите. Попробуйте, и тогда у вас язык не повернется назвать сморчки поганками. И строчки, ежели в бору по весне найдете, готовьте таким же образом. А хотите зимой вспомнить грибы-первоцветы — сушите сморчки, и они сохранят свою прелесть для вас.
…С полными корзинами под птичью разноголосицу возвращаемся мы домой. И снова недоуменные и насмешливые взгляды людей. Жаль… Не ждите летних дождей-грибосеев, идите весной в осинники, увешанные бархатными кистями сережек. Птичьих песен послушаете, грибов насобираете и душой отдохнете.
И. МансуровРАССКАЗЫ
НАШ ДОБРЫЙ ДОКТОР
Солнце золотой монетой катится по горизонту. Темно-серое небо и ажурные кружева ив отражаются в тихой глади воды. Природа застыла перед вечерним сном, как будто путник после долгой и трудной дороги сбросил рюкзак, присел на пенек и сидит, наслаждаясь отдыхом.
В прибрежной полосе, где неяркий уже луг встречается с лесом, в разгаре концерт невидимого птичьего королевства. Из кустов доносится частое крэкание коростеля. Где-то вдали от человека упрямо отсчитывает время кукушка. Старательно солирует соловей.
На блокнот садятся длинноногие комары, мешая записывать. Ручка повисла над чистым листом.
Странно, но пение птиц не нарушает тишины. Оно как будто еще больше усиливает это спокойствие природы, делает его осязаемым. Протяни руку и повиснет на ладони. Опоздавший порыв ветра погладит вертлявую