– Но не его мускулы, – ответил Гендри. – Они созданы для работы на оптимальном уровне вне зависимости от низкой температуры или длительных периодов неподвижности.
Из громкоговорителей доносилось хриплое рычание, смешанное со злобным лаем. Волки начинали терять терпение, они огрызались друг на друга, в предвкушении близкой добычи.
– Он их слышит? – спросил Корнелиус.
– Да, сэр. Я в этом уверен, – ответил звукооператор, который находился в бункере снаружи. Звук в канале связи был кристально чистым. – Мы слышим волков через полфута бетона без помощи аудиосистемы. Если Субъект Икс их не слышит, значит, он глухой.
– Тем не менее нет никакого повышения адреналина… Странно, – пробормотал Корнелиус.
– Ничего странного, – заявил Профессор, его глаза горели от предвкушения. – Это означает, что ваше перепрограммирование сработало, доктор Корнелиус. Оружие Икс не испытывает страха.
Корнелиус посмотрел на экран.
– Приготовиться к открытию ворот.
– Вас понял, – ответил голос смотрителя за животными, находящегося внутри пункта управления питомником на поверхности.
– Когда животные ели в последний раз? – спросил Профессор.
Корнелиус пожал плечами.
– Не знаю. Смотрители?
– Вас слышу, – ответил смотритель. – В отчетах сказано – около шести дней назад.
– Ну что ж, можно дать им нашу булочку.
Этот голос прозвучал со стороны терминала наблюдателей-техников, следом раздался смех. Профессор повернулся вместе с креслом и одарил шутника гневным взглядом.
– Открыть ворота, – произнес Корнелиус.
Изображение передавали две камеры. На большом экране сотрудники лаборатории одновременно наблюдали за волками, выбегающими из открытых ворот, и Логаном, неподвижно стоящим в снегу.
– Он не реагирует.
– Дайте ему шанс, Корнелиус.
– Я хочу сказать, что не вижу ни повышения кровяного давления, ни ускорения сердцебиения.
Волки бежали по заснеженному полю, от их лап вздымались тучи снега. Вожак прыжками мчался вперед, – стасемидесятифунтовый коричнево-рыжий зверь с длинной, покрытой пеной мордой и высунутым языком. Его бока ввалились от голода, мощные мускулы двигались под рыжей шкурой.
– Господи, он не двигается, – прошептал один из техников.
– Он жив? – требовательно спросил Профессор.
– Да, конечно! – воскликнул Корнелиус.
– Но не двигается.
– Господи боже… – Кэрол Хайнс отвела глаза в сторону.
Когда волки подбежали, камера переключилась на один экран: животные уже были так близко от субъекта, что попадали с ним в один кадр.
Лицо Профессора было мрачным. Он недовольно уставился на Корнелиуса.
– У вас есть для меня данные?
Корнелиус, не отрывая глаз от экрана, покачал головой.
– Он просто… не реагирует.
– Проклятье! – Профессор вскочил с кресла и подошел к экрану. – Это физическое бессилие? – спросил он. – Возможно, из-за когтей?
– Нет, я сомневаюсь в этом, – Корнелиус повернул голову к доктору Гендри в поисках поддержки, но тот был слишком занят и не ответил.
– Если его когти функционируют, тогда почему он не пускает их в ход, доктор? – спросил Профессор.
– Они разорвут его на части! – закричал один из смотрителей.
В конце концов, Гендри поднял глаза и встретил отчаянный взгляд Корнелиуса.
– Он не сможет регенерировать, если его разорвут на кровавые кусочки, – произнес Гендри.
Корнелиус резко повернулся и увидел лицо Кэрол Хайнс, которая отвернулась от монитора.
– Хайнс, занимайтесь своим делом! – она снова повернулась к монитору, положила пальцы на клавиатуру, ее лицо покраснело.
– Увеличьте ответную реакцию, немедленно! – приказал Корнелиус.
Кэрол Хайнс ввела новые данные в передатчик, нажала клавишу отправки и стала смотреть на экран.
Где-то в глубине омертвевшего мозга Логана повернулся выключатель – химическое вещество дало резкий толчок спящему участку его разума. Взрыв электрохимической активности в левой префронтальной части коры головного мозга стимулировал агрессию Логана, и в его немигающих глазах промелькнул огонек сознания. Эта вспышка продолжалась долю секунды – этого оказалось достаточно, чтобы Субъект Икс услышал, увидел, ощутил запах и осознал опасность.
Но волки уже набросились на него. Вожак прыгнул вверх и врезался в мутанта, а остальные окружили его. Зубы впились в ноги, в руки, Логана повалили на землю…
Слюнявые, клацающие челюсти. Жаркое, зловонное дыхание. Зубы впиваются, рвут, грызут. Злоба.
Логан плыл по морю кошмарных образов и проснулся, сражаясь, – размахивая руками и нанося удары куда попало, чтобы отогнать фантомы хищников. Он с криком сел на ложе из листьев и мха. Открыл глаза и был ослеплен солнцем, потом появился чей-то силуэт, заслонивший яркий свет.
– Кто…
Два пальца нежно прижались к его губам.
– Тише, Логан. Вы в безопасности, – успокоил его тихий голос.
– Мико?
– Хай.
Логан заморгал.
– Должно быть, мне приснился сон, – пробормотал он, и ужасные образы растаяли, словно клочья утреннего тумана.
Она смотрела на него, на ее лице отражалось любопытство.
– Я так плохо выгляжу утром? – проворчал он, отводя глаза.
– Вовсе нет. Вы выглядите прекрасно. И у вас есть тайна.
– Да ну…
– Вы спали очень крепко. Я думала, вы потеряли сознание. Потом я подумала, что вы умерли, – сказала она приглушенным тоном. – Но глядя на вас при утреннем свете, я заметила эту зияющую рану у вас на груди.
Кончиком указательного пальца Мико осторожно дотронулась до одной точки на его грудной клетке.
– Вчера ночью она была открыта и кровоточила. К утру зажила. И даже шрама нет.
Он смотрел прямо перед собой; она устроилась на земле рядом с ним.
– Любой другой умер бы.
– Я не такой, как другие.
Она ждала молча. Наконец он заговорил:
– Ты слышала о мутантах, Мико?
– Хай. Но, честно говоря, я никогда не думала, что они существуют. Просто сказки, как двигать вещи силой мысли, или сенсоэкстры…
– Ты хочешь сказать – экстрасенсы. Экстрасенсорное восприятие.
Она кивнула.
– Ну, мутанты реальны. Я знаю, потому что я – мутант. Я обнаружил это – неважно, каким образом, – всего два года назад. Это знание меня изменило, но не к лучшему.
– А ваши способности? У вас они наверняка очень давно?
Он повернул к ней лицо.
– Я всегда понимал, что я другой, даже когда был ребенком. Люди тоже относились ко мне по-другому. Будто они знали, что во мне есть нечто неестественное.
– Отчуждение. Все так себя чувствуют в молодости.
– Но я не молод, Мико. Если бы я сказал тебе, сколько мне лет, ты бы мне не поверила. Разве ты не понимаешь? Во мне было нечто, отличающее меня от других. Я никогда не болел, как другие люди, раны быстро заживали. Но только когда я попал на войну, я обнаружил, насколько я в действительности отличаюсь от всех…
– У вас иммунитет к болезням, и вы совсем не стареете. Разве это может быть проблемой?
– Это проблема. Смотреть, как человек, которого ты любишь, стареет, страдает и умирает, а ты остаешься вечно молодым… Да, это проблема…
Она поморщилась от этого сравнения.
– Понимаю. Это все равно, что смотреть, как умирают отец и мать? – прошептала она.
– Да. Как отец и мать. Только и твои возлюбленные тоже. И даже твои дети, если они у тебя были…
Он прижал кулаки к вискам и закрыл глаза.
– А я даже не знаю, почему я так от всех отличаюсь. Я всем вокруг доставлял неприятности с самого дня рождения. Я не заслужил этот «подарок». Почему именно я?
– Зачем задавать вопрос, если на него нет ответа? – спросила в свою очередь Мико. – Но теперь я понимаю.
– Понимаешь? А ты можешь понять? – резко спросил он. – Я жил в Японии. Я знаком с вашим языком, с вашим обществом, с вашими обычаями. Японцы делают большую ставку на конформизм. В вашем мире я бы еще больше отличался от всех. Такие, как ты, этого никогда не поймут.
Мико покачала головой.
– Не будьте так в этом уверены, Логан-сан. Я тоже знаю, что значит быть изгоем.
– Что, вылетела из третьего класса?
– Вы когда-нибудь слышали о женщинах для отдыха?
– О проститутках?
– Не о проститутках, Логан. О рабынях своих хозяев-японцев. Во время Второй мировой войны солдаты забирали из дома тысячи женщин и использовали их. Моя бабушка была женщиной для отдыха, ее увел с фермы в Корее высокопоставленный офицер и привез в Токио в качестве любовницы. Моя мать была их ребенком.
Рассказывая все это, Мико вертела кольцо на среднем пальце.
– После войны корейцы не принимали этих женщин обратно, потому что они считались опозоренными. Многие родили детей от японцев. Такие дети – изгои в обеих странах, как и их дети, даже сегодня, в наше просвещенное время.
Гул пролетающего высоко над головой реактивного истребителя заставил их ненадолго замолчать. Самолет исчез так же быстро, как появился.
– Вы говорите, что знаете японское общество, Логан-сан, – продолжала Мико. – Вам известно, что детей смешанной национальности не принимают в лучшие школы, какими бы талантливыми или умными они ни были? Вы знали, что нас берут на работу на самые низшие должности в японских корпорациях – секретарш или офис-менеджеров, и выше нам никогда не подняться?
– Поэтому ты пошла на гражданскую службу? – спросил Логан.
– Да. Меня взяли в разведку потому, что я была им полезна. Я владела навыками, которые им нужны – говорила по-корейски без акцента, могла сойти за кореянку при необходимости. Я это делала, выполняя задания в прошлом.
– А теперь ты не на задании?
– Нет, мистер Логан. Сейчас я здесь по личному делу.
– И это личное дело внутри этого комплекса у подножья дамбы?
– Хай.
– Лэнгрем тоже наверняка там.
– Вчера ночью вы сказали, что собираетесь спасти своего друга.
– Я намерен отправиться за Лэнгремом. Это такой глупый, самоубийственный поступок, что, возможно, корейцев удастся провести. Ты можешь пойти со мной и закончишь свое личное дело при условии, что оно не помешает моей задаче. Или можешь попытаться сама выбраться из Северной Кореи.