Никто не вышел, чтобы принять у Росса кобылу, поэтому он привязал Смуглянку к дереву и постучал хлыстом в дверь. Никакого ответа. Это был парадный вход, Росс знал, что хозяева часто пользуются небольшой дверью с торца дома, и уже собрался пойти туда, но тут на стук вышла миссис Табб.
Она почтительно присела в реверансе.
– Доброе утро, сэр. Желаете повидать мистера Фрэнсиса?
– Нет, дядю.
– Мне жаль, сэр, но они оба уехали в Грамблер. Нынче утром заезжал управляющий Хеншоу, и они отправились вместе с ним. Входите же, сэр, а я пойду разузнаю, скоро ли они вернутся.
Гость вошел в холл, а миссис Табб поспешила на поиски Верити. Росс постоял немного, разглядывая замысловатые узоры, которые создавали проникавшие сквозь высокие сводчатые окна солнечные лучи. Потом прошел к парадной лестнице, на то самое место, где стоял в день свадьбы Элизабет. Теперь здесь не было ни разряженных гостей, ни участников шумных петушиных боев, ни бормочущих священников. На длинном столе стояли лишь выстроенные в ряд подсвечники. Таким Тренвит-Хаус нравился Россу больше. На столике в алькове лежала большая семейная Библия в латунном переплете. Нынче ее редко кто открывал, разве что тетушка Агата, когда с ней случались приступы благочестия. В Библию эту Полдарки вот уже две сотни лет вносили записи о заключенных браках. Россу стало интересно: появилась уже там запись о женитьбе Фрэнсиса или еще нет?
Он окинул взглядом ряд портретов на стене. Были в Тренвит-Хаусе и другие портреты: в зале, а еще больше – в галерее на втором этаже. Росс мог бы назвать имена от силы десяти запечатленных на них предков: даже на более поздних полотнах зачастую отсутствовали пояснительные надписи и даты. В алькове, где лежала Библия, тоже висел небольшой потускневший портрет, на нем был изображен Робер д’Акре, основатель рода Тренвитов по мужской линии, который прибыл в Англию в одна тысяча пятьсот семьдесят втором году. Масляная краска от времени потрескалась, и на картине можно было разглядеть только узкое аскетичное лицо, длинный нос и сутулые плечи. Затем целых три поколения предков художники обошли вниманием, после чего появился великолепный портрет Анны-Марии Тренвит кисти Кнеллера[5], и еще один, того же художника, на котором был изображен Чарльз Вивиан Рафф Полдарк, с которым вышеупомянутая дама и сочеталась браком в одна тысяча шестьсот девяносто шестом году. Портрет Анны-Марии, красавицы с синими глазами и чудесными рыжими волосами, воистину был жемчужиной коллекции.
«Что ж, – подумал Росс, – портрет Элизабет, несомненно, также украсит семейную галерею, если только найдется мастер, который сумеет воздать должное ее красоте». Опи, на взгляд Росса, слишком увлекался темными красками.
Где-то хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги.
Росс обернулся, ожидая увидеть Верити, но это оказалась Элизабет.
– Доброе утро, Росс. – Элизабет улыбнулась. – Верити сейчас в Соле. По средам утром она всегда туда ездит. Фрэнсис с отцом на шахте, а тетушка Агата в постели – бедняжку замучила подагра.
– Ах да, совсем забыл, – бесцветным голосом сказал Росс. – Ничего страшного.
– Я коротаю время в гостиной; может, составишь мне компанию? Хотя бы ненадолго.
Росс не спеша прошел в гостиную следом за хозяйкой. Она села к прялке, но не стала продолжать свое занятие.
– Мы так редко тебя видим. – Элизабет снова улыбнулась. – Расскажи, как тебе понравился бал?
Росс сел и посмотрел на Элизабет. В то утро она была бледна, простое льняное платье подчеркивало ее юность. Она была похожа на девочку и в то же время обладала женской притягательностью. Красивая, хрупкая и сдержанная – замужняя дама. В душе Росса, словно темная волна, росло желание лишить Элизабет самообладания, выбить ее из колеи, но он сумел его подавить.
– Мы были очень рады увидеть тебя на балу, – продолжила она. – Но ты почти не танцевал и так быстро ушел.
– Были другие дела.
– Мы не собирались идти на бал. – Элизабет слегка задел мрачный тон Росса. – Все получилось спонтанно.
– А Фрэнсис с Чарльзом в котором часу вернутся?
– Думаю, что не скоро. А ты видел, как Джордж Уорлегган отплясывал экосез? А ведь клялся, что ничто не подвигнет его на такой подвиг. Видел?
– Не имел подобного удовольствия.
– У тебя к Фрэнсису какое-то важное дело?
– Нет, я пришел поговорить с дядей Чарльзом. Но это может подождать.
Повисла пауза.
– Верити сказала, что ты вчера ездил на ярмарку в Редрат. Купил все, что хотел?
– Кое-что купил. Как раз по поводу одного неожиданного приобретения я и хотел переговорить с дядей.
Элизабет потупила взгляд и тихо произнесла:
– Росс…
– Мой приход тебя расстроил.
Элизабет замерла.
Гость встал:
– Повидаюсь с ними на обратном пути.
Элизабет молчала. А потом, когда она подняла голову, Росс увидел, что глаза ее полны слез. Она подхватила прялку, и слезы закапали ей на руки.
Росс снова сел, у него было такое чувство, будто он падает в пропасть. И ради своего же собственного спасения он начал рассказывать:
– Вчера на ярмарке я подобрал одну девочку. Отец с ней плохо обращается. А мне нужна помощница для Пруди. Девочка боится возвращаться домой. Я отвез ее в Нампару. Будет работать при кухне. Не знаю, как уладить это все по закону. Элизабет, почему ты плачешь?
– Сколько лет девочке?
– Тринадцать. Я…
– Лучше отослать ее обратно. Так будет спокойнее, даже если ты получишь разрешение от отца девочки. Ты же знаешь, как строго порой нас судят люди.
– Я больше сюда не приеду, – сказал Росс. – Я только понапрасну тебя расстраиваю.
– Меня расстроил вовсе не твой приход…
– А что же тогда?
– Мне больно при мысли, что ты меня ненавидишь.
Росс начал нервно крутить в руках хлыст.
– Ты знаешь, что в моем сердце нет ненависти. Боже правый, тебе ли не знать, как…
Элизабет оборвала нитку.
– С самой первой нашей встречи, – продолжал Росс, – все мои мысли были только о тебе. Меня перестали интересовать другие девушки. И когда я уехал, я тосковал лишь о тебе, только к тебе я мечтал вернуться. Это единственное, что имело для меня смысл. Я верил не в то, во что меня учили верить, и не в то, о чем мне рассказывали другие люди. Я верил только в свои чувства к тебе.
– Довольно, хватит…
Элизабет сильно побледнела, но на этот раз Росса уже ничто не могло остановить. Пришло время объясниться.
– Не очень-то приятно быть обманутым в собственных чувствах, – сказал он. – Принимать за правду детские обещания и строить на них замок своей мечты. Но даже сейчас я не могу поверить в то, что все наши клятвы были пустыми. Ты уверена, что ничего ко мне не чувствуешь? Или это притворство? Помнишь тот день, когда ты ускользнула от родных в сад твоего отца и пришла ко мне в летний домик? В тот день ты сказала…
– Ты забываешься, – через силу прошептала Элизабет.
– О нет. Я не забываюсь. В отличие от тебя я все прекрасно помню.
Переполнявшие Элизабет противоречивые чувства внезапно вырвались наружу. Все те эмоции, которые побудили ее пригласить Росса в гостиную: симпатия, привязанность, женское любопытство, уязвленная гордость – все это вдруг вылилось в неприязнь, которая была призвана спасти нечто более важное. Собственные переживания встревожили Элизабет, но слова Росса возмутили ее не меньше. Однако надо было спасать положение.
– С моей стороны было ошибкой просить тебя остаться, – сказала она. – Я лишь искала твоей дружбы, не более того.
– Вижу, ты прекрасно контролируешь свои чувства. Вертишь ими как заблагорассудится и направляешь в удобную для себя сторону. Вот бы и мне так научиться. В чем секрет, не расскажешь?
У Элизабет затряслись руки, она оставила прялку и подошла к двери.
– Я замужем. Говорить так, как ты… как мы… нечестно по отношению к Фрэнсису. Я надеялась, что мы останемся добрыми соседями… и добрыми друзьями. Ведь мы живем так близко. Мы могли бы помогать друг другу. Но ты ничего не способен забыть и простить. Возможно, я слишком о многом прошу… Не знаю. Но, Росс, пойми, наши отношения были отношениями между мальчиком и девочкой. Я испытывала к тебе самые нежные чувства. Ты и сейчас мне очень нравишься. Но ты уехал, и я встретила Фрэнсиса. С Фрэнсисом все было по-другому. Я его полюбила. Я повзрослела. Мы с ним уже не были детьми. А потом пришла весть о твоей гибели… Когда ты вернулся, я была так счастлива и очень сожалела, что не смогла… не смогла сохранить тебе верность. Если бы можно было хоть как-то загладить свою вину, я бы с радостью это сделала. Я так хотела, чтобы мы остались друзьями, я думала… Вплоть до сегодняшнего дня я думала, что у нас получится. Но после всего этого…
– После всего этого лучше даже не пробовать.
Росс подошел к двери. Слезы Элизабет высохли, а глаза стали темнее, чем обычно.
– Наверное, мы теперь не скоро увидимся, – сказала она.
– Тогда прощай. – Росс наклонился и поцеловал ей руку.
Элизабет вздрогнула, словно боялась испачкаться. Росс решил, что стал ей противен.
Она проводила его до парадной двери. Смуглянка, завидев хозяина, тихо заржала.
– Попытайся меня понять, – попросила Элизабет. – Я люблю Фрэнсиса, и теперь он мой муж. Будет лучше для всех, если ты сможешь забыть меня. Больше мне нечего тебе сказать.
Росс оседлал Смуглянку и сверху вниз посмотрел на Элизабет:
– Да уж, вряд ли к этому можно что-то добавить!
Затем он поклонился и поскакал прочь, а Элизабет осталась стоять на пороге Тренвит-Хауса.
Глава восьмая
«Ну вот и все, – подумал Росс. – Говорить больше не о чем».
Если можно было получить какое-то извращенное удовлетворение от попыток своей язвительностью лишить Элизабет самообладания, то после этого разговора он, считай, его получил.
Однако на самом деле Росс чувствовал лишь испепеляющее душу, опустошающее одиночество и презрение к себе. Он повел себя недостойно. Что может быть проще, чем выступать в роли покинутого возлюбленного, чьи речи полны сарказма и горечи.