да, семь с половиной лет назад. И не кажется ли вам, что первый тур тех самых выборов-96 выиграл всё же Геннадий Зюганов, а не Борис Ельцин? Где же тут демократия, уважаемые коллеги?
А вот они говорят — «свобода слова». Я и здесь утверждаю, что при Путине — horribile dictu! — свободы слова стало больше, чем при его предшественнике. Ибо только сейчас стало возможным обсуждать публично судьбы русской нации и Российской Империи, что в ельцинскую эпоху считалось опасно неприличным и абсолютно маргинальным. Лишь недавно доступ к средствам массовой информации получили носители идей, оппозиционных режиму Внешнего Управления — на протяжении 1991–2002 гг. этих людей как будто и вовсе не существовало, ибо пропуск на информационное поле у них грубо и безвозвратно отобрали.
Приходится признать, что «демократия», «гражданские свободы», «гражданское общество», «права человека» в русском языке девяностых годов означают нечто совсем иное.
А именно:
— демократия — набор мер, необходимых для легитимации режима Внешнего Управления в России; такая демократия отнюдь не исключает откровенно незаконных (как силовых, так и мошеннических) действий самого разного рода в ситуациях, когда «внешнее управление» оказывается в опасности;
— гражданские свободы — набор инструментов, позволяющих обеспечить тотальное доминирование сторонников Внешнего Управления, а значит — американского взгляда на жизнь в публичных структурах и информационном пространстве России;
— гражданское общество — совокупность институтов, с помощью которых Внешний Управляющий проводит разъяснительную работу с населением (быдлом) и зачистку политико-информационного поля от инородных элементов;
— права человека — два фундаментальных права физического лица, живущего по законам Внешнего Управления: 1) право выбора между интеграцией в американскую систему ценностей и смертью; 2) право купить за деньги (при их наличии) всё, что угодно (даже то, что не продаётся).
Рассуждение о «демократии и свободе» в исполнении типового представителя элиты девяностых имеет не больше отношения к либеральным ценностям, чем В. И. Ленин — к освобождению рабочего класса, а И. В. Сталин — к созданию «высшей формы демократии» (каковой, по БСЭ, был советский социалистический строй). Потому разговор о «кризисе либерализма» (или даже «трагедии либерализма») в современной России, увы, не слишком уместен с точки зрения реальной реальности. То, что до сих пор именовалось у нас либерализмом, было на самом деле реализацией концентрированной воли Америки в отношении России. Захотела бы Америка возродить на нашей территории концлагеря — и оплотом либерализма / демократии / гражданских свобод элита 90-х провозгласила бы модернизированный по последнему слову техники всенепременный ГУЛАГ.
Сейчас налицо кризис американской экспансии, интервенции американских ценностей, а вовсе не либеральной доктрины. Крах смысловой базы режима Внешнего Управления. По сути, в России 2003–2004 гг. происходит то же, что в Афганистане и Ираке, — только в других формах. Американское нашествие столкнулось с жестким барьером национальной ментальности, культуры, национального сознательного и бессознательного — и посаженное Вашингтоном временное правительство (в этом плане наша элита девяностых — добротный аналог какого-нибудь Хамида Карзая) уже не в состоянии удержать ситуацию под контролем. Но ни демократия, ни гражданское общество здесь вовсе ни при чём. Хотя бы потому, что эти сущности в их первозданной чувственной свежести всегда были ненавистны Внешнему Управляющему. Вспомним древнекитайское изречение, приписываемое Конфуцию: «Когда слова утрачивают своё значение, народ теряет свободу».
Исайя Берлин (ахматовский Гость из будущего) относил к фундаментальным ценностям либерализма искренность и компромисс. Не надо тратить годы на глубокие исследования, чтобы прийти к выводу, что оба эти понятия российской элите девяностых абсолютно чужды. Любое однослойное, лишённое постмодернистского привкуса высказывание воспринимается этой элитой как эзотерическая угроза, носитель страшного подвоха. (Он говорит об интересах государства — кто за ним стоит и что на самом деле имеется в виду?). Ещё менее, чем к искренности, Внешний Управляющий готов к компромиссу: его задача — всеми имеющимися в наличии бульдозерами / БТРами раздавить несогласных и принудительно маргинализировать их (Иначе завтра будет поздно! — любимый аргумент ВУ).
Чтобы перевернуть страницу российской истории, на которой идет речь о несуществовании России, Путину придется расстаться с языком девяностых. И отказаться от взаимодействия с политической гиперреальностью, в которой существуют, изображая жизнь и действие, одни лишь фантомы — порождения политических технологий, которые служители культа Молоха считают всесильными.
Необходимо осознать, что в пустынном русском Заэкранье (территории, не влезающей в телевизионный кадр) сотни тысяч людей взаправду живут лютой зимой без тепла и даже воды. Провинциальные учителя и врачи по-настоящему получают полторы — две тысячи рублей в месяц (цена хорошей порции мраморного мяса в столичном японском ресторане). Две трети (65 %) населения прозябают за чертой бедности, а 27 % (больше четверти) жителей России зарабатывают ежемесячно менее тысячи руб. ($35) и находятся, согласно терминологии Международной организации труда, за «чертой нищеты». В реальной реальности по-прежнему разлагается (а вовсе не бодро реформируется на марше) голодная неприкаянная армия. А количество иммигрантов китайского происхождения составляет не 35 000 человек, как учит нас Всероссийская перепись населения (ещё один блестящий элемент гиперреальности), а — миллионы.
Первый шаг к реальному, шаг одновременно вперёд и назад будет для Путина самым трудным. Лидеру придётся расстаться с миром компьютерной игры, которую можно в момент любой нестыковки приостановить, а то и вовсе нажать спасительную клавишу Escape. (Только вопрос Do You want to save Your game? саркастичная История никогда не задаст. Увы, нельзя выйти попить кофейку и после вернуться на то же историческое место).
Первое столкновение с реальной реальностью — почти всегда трагедия. Познание глубинной правды. В этом смысле Путину суждено прожить участь Гамлета и ужаснуться этой участи. Миссии лидера, оставленного один на один со страной.
Но как бы ни было сложно, пора признать: псевдополитические структуры, единственным ресурсом которых является административно-финансовая поддержка со стороны Кремля (или олигархов), то есть субъекты гиперреальности, с комплексом реальных проблем страны взаимодействовать не могут. Поскольку фактически они никого, кроме своих собственных кремлевских (или антикремлевских) архитекторов, не представляют.
Как хорошо известно из опыта мировой истории, там, где системные государственно-политические институты теряют авторитет и перестают действовать, где легальные партии не выражают более интересов избирателей, расцветает прямое действие. Народ использует последние оставшиеся в его распоряжении инструменты — от забастовок до погромов — чтобы как-то напомнить элите о своем существовании. И здесь не стоит уповать на национальную депрессию — депрессия отнюдь не исключает неконтролируемых разрушительных всплесков, напротив, на определённой стадии своего развития порождает их.
Не случайно как раз в 2003 году профсоюзный вождь «Норильского никеля» Валерий Мельников, не располагая ни деньгами, ни собственными СМИ, бросив вызов политическому постмодернизму, сокрушил в неравной борьбе олигархического гиганта и стал мэром заповедного Норильска. Он выступил едва ли ни единственным представителем реальной реальности и, тем самым, полноценным представителем оппозиции мертвечине гиперреального. Он напомнил стране, что всплеск радикального рабочего движения в ближайшие годы неизбежен — и это движение может оказаться безукоризненно (по меркам постновейшей истории) честным, а потому недвусмысленно жестоким.
Расцвет терроризма — ещё одно порождение гиперреальности. В жизни, в которой нет ни грана правды, честным остаётся только взрывное устройство. И — кровь человека на грязном снегу. И ещё — тот, кому обещали буржуазное счастье, но не донесли (потому что забыли внести в список достойных счастья) — он приходит в молитвенный экстаз от соприкосновения с самым живым, что осталось в этой не-реальности — Смертью. Силой, над которой не властны никакие деньги, никакие обманки, никакие политтехнологии.
И если по стране прокатится волна голодных / холодных бунтов — что будут делать социальные фантомы с их политтехнологиями? А если бунты начнутся в армии, где отчаяние отчаяния сменилось уже отчаянием презрения?
Гиперреальность поддерживается многими лукавыми инструментами, не исключая и «специальную» социологию, функция которой — подгонять алгоритм решения задачи под заранее известный ответ. Но любой контакт на границе реального и гиперреального может обернуться для последнего гибелью в неподдельных объятиях первого. Простой пример из самого свежего прошлого: СПС и Ко заказывали «специальные» социологические исследования, дабы убедить себя, что народ не хочет передела собственности, а Ходорковский по популярности приближается к Путину. Кончилось дело — 3.97 % голосов на выборах. Будет ли понят ли этот простой, как трижды восемь, урок?
Важнейший вопрос президентской повестки дня — вернуться из гиперреальности в российское настоящее. Отказаться от ставки на господство политтехнологий, на фиктивные политические конструкции. Перейти от конструирования виртуальной реальности к мониторингу реальной действительности и стратегически осмысленному взаимодействию с нею.
Нет необходимости поддерживать нежизнеспособные квазиполитические умышленные структуры, весь ресурс которых ограничен благоволением богатого / знатного покровителя. Важно выявить подлинные, набирающие силу тенденции, а также силы и лидеров, способных представлять и олицетворять эти тенденции. И перейти в режим постоянного диалога с подобными силами / лидерами.