Их полчища затмили юг!
Безмолвно озирая вече,
Великий князь сидел. На плечи
Корзно накинуто. Он слушал,
Доил рукой свои усы.
Лик светел. От былой красы
Сияли голубые очи.
Ещё был крепок, между прочим.
Поднявшись с места, молвил речь:
– Поганых надобно пресечь!
Чтоб неповадно было впредь
Набегами Русь донимать
И кровь людскую проливать.
И сколько нам ещё терпеть?!
Русь наша, матушка вольна,
И честь народная сильна,
И не сыскать земли великой!
Так с богом в бой со Степью дикой.
Тебе, Владимир, быть заглавным
И одержать победу справно!
………………
Ильмена с думою своей
Проводит дни тоской томима,
И образ юноши незримо
Повсюду следует за ней.
«О, дитятко! Ты так бледна,
Бессонницей утомлена.
Мне на тебя глядеть нет мочи!
Поспи и станет день короче, —
Вздыхает мамка, – Знаю средство,
Что сразу успокоит сердце.
Настой из трав давно готов.
Тебе желаю добрых снов!»
Венчанья день уже назначен.
Прислуга вся украдкой плачет
Над участью княжны своей.
В светлицу мы заглянем к ней.
Одета в воинскую справу,
Ей князь-жених был не по нраву,
Ильмена на побег решилась.
Настала ночь. Она спешила,
На образа перекрестилась:
«Прошу, о Боже, сделай милость!
Мне путь-дорожку укажи
Средь трав разросшихся межи.
Где мой любимый, покажи».
Детинец спал, спал крепко князь.
Княжна в конюшню пробралась,
Тайком седлает скакуна,
На зорьке скачет в степь она.
А за детинцем её встретил
Примчавшийся на помощь ветер.
Он всю дорогу куролесил,
С Ильменой ласков был и весел,
Её смешил на всём пути,
Помог дружину ей найти
И вновь умчался. Только пыль
Взметнулась, и поник ковыль.
Таинственная ширь степная,
Раздолье вольное без края!
Здесь гибли деды и отцы.
Рассвет дышал травой пахучей,
Блестевшей бусинкой росы.
Князь вдаль глядел с высокой кручи.
Враг виден, словно на ладони!
Стоял наш полк уже на склоне.
И сердце глядючи изныло —
Немало воинов тут было,
Все храбрые бойцы. Из них
Не все останутся в живых.
В примкнувшей поутру дружине
Он витязя узнал. Доныне
Как будто бы встречался с ним.
Юнец, но смел под стать другим.
С улыбкой доброю и милой.
Назвался отрок сей Данилой!
Раздались звучи трубача!
И вот столкнулись обе силы
В кровавой схватке. Видно было —
Рубились воины сплеча.
Сходились грудью в сече страшной,
И доносился звон мечей,
Дорвавшихся до рукопашной,
От крика тысячи людей,
Казалось, воздух содрогнулся.
Господь на небе ужаснулся
Кровопролитью. Кони ржали,
Кольчуги золотом сверкали.
Проклятья, стоны, вопли… Всюду
Росли из тел убитых груды.
Читатель мой, не обессудь,
Картина наводила жуть.
Данила из последних сил
Насевших половцев рубил.
Владимир поспешил к нему,
Пришпорив верного коня,
Сквозь стрел смертельного огня,
И к удивленью своему,
Откуда ни возьмись дружина,
Ударила из луков с тыла,
В кольцо поганых окружила.
Все взяты в плен в одно мгновенье.
Гремит набат. Конец сраженья!
Был русских воинов спаситель
И сей дружины предводитель —
Князь Михаил. Он, безутешный,
Искал княжны след безуспешно.
…А на кровавом поле брани
Оставшиеся жить стонали.
Средь них узрел он князя Глеба,
И раскололось чисто небо!
Сверкнул очами Михаил,
Сжимая рукоять меча,
Коня пришпорив, горяча,
Но гнев свой разом подавил.
Злодей заклятый умирал
И напоследок он сказал:
– За тяжкий грех наказан я.
Ильмена, знаю, дочь моя!
За ней я часто наблюдал…
А нынче в витязе узнал.
Рубила половцев бесстрашно,
Ловка, отважна в рукопашной.
Найди её, я заклинаю.
Прости, о Боже, умираю…
Всё больше от душевных мук.
Князь Михаил глядит вокруг
И что же? Чуть поодаль воин
Был станом, как девица, строен,
И столь знакомые движенья…
Ильмена это, без сомненья!
Данила после долгой битвы
Прочёл короткую молитву,
Отёр с лица ладонью пот
И устремил свой взор вперёд.
Сквозь облака дорожной пыли
Два всадника к нему спешили.
Владимир-князь! А кто другой?
Неужто батюшка родной?!
И радость сердце охватила.
Снял шлем с главы своей Данила…
Застыли все от изумленья.
Девица! То была Ильмена!
Упали косы ей на плечи,
Владимир потерял дар речи.
Княжна бежать отцу навстречу.
В объятьях батюшки Ильмена
Ему открылась сокровенно:
Владимир-князь ей люб. Она
С ним будет лишь обречена.
На радостях князь Михаил
Дочь с юношей благословил.
В соборе молодых венчали,
В хозяйском доме привечали:
Столешницы от яств ломились,
Прозрачной корочкой лоснились
Бока молочных поросят,
И тушки рябчиков, гусят
На блюдах расписных горами,
И в чашках, меж хлебов, рядами —
Сыр, холодцы из осетрины,
Икра белужья, буженина.
Хрен, всевозможные соленья
И в чарках, кубках для веселья
Питьё хмельное: пиво, мёд —
Как выпьешь, за душу берёт.
Себя представила за чарой,
Промеж князей сидела я.
Один шептал мне что-то с жаром,
Кружится голова моя…
Играли гусли. Пили, ели…
И многие уж захмелели.
Народ сбежался. Пир так пир!
Шумел, казалось, на весь мир.
За тыном ветер ликовал,
Он тучи лихо разгонял,
Свистел, плясал и наконец
Чуть повертелся и исчез.
Неделю свадьба продолжалась.
Владимир-князь, как оказалось,
Жил с мачехой своей. Она
Была безумно влюблена
В младого пасынка. От всех
Таила свой любовный грех.
Бывало, ночкою глубокой
Не спит в светлице одинокой.
Вздыхает тяжко и рыдает,
И прошлое всё вспоминает…
О, сколь огня в ней было, веры!
Её прекрасные манеры
Поступкам дерзким придавали
Очарование. Едва ли
Красавицы ближайших княжеств
Могли сравниться с ней красою.
Так хороша была собою!
«Пора девице под венец!
Чать, наша Анна засиделась», —
Сказал за трапезой отец.
А ей жуть замуж не хотелось.
Княгиня-матушка молчала,
Лишь к сердцу дочку прижимала.
Суров князь-батюшка и болен,
В речах своих немногословен.
Держал всех в строгости и страхе.
Лечил его известный знахарь.
Любви не зная отродясь,
Ей лет пятнадцать только было.
Её сосватал старый князь.
Ещё свежа жены могила,
Он деву юную узрел,
К ней воспылал любовью страстной,
Женился, ибо так хотел.
Мне право жаль, старик несчастный!
Не довелось с младой женой
Ему утехам предаваться,
Как умер вдруг. Ей быть вдовой.
И кто ж теперь с ней будет знаться?
Казалось, счастье было рядом.
Владимир выбрал не её,
И сердцу больно, горячо.
Ильмена в свадебном наряде.
Она завидует невесте.
Чета младая всюду вместе.
«Как не роптать на злую долю
И что же делать мне с любовью?
Готовит князь обоз в столицу.
Я в это время молодицу
Смертельным ядом напою
И обрету любовь свою.
Прикинусь добренькой. Княгине
Подругой стану я отныне».
Плывут туманы над рекой,
Рожок играет пастуха,
Крик раздаётся петуха.
Взлетают птицы над водой,
И в тихой заводи реки
Сидят безмолвно рыбаки.
Невидимые за туманом
Плоты проходят. Говор слышен…
От берега реки повыше
Шла сенокосная страда,
Паслись на пастбищах стада,
И рядом курные избушки
Видны рыбацкой деревушки.
На портомойне хлопотуньи
Бельё стирают. Стук вальков
Разносится. Среди садов
На бреге стоит на крутом,
И виден за сто вёрст кругом,
Красуется Киев церквами
С затейливыми теремами,
С Златыми, с Львовскими вратами!
Звонят с утра колокола,
Крест златокованый на храме.
Блестят на солнце купола.
Спешат на площадь горожане.
Торговый день идёт в столице!
Владимир не любил скупиться:
Он для своей купил Ильмены
Браслет из жемчуга бесценный,
Заморские, лёгкие ткани.
Не только Ильмене – и Анне.
Здесь половцы, немцы, булгары
Рядились, скупая товары,
Всё больше меха из куниц,
Из норки и рыжих лисиц.
Орал во всё горло осёл.
Араб скакунов приобрёл,
Довольный, их хлопал по крупам,
Заглядывал в зубы и щупал.
Зима настала, всё бело.
Дорожки снегом замело.
Владимир-князь спешит домой
К Ильмене, жёнушке младой.
Тем временем княгиня Анна
Была с Ильменой постоянно.
Злой умысел её узрев,
За ней присматривали: мамка
И Дунька, бойкая служанка,
Чей говор громкий, нараспев.
Смеясь и хмуря брови мило,
Она Ильмене говорила:
– Слыхали? Сказывают люди,
Мол, Русь воспрянет, сильной будет.
Князья поладят меж собой.
Степь сгинет. Лишь бурьян степной
Останется. А что же ныне?
От ужаса кровь в жилах стынет!
Степные варвары опять
Неистово, с ожесточеньем
Жгут, грабят наши поселенья.
Но обратил поганцев вспять