«в том числе и вашей». Взамен Шатилов предложил фон Лампе занять должность штаб-офицера рядом с заместителем начальника штаба, генералом Кусонским105. (Тем же днем, 16 января, датировано и письмо Кусонского А. фон Лампе из Константинополя. В нем он не только не упомянул о такой возможности, но передал сердечную благодарность Врангеля за старания фон Лампе, и призвал его «продолжать энергичную работу о приеме контингентов нашей армии, в крайнем случае добиться хотя бы получения виз на въезд в страну возможно большему количеству лиц по выбору и назначению Главнокомандующего»106.) Ликвидация постоянного представительства Врангеля в Будапеште должна была происходить таким образом, – писал Шатилов Кусонскому, – чтобы венгерское правительство не могло истолковать ее как недружелюбный акт, с Венгрией и в дальнейшем надо было сохранять хорошие отношения107. Фон Лампе в своих ответных письмах настойчиво приводил аргументы в пользу сохранения своего представительства. В них он повторил практически все свои прежние соображения и добавил, что у него имеются денежные ресурсы на дальнейшее содержание вверенного ему представительства108. Его аргументы, по всей вероятности, подействовали, потому что закрытие миссии было отложено. С апреля 1922 г. фон Лампе был назначен военным представителем Врангеля в Германии с сохранением своей должности в Венгрии по совместительству. С этого времени он постепенно переместился в Берлин, а курирование венгерскими делами доверил своему заместителю, есаулу Владимиру Иловайскому, обо всем ему докладывавшему. В 1924 г. фон Лампе уже ограничился всего двумя-тремя поездками в Венгрию. С одной из них был связан любопытный эпизод, заслуживающий внимания.
В сентябре в Берлине представители венгерского и советского правительств подписали договор об установлении дипломатических отношений, который подлежал ратификации. В Венгрии, по понятным причинам, развернулась очень острая дискуссия по этому поводу, в которую мог внести свой вклад и представитель белой эмиграции генерал-майор фон Лампе. 2 октября 1924 г. в самый разгар политических прений он был принят адмиралом Хорти. В ходе сорокоминутной беседы они обсуждали практически лишь одну тему – заключенное в Берлине соглашение об урегулировании дипломатических отношений между Венгрией и Советским Союзом и ожидаемое в связи с этим прибытие официального советского представителя в Будапешт. Регент Хорти в очень резких выражениях отозвался о большевиках, по поводу подписанного соглашения заявил: «я этого не хочу, я никогда не подам руку коммунисту», и прибавил, что сегодня ему предстоит «большая борьба по этому вопросу». Из дневника приемов адмирала Хорти выясняется, что после принятия фон Лампе у него действительно появился премьер-министр граф Иштван Бетлен в сопровождении уже упомянутого Калмана Кани109. Последний подписал от имени венгерского правительства соглашение с полпредом СССР в Германии Николаем Крестинским. Хотя мы, к сожалению, не знаем точно содержания их беседы, можно предположить, что главным предметом дискуссий был, безусловно, берлинский договор и вопрос об отношении Венгрии к СССР.
«Я совершенно определенно почувствовал, – писал фон Лампе в своей сводке, – что либо судьбе угодно было дать мне, белому представителю, возможность хоть и в очень небольшой степени повлиять на ликвидацию торжества коммунистов в центре Европы, либо сам адмирал Хорти, чтобы проверить свои личные выводы, назначил мне прием у себя именно в тот день, когда он должен был иметь 'большую борьбу' за свою идею, ни в коем случае не соглашаться на признание большевиков страной». Воспользовавшись случаем, фон Лампе стал подробно описывать «подрывную и преступную деятельность большевиков» в тех странах, где они только появляются, и чувствовал, что его слова падают на хорошо подготовленную почву. Когда он заговорил о тревоге в рядах эмигрантов по поводу предстоящего прибытия большевиков, Хорти его прервал и решительно заявил: «Они не придут». Со следующего дня Лампе уже констатировал усиление голоса противников договора в венгерской прессе и в парламенте. Отказ от ратификации договора со стороны венгерского правительства нельзя, конечно, приписать одному генералу фон Лампе, но он, несомненно, сделал свое дело, в решающий момент сыграв на антибольшевистских чувствах регента 110.
Несколько в отрыве от вопроса о переброске частей врангелевской армии речь шла и об обеспечении приюта русским семействам на имениях венгерских аристократов и помещиков. Об этом предложении венгров представитель Врангеля Дмитрий Потоцкий еще в Белграде информировал фон Лампе, но, к своему величайшему удивлению, в Будапеште тот никого не нашел, кто бы знал об этом проекте и о якобы существующем списке подлежащих переселению семей111. Насколько можно установить, инициатива исходила от графа Пала Телеки (в 1920–1921 гг. он был премьер-министром Венгрии), который рассчитывал на солидарность венгерской элиты к своим русским товарищам по социальному положению. Об этом Телеки говорил в июне 1921 г., во время своей частной поездки в Париж, Михаилу Гирсу, руководителю Совещания Послов112. Этот же вопрос обсуждался и в начале июля на встречах фон Лампе с Палом Телеки и с графом Иштваном Бетленом, сменившим Телеки во главе правительства после так называемого «первого королевского путча». Бетлен с сожалением отметил, что на его циркулярные письма по поводу расселения русских семейств не отвечают, до сих пор он получил всего один ответ, и тот был отказом. Венгры – по словам фон Лампе – «тароватые на обещания и тугие на выполнения». К июню месяцу удалось разместить лишь несколько семейств из обещанных 100 (эта цифра потом была снижена до 57). В это время в Константинополе составлялись списки подлежащих переселению в Венгрию семей. Ко второй половине июля в рамках этой акции – по данным фон Лампе – удалось разместить всего лишь одну семью, полковника Шмидта, во владении фамилии барона Рубидо-Зичи 113.
Несмотря на неудачный исход этой конкретной инициативы, мы не можем говорить о полном безразличии венгерских магнатов и помещиков к судьбе русских беженцев. У многих аристократических фамилий был свой русский гость. Так, граф Пал Баттяни еще во время первой мировой войны обеспечил приют в своем замке в деревне Залачань бывшему военнопленному, некоему капитану Сапунову114. Князь Дмитрий Голицын-Муравлин, бывший член Государственного Совета, сбежавший из Советской России, приехал в Венгрию на ее оккупированную сербами южную территорию. В первые годы своего пребывания в Венгрии он жил у барона
Имре Бидермана, в его замке в деревне Можго. Голицын-Муравлин познакомился с бароном Бидерманом еще 10 годами раньше, когда он ездил в Венгрию от Русской Лиги по защите детей 115. Его присутствие в венгерской провинции привлекало к себе интерес местной общественности. Печская ежедневная газета «Дунантул» («Задунайский Край») посвятила краткую статью знатному гостю. Его представили читателям как политического деятеля, игравшего чуть ли не определяющую роль в управлении огромной Российской Империей, который был вынужден эмигрировать от вихря безумия, охватившего его страну 116.
У фамилии графов Кун-Хедервари, давшей Венгрии видных политиков (премьер-министра и хорватского бана Кароя Кун-Хедервари; ведущего сотрудника МИД-а Шандора Кун-Хедервари) жили назначенные великим князем Кириллом Владимировичем своими представителями Андрей Николаевич Шмеман и генерал-майор Борис Шульгин 117.
Русские эмигранты, побывавшие в Венгрии, в своих мемуарах почти без исключения отзываются очень добрыми словами о стране, оказавшей им приют, о гостеприимстве, об отношении местного населения к русским. Эти воспоминания несколько меняют ту мрачную картину, которая вырисовывается из цитированных выше чиновничьих документов разных ведомств.
К примеру, проживавший в Венгрии с 1922 г. по 1925 г. Антон Иванович Деникин про венгерские годы своей эмиграции пишет следующее: «Общее явление: ни следа недружелюбия после войны (враги!?). Чрезвычайно теплое отношение к русским. Каждый третий комбатант побывал в плену в России, невзирая на бедствия, перенесенные в большевистский период, все они вынесли оттуда самые лучшие воспоминания о русском народе: о шири, гостеприимстве…русский язык благодаря пленным очень распространён»118.
Примерно в таком же духе высказывается о своих впечатлениях другой видный представитель белой эмиграции Юрий Ильич Лодыжен-ский, весной 1924 г. посетивший своего брата, который жил в городе Дьер. Брат его «благодаря венгерскому гостеприимству создал себе быстро круг друзей, которые приглашали его на охоту и к себе… и старались всячески облегчить его заботы. Среди этих добрых знакомых был граф Хедервари, известный венгерский магнат, брат министра иностранных дел». Лоды-женский очень добрыми словами вспоминает о тех политических деятелях, с которыми он повидался во время своего пребывания в Венгрии, в том числе о графе Пале Телеки, бывшем (1920–1921) и будущем (1939–1941) премьер-министре, к тому же европейски известном ученом-географе. Лодыженский посетил брата графа Хедервари, который на самом деле был не министром, а заведующим политического департамента МИД-а. Тот, правда, хотя и в очень вежливой форме, но по сути дела отказался от предложения о политическом сотрудничестве, сославшись на то, что Венгрия маленькая страна без всякого влияния в международной жизни119.
Даже находившиеся в очень трудном положении казаки Венгерской Казачьей Станицы в своей сводке от 29 декабря 1928 г., адресованной донскому атаману Африкану Богаевскому, не забыли упомянуть о том, что «отношение правительства и венгров [к казакам – А. К.] очень хорошее»120.
В венгерской прессе тоже встречаются статьи, в которых о русских эмигрантах писали не только с сочуствием и симпатией, но и с определенным пафосом. «